Языческая ночь
В осторожности суеверной
Не тревожа болотный храп,
Свет июльской луны ущербной
Бросил тени от хвойных лап.
Но проснулась лесная нежить,
Потащила с болот туман,
Чтобы гиблую душу тешить
В гробовой тишине полян.
Тот Иван, что в торфяник Марью
Лешачиной тропой завлек,
Перелетною зоркой тварью
Солнцу вылетел поперек.
Клык луны обнажив недобрый,
С древним голодом – до небес –
Задышал, раздвигая ребра,
Старый хищник – дремучий лес.
Лесная тайна
В давний год проходя в тумане
Между рваных еловых рюш,
Солнце короб седых преданий
Обронило в лесную глушь.
С той поры, вынимая посох,
Солнце шарит в завалах хвой:
Ищет короб, а в теплых космах
Птицы греются над тропой.
Я – за ним. Поднимаю клешни
Хмурых елей с налетом хны;
И в просветах лесных проплешин
Ворошу запас тишины.
Но, покрытый лежалой прелью,
Вековой бурелом засох.
На останках упавших елей
Расстелился ковровый мох.
Словно редкостные каменья,
Закатились за мшистый склон
И рассыпались по селеньям
Сны и сказки глухих времен.
Утро Гипербореи
Сквозь тумана густое мыло,
Растворившее зелень крон,
Пробирается свет-Ярило,
Разгоняя чащобный сон.
Он огнем зажигает росы,
И разводит листвы навес.
А когда опускает посох –
Всю труху осыпает лес.
Сон слетает, и брезжит память
О картинах былых эпох:
Под каменьями-черепами
Шкурой стелется рыжий мох;
Над заливом, как привиденья,
Выступая из темноты,
Кряжей древние поколенья
Расправляют свои хребты.
Новолуние
В подвернувшийся мне ковшик
Я кидаю хмель с полян.
Мед варю, гоняя мошек.
Паром стелется туман.
Желтой пшенки, с неба взятой,
Щепоть брошу водяным.
Ночь заслонкой печь заката
Затворит, и выйдет дым.
Ранней зорькою на кряже
Скажет ель одна другой:
«Аль не хватится пропажи
Глупый месяц молодой!
Ковшик с выгнутою дужкой
Брать на пол-, на три часа
Может каждый побирушка,
Кто посмотрит в небеса».