Я на блюде держал свою голову
на плечах на горе
в набесахарных высях.
Мне было ни до до.
Мне было ни до после.
Я вырвал цепи из скалы.
В ночь без луны. Как сосле-
пу-ть я искал. Не находил.
Во мне не больше было сил,
чем в выдохшемся ветре.
Всё было словно в ретро-
спективе. Ты скажи мне:
огонь забрав, ты стал богаче?
Сменил тем самым цель ЛЬ режима?
Достал ли блага из заначек?
Простил меня – пусть не как сына?..
Отнёс ли на восточный рынок,
в кувшине схоронив, ищерь?
Его там купит чья-то дщерь?
Но ей на блюде поднесу
свою главу, любовь во взгляде,
стихи в устах: «Не обезсудь,
я сердцем мягок, но намаден.
Пусть огнист твой сегодня день,
и осветлён грядущий будет!
Но будет за тобой везде
следить на распростёртом блюде
влюблённо голова моя».
Но недра пропастью зевали,
в зевоте содрогались скалы
и ей достаточно огня
забыть и блюдо и меня.
(ienrf)