бредём домой, сбежав со школьных Татр,
до самых плеч униженные ранцами:
весь мир – Шекспир, весь мир – кинотеатр,
и в оба не пускают до шестнадцати.
там вечера, прохладные как ночь,
и, сдобренное клюквенными ранами,
дверных щелей домашнее кино
раздвинуто широкими экранами.
блестят глаза, топорщатся виски,
и первые звонки велосипедные
как губки с размалёванной доски
с любви смывают всё второстепенное.
там чудеса, там кружево и медь
на простыне сменяются покадрово,
и главного опять не разглядеть,
как Арктики в проекции Меркатора.