Вот зачем тебе это вечно едва живое,
это слово бледное ножевое,
эта линия алая на руке?
Эта линия жизни на пол-абзаца,
где вторая часть будет лишь казаться.
Вот зачем тебе эти глупые письмена?
Ты хотела ответов – бери ответы,
каждый будет загадкой, другим куплетом.
Только кто сказал, что тебе за это
разрешат колечко достать со дна?
Вот зачем тебе, скажем, дорога, поле,
пёс, последний приют у моря?
Как придумаешь что, так и я завою
от тоски, от режущей острой боли
и уже ни слова не разобрать.
Только ты не плачь – разве юнга плачет?
Ты теперь, как чайка живёшь на мачте,
ты вратарь в этом странном безумном матче.
Так не спи, высматривай берега.
Так лови теперь в воспаленном ветре
каждый звук, и отблеск неясный света
различай, когда обступает мгла.
Так веди корабль к маяку сквозь рифы.
Ты просила вроде почётче рифмы?
Что ж ищи их в волненья ритмах,
А в глазах уже три кило песка.
Говорили тебе – не плыви, устанешь.
Ты пустилась в этот смертельный танец,
в эту пляску дикую на волнах.
Что ж теперь на тебя надежда
чёрных букв на палубе, белоснежных,
но уже изрядно потрепанных парусов.
Ты охрипнешь к утру, посинеешь, что же
в этих водах лучше совсем без кожи.
И когда на рассвете или намного позже
Ты уже не сможешь открыть глаза,
то почувствуешь в ветре, летящем с юга,
привкус пряных трав, полумертвый юнга,
вдруг услышишь незнакомые голоса.
Но не крикнешь - берег! Уже не крикнешь.
Ты вдруг вспомнишь все, что учил молитвы,
и тогда корабль огромный и монолитный
Развернется послушно и тихо причалит сам.