последний март
сквозь чёрные глаза
16.39
Миша умер
9 минут назад в Городе на Андреевском спуске чёрные стенные часы пробили башенным боем один раз, и тут же им отозвались гавотом бронзовые. Судорожно вздохнула Таська. Всхлипнула Любочка Белозерская, «чем-то мила и сладка. И толстая».
Эх, эх, Елена Сергеевна, Елена Сергеевна. Пей великолепное шампанское вино «Абрау», Леночка золотая, пей. Миша умер. Улетел сокол с белой рукавицы. Горько. Непоправимо. Но Михаил Булгаков, по счастью, совершенно бессмертен, как часы с боем и Саардамский Плотник, как звёзды, к которым не хотим обрать свой взгляд.
"Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!", – с невозможной откровенностью говорила Натали. «Ты не Достоевский», – легкомысленно поддерживала традицию Любочка Белозерская. «Ну, почем знать, почем знать», – задумчиво ответил за Булгакова Коровьев у дверей Грибоедова.
О, кто не слышал в свой адрес: Пушкин – ты не Пушкин. Ты не Достоевский. Ты не. Ты не. Не ты. Из всех щелей смотрят глаза ошалевших от собственной бездарности крыс и тараканов, «выглядывающих, как чернослив, из всех углов». И во всех читается: сдохни. Из 301 рецензии только три положительные, педантично констатировал доктор и диагност, провинциал и консерватор Булгаков, Мака, Киевлянин. Что тут скажешь? За Довлатовым разве повторишь: «Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый - гений?!»
«Там, где это «кто поверит?» - я не живу, меня нет. Я и сам бы мог задать десяток таких вопросов: «А кто поверит, что мой учитель Гоголь». Гоголь, Гоголь, гоголь-моголь.
Поверили, как не поверить. Пройдёшь по галерее в фойе «Театрального романа»: Сара Бернар,… заведующий осветительными приборами театра, … Мольер … Людмила Сильвестровна Пряхина… Император Нерон… Шекспир в отложном крахмальном воротничке … за ним - неизвестный, оказавшийся Плисовым, заведующим поворотным кругом в театре в течение сорока лет….Далее шли Живокини, Гольдони, Бомарше, Стасов, Щепкин… Екатерина Вторая, Карузо, Феофан Прокопович, Игорь Северянин,…Баттистини, Эврипид, заведующая женским пошивочным цехом Бобылева…» да и припомнишь картины, висевшие по стенам гостиной Собакевича, на которых «… всё были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Колокотрони, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина…»
Ехало гоголевское колесо через всю русскую литературу, ехало. Да и прыгнуло на грудь педеля Максима.
Эх, эх, говорить о Булгакове можно часами, читать годами, думать – жизнь.
Простите, Михаил Афанасьевич, нескладно, куцо, но я старалась. Сегодня день театра. Ваш день.