Сборник поэзии „Акация роняет нежный цвет”
-
Весна... Акация роняет нежный цвет...
А вы – а вы сбегаете с уроков.
Вам – по семнадцать бесподобных лет,
Ещё абстрактны рамки ваших сроков...
...А вот меня без отчества давно
как юных, вас, никто не называет.
Весна! И вам, прекрасным, всё равно,
что за прогулы завуч изругает.
Вам, озорным, по счастью, не до сна.
Да будет так! – ведь это раз бывает.
Одиннадцатый класс... Весна! Весна...
И белый цвет, как юности привет,
мне под ноги акация роняет...
Урок по Куприну
Строги слова, и тема величава:
- Записываем все: „Куприн А.И.”
Сегодня, может, в сотый раз – сначала,
я повторю все тезисы свои.
Всё объяснить должна. Потом – в таблицу
мы по порядку даты занесём.
Ах, как с материалом уложиться
и как продиктовать „заданье дом.”?
Но здесь – Куприн… И вот сама Олеся
как будто бы неслышно входит в класс.
А в ней – очарование Полесья,
а в ней – любви большой и щедрой власть…
Давайте-ка забудем слово „образ”!
Какие там „концепция” и „стиль”!
Постой, Олеся! Твой волшебный голос
такие чувства в сердце разбудил!
Любовь... Да Боже ж мой, как ты прекрасна!
И чья душа не встрепенётся здесь,
когда пред вами – бережно и страстно –
мечта, разлука, жизнь и старый лес...
...Задетые, запели ваши струны...
Ну что ж, взросленью – строгая цена.
...И точно так же, бесшабашно-юно,
была училка ваша влюблена...
Молодому историку
Энергия, уверенность, нажим!
И в памяти – две тысячи фрагментов!
Рука тверда и голос не дрожит,
а в арсенале – полк из аргументов.
Слова – картечь! Все выстрелы – в упор!
Всё так патриотически – послушно!
Да, вы правы, как честный прокурор.
Но слушать вас невыразимо скучно.
-
„Я не любил,” – как просто всё и странно...
Уж лучше бы сказал: „Я разлюбил.”
А так – как будто тёплую отраву
он, улыбаясь, выпить предложил.
Ну что же, надо жить... Но только, только
та мысль её с ума чуть не свела:
что вот она – ЛЮБИМОЮ! – НИСКОЛЬКО! –
НИ ЧАСА! НИ МИНУТКИ! – НЕ БЫЛА…
Экскурсия
- Взгляните вправо, а потом – налево.
Вот перед вами дом, в котором жил… -
Экскурсовод, прогулок королева,
старалась всё подробно доложить.
Она толково очень говорила,
Цитаты – словно семечки в зубах.
За три часа всё честно объяснила,
легко пощебетала о царях.
И объявила: „А сейчас - свободны.
Идите, побродите меж людьми.
Вы можете идти куда угодно,
не заблудитесь только. Жду к восьми.”
...И город развернул легко и лихо
большую площадь, а за нею – парк,
как будто стал волшебником великим
с приветливой улыбкой на устах.
Он приглашал, манил гостеприимно,
показывая гордо каждый дом,
без дат, имён – инкогнито, интимно,
все справки оставляя на потом.
Я шла и шла, совсем не уставая,
дивясь на это с некоторых пор.
Вот – снова чудо! – эта мостовая!
Мираж прекрасный – арка в старый двор…
Мне город говорил: „Гляди-ка, гостья,
как я красив! Звезда! – ни дать, ни взять!
Сейчас зима, а приезжай ты осенью! –
так вовсе глаз не сможешь оторвать!”
...Когда ж, к восьми почти не успевая,
вскочила быстро в транспорт голубой,
кивал мне город за окном трамвая:
„Я рад был познакомиться с тобой!”
Парад ветеранов 9 Мая
В руке нетвёрдой – три больших тюльпана,
а на груди – медали в пять рядов…
По площади шагает утром рано
освободитель стран и городов.
Он, в двадцать лет седой до волосины,
а в двадцать два – почти что инвалид, -
он жив ещё. Он очень, очень сильный.
Лишь много лет подряд душа болит.
Болит за тех, кто день приблизил этот,
но до него живым не дошагал,
кто от чумы фашистской спас планету,
на пьедестале в Трептов – парке встал.
И он прожить старается подольше
за них, за всех, - допеть и додышать.
Ему навстречу праздничная площадь
цветёт знамёнами за шагом шаг.
И ветеран идёт. Равненье держит
в строю таких, кому мы все – должны…
О чём мечтает? И на что надежда?
Ответит: „Чтобы не было войны”.
Письмо из-за океана
Я из Америки жду почты электронной –
письмо приходит в несколько минут.
Что, дескать, всё „о’кей”, всё в жизни ровно,
и любит муж, и быт – не то, что тут.
Что сервис есть на всё: помывки окон,
спасенья птиц и выгула собак.
Что, в общем, и не так уж одиноко…
Последнее ж письмо кончалось так:
„Моя судьба, конечно, не злодейка.
Устроилась я классно, в самом деле.
…Ответь: цветут ли вновь сады в апреле?
…Мне снился двор и старая скамейка,
и девочка взлетала на качели…”
Встреча
Идёт девчушка, на меня похожа, -
такой была я много лет назад:
доверчивой, курносой, светлокожей,
наивностью светился синий взгляд…
…И даже сердце сразу защемило:
ей испытаний столько предстоит!
Ведь я ошибок море совершила,
и было много горя и обид…
Остановить! Предупредить! Не поздно!
Буквально завтра жизнь начнёт терзать!
И скоро, очень скоро ночью звёздной
перед обманом ей не устоять.
А добротой, доверчивостью глупой
воспользуются люди, истоптав…
И я рванулась к ней: „Постой! Послушай!
Остановись, о будушем узнав!
Тебе я перечислю всё, что будет, -
так это ты ДОЛЖНА предотвратить.
Жестоких в мире столько! Вроде – люди…
А в жизни этой глупо мягкой быть.
Не верь! Не выручай! Себя жалея,
дерись за место в солнечном ряду.
Тебе я столько рассказать сумею
и от беды тебя я уведу!”
...Наткнулась, как на стенку, на улыбку:
сама, сама должна про всё решить!
А это значит: все свои ошибки
ОНА ИМЕЕТ ПРАВО СОВЕРШИТЬ!
ДЕНЬ МАТЕРИ
День Матери! – а значит, день и мой!
Уж так сошлось, сложилось, получилось.
И, данное то ль Богом, то ль Судьбой,
святое материнство совершилось.
Мне доводилось „мамочка!” кричать –
пароль для всех рожавших женщин мира.
Терпеть – дышать, терпеть – и не дышать,
земные растеряв ориентиры.
И самый-самый первый детский крик –
то ль требованье, то ли заявленье.
Я знаю, это – лучший в жизни миг.
Не про него ль поэт, что так велик,
сказал: „Я помню чудное мгновенье!”
...Записывают время, вес и рост,
и бирочки на ручки надевают.
И, улыбаясь, задают вопрос:
„Ну, отбоялась? Видишь, - и живая!”
…Сопит комочек, морща лобик свой,
и ловит, ловит губками пространство.
Вот мой ребёнок. ВОТ РЕБЁНОК МОЙ!!!
Что перед этим жалкие „полцарства”?!
…Уж внуки есть, и голова седа.
„Комочку” – много лет: моя опека...
И дочь моя тем званием горда:
ей „мама” говорят три человека!
*****
Много лет назад, в подушку плача,
не могла я горе укротить:
„Почему же так, а не иначе?!
Как мне без него на свете жить?!”
...Видя, что с твоею жизнью сталось,
я тебе сегодня говорю:
„Ах, как хорошо, что мы расстались!
Как же я тебя благодарю!”
Учительское
Вновь дохнёт сентябрь прозрачным холодом,
и знакомо всколыхнётся грусть...
Смотрит удивлённо чья-то молодость,
как опять учить её берусь.
Снова день за днём пойдёт наматывать
слякотная зябкая пора…
Буду каждый день себе докладывать,
что не так я сделала вчера.
…А когда наступит час назначенный,
оттанцует выпускной наш пир,
выпустим детей, как хрупких бабочек,
в этот грубый и жестокий мир…
Конкурс красоты
Они сегодня „делают карьеру”.
И, растоптав культуру всех веков,
оценивает их по экстерьеру
пяток больших богатых знатоков.
„Про жизнь” поняв, не открывая книгу:
все подиумы мира – впереди!
Элитный, но почти собачий выгул.
Медалей только нету на груди.
На ручках и коленках – номерочки.
Ещё – за кадром! – бирочка с ценой.
Любимые, сестрички, чьи-то дочки…
Глаза – с марионеточьей тоской…
Пустоголово двигаясь, как тени,
и, в предвкушенье будущих наград,
идут „волной”. Уже большие деньги
здесь вложены, простите, в каждый зад…
Но – для себя! – не верят в слово „яма”,
и телу – по телам – вперёд идти...
Внушали твёрдо общество и мама
всё это им примерно лет с пяти.
Аванс постельный щедро раздаётся,
одна забота – краску подновить…
Решив, что всё на свете продаётся,
Боятся только здесь продешевить.
-
Ты первую любовь свою недавно встретил.
В твоих глазах – мне незнакомый свет.
Сказал: „Любил и помнил. Будут дети.
Ведь нам и сорока почти что нет!”
...Я боль такими дозами изведала –
уж лучше бы сума или тюрьма!
Но над собой гордилась я победами
и отправляла к ней тебя сама.
…Со мной остался, не нарушив кредо.
И выдал резюме: „Зачем возня?..”
Ну что же, дорогой, ты снова предал
свою любовь. И заодно – меня.
-
…Одна, одна в бездонном этом космосе…
Кто я? Святая иль всегда грешу?
Но так прошу я милосердья, Господи!
Я только милосердия прошу…
Звёзды эстрады
Вот так, по сцене голыми побегав,
под фонограмму, чтобы без труда,
себя назвали сразу: СУПЕР, МЕГА,
с добавкой непременною: ЗВЕЗДА!
Такие беспокойные натуры!
Три клипа в сутки! Каждый на „ура”...
И вьются, вьются около культуры
все МЕГА, СУПЕР, ЧЁРНАЯ ДЫРА…
Давно культура наша „отдыхает”,
дошла до „ручки”. Некуда идти.
А бедный зритель сдержанно вздыхает:
- Да, звёзд полно. Артистов – нет почти…
-
В стране больших сомнительных доходов,
где честно заработанное – пыль,
стоят у окон баки для отходов,
а рядом – за сто тыщ автомобиль.
Там, где прогнили детские площадки,
убийца – дорогой аттракцион,
где не хватает зданий интернатских
и полон – „под завязку” – каждый детский дом.
По восемь тысяч за сиротство платят, -
алкоголизм отечественный рад!
Когда же мы все вместе скажем: „Хватит!!!”
А то по одному нас доедят.
Подруге в День рождения
Зачем же нам с тобой года считать?
Хоть никогда по замкнутому кругу
не ходит время, к сожаленью, вспять,
но остаётся нам любить друг друга.
И всё, что в жизни есть, приняв, простить.
Ведь женская судьба – не просто поле.
Как часто нам приходится бродить
полуслепым, по чьей-то высшей воле…
Что ж сетовать? Бесплодно и смешно.
У каждого свой крест – горой на плечи.
А сколько лет – да это всё равно.
Ещё не вечер. Нет! ещё не вечер!
-
А, может быть, в гадалки мне податься?
Такие деньги можно „оторвать”!
Что главное? Побольше улыбаться,
глядеть в глаза, сочувственно кивать.
- Да, милая, у вас проблемы, вижу.
(Коню понятно, раз пришла ко мне!)
Ну, дайте руку, посмотрю поближе.
(Я мысленно повысилась в цене).
- Страдаете вы много, - продолжаю. -
Душа у вас болит не первый год.
А дело в чём? Наследственность такая.
И всё от пра-прабабушки идёт.
Она была… (фантазий можно горы).
На вас – её грехов тяжёлый груз.
Но я Вам подскажу рецепт, который…
(Вру дальше. Я уже вошла во вкус).
¬- Вам надо просто воспарить душою,
простить себя, сначала всё начать.
Украсить жизнь свою мечтой большою –
и снимется проклятая печать!
…Пусть примитивно это и избито,
к гадалке – толпы. И придут ещё.
Как подорожник, росами умытый,
её девиз: „Всё будет хорошо!”
-
…Уж камни придорожные не в моде.
„Пойдёшь налево…” Лучше не ходи!
„Пойдёшь направо…” Чёрт - те что выходит!
А если прямо – беды впереди.
И мечемся зачем - то, суетимся:
направо - прямо - вверх - налево - вниз…
И расшибаем лбы, и злимся, злимся, злимся…
А просто ведь: движенье - это жизнь.
-
Вот мой город. И нет его краше
среди сотен других городов,
потому что другое - не наше,
отпечатки не наших следов.
И не наших разлук тротуары,
и не нашего счастья дома…
Город мой, вечно юный и старый!
Ты - как самый любимый роман.
Я читаю тебя бесконечно,
не устав от знакомых страниц…
Ты - корабль с лицом человечьим,
и в лице этом - тысячи лиц.
-
Верона. Праздник. Тайное венчанье.
И ночь любви - счастливейшая ночь!
Убийство брата… Вечное изгнанье -
месть за Тибальта. И Ромео - прочь!!!
В отчаянье заломленные руки…
Всевышний, помоги и научи!
Парис… Лоренцо… Тайная наука…
„Я в склепе буду ждать его вночи!!!”
...Рок переспорить смертные не в силах:
„Яд и кинжал на помощь призовём.
Ведь суждена нам общая могила.
Здесь - наши дети, и семья, и дом…”
...Всегда печальны повести разлуки.
Судьба - неумолимое клеймо.
…В отчаянье заломленные руки…
„Он умер,” - электронное письмо...
-
Всё разузнали: силу притяженья,
строенье атома, события Земли…
А что обозначает выраженье
„Люблю тебя” - ответа не нашли...
-
Кто там в ребро? - какой-то новый бес?
И голова - классически седая…
Закономерный, говорят, процесс!
И, значит, философски принимаю…
Моё дворянство
Не голубых кровей, не княжеского рода,
без всякого сомненья - из крестьян,
горжусь я высшим званьем - „из народа”,
что мне такой достойный статус дан.
И агрономы есть, и педагоги
на родословном дереве моём.
В народ и из народа - их дороги,
и дом крестьянский - это отчий дом.
…Жалею тех, кто бредит - метит в князи,
за деньги - новорусский звездочёт
их отмывает от народной „грязи”,
состряпав им „дворянство” и „почёт”.
Моё ж именье - дальний полустанок,
дворянство наше - двор и огород.
Тут знают: хлебом сыты - есть достаток,
родятся дети - значит, жив народ.
Сюда я возвращаюсь снова, снова…
И здесь меня не называют „гость”.
...Тут - прадедом прибитая подкова
и древний герб - рябины алой гроздь…
В дороге
О, вагонная служба доверия!
Откровения - как никогда:
о сомнениях, муках, потерях…
И мелькают в окне города…
Под чаёк иль под что-то покрепче -
всё смешается: ужин, обед…
Но насколько ж становится легче!
Словно поезд уносит от бед.
До свиданья, попутчик, счастливо!
И спасибо, спасибо тебе,
что ты выслушал всё терпеливо
о моей непутёвой судьбе…
Себе…
- Встряхнись, не суетись, не расслабляйся!
Иди и сделай! Позже - позвони!
Договорись! Подпишут - улыбайся!
И списки сдай! И лучше - не тяни!
Прими таблетку! Что, опять давленье?
Не обращай внимания! Пройдёт!
Закончи лучше все приготовленья!
Тебя денёк тяжёлый завтра ждёт!
Чего опять расселась?! Поднимайся!
Не спать, не спать! Ну, кофе завари!!!
Устала?! Ну, чего ты? Не сдавайся!
И про нагрузки мне не говори!
Ещё немного! Надо! Понимаешь?
Чего ты разревелась, не пойму?!
Да, нелегко, но ты об этом знаешь! -
себе я это… А подумали - кому?..
Прости меня…
„Прости меня!” - просила я Весну.
„Нет, не прощу. Ты слишком молодая.
К тебе я просто веткой прикоснусь,
чтоб ты была цветущая такая.”
„Прости меня!” - просила Лето я.
„Нет, не прощу, ещё полна ты силы!
Лишь по плечу тебя поглажу, милая.
Цвети ещё, хорошая моя!”
„Проcти меня!” - я Осень так молю.
„Нет, не прощу. Я не прощаю зрелых.
Но я тебя ещё не тороплю
и волосы почти не крашу в белый…”
Ну что ж, придётся Зиму попросить.
Теперь она одна - моя подруга.
Её хотела позже пригласить…
„Прощаю-у-у-у!..”- мне в ответ провыла вьюга…
-
Проклятая профессия моя!..
Вот учишь, учишь - и опять сначала!
Когда сказала, что пойду в учителя,
полгода мама валидол глотала…
…И вот - пошла! И много лет подряд
с тетрадками - с уроков на уроки.
И думаю: „А может, это зря?
И были мама с папой - как пророки!”
...А в сумке - рядом с ручкой - корвалол,
и что-то там от нервов и давленья.
И дома - полный стол,
и в школе - полный стол,
и сотнями - конспектов накопленья.
Уже давно мои ученики
своих детей приводят в школу нашу…
И на виньетках новых выпускных
я с каждым годом старше, старше, старше…
Но вот взлетают голуби с руки,
звонок последний - по щеке слеза сбежала.
Уходят в жизнь мои ученики -
я остаюсь.
Ну что ж, опять - сначала…
И снова буду - „клятая” и „мятая”,
и будни с выходным смешаю я…
Проклятая профессия, проклятая!
Прекрасная профессия моя…
Другими глазами
- Она такая! - он твердил. - Такая!
Красивей всех красавиц на Земле!
…Я видела: от счастья он летает,
а здравый смысл - почти что на нуле…
Её я знала, и не понаслышке.
Я с ней была дружна не первый год.
Он говорил, что добрая? Не слишком.
Чужих не примет на себя забот.
Блажь в голову не брать,
а тяжесть - в руки,
вообще - от жизни больше ухватить…
За книгою - дремавшая от скуки,
умевшая всегда „красиво жить”...
Он говорил:
- Тончайшая натура!
Чудесных недомолвок в ней полно!
Какое воспитание! Культура!
Неужто это счастье МНЕ дано?!
…Любовный бред, прекрасный, несусветный!
Дикарский танец зомби у огня…
Ах, если б кто-то так же беззаветно
обманываться мог насчёт меня!..
-
Наше время наплодило щедро
нищих, попрошаек и калек,
и бомжей, что в мусорниках где-то
добывают свой насущный хлеб.
На вокзалах - воровских притонах -
сколько их! Туда-сюда снуют!
Всё давно разделено на зоны:
выручку под вечер отдают…
Жалобят и „доят” нас, спешащих.
мы же на подачки так легки.
…И проходим мимо настоящих, -
тех, кто не протягивал руки…
Выбери меня…
Здесь каждая судьба - такая драма!
Зайдёт любая - и обступят:
„Чья ты мама?”
Ничья?.. - утратят сразу интерес.
Такой вот воспитательный процесс…
Сиротство их связало крепко вместе.
Каким телепатическим чутьём -
но сразу - узнают такие вести,
что „выбирать” придут сегодня в детский дом?
И выбирают вроде осторожно:
заглядывают в щёлку иль через забор.
Но обмануть детишек невозможно,
и каждый знает, что сегодня - „смотр”.
…Они стараются пройти получше,
пропеть погромче. Чтоб товар - лицом!
Чтоб выпал в жизни им счастливый случай:
назвать кого-то мамой и отцом…
Напослелок
О мёртвых говорим мы лишь хорошее,
а в самом крайнем случае - молчим.
Покойного ошибки - дело прошлое.
Ушёл. Бог с ним. Забудем и простим.
…Когда меня не станет, - в час печальный,
неспешно унося „в последний путь”,
я так хочу, чтоб люди не молчали:
могли бы добрым словом помянуть…
-
О раб, дорвавшийся до власти!
В тебе кипят такие страсти!
Ты грозен, гневен и кичлив.
Видна начальничья порода.
Обличье - маскою урода -
не видишь, зеркало разбив.
Ты радуешься свисту плети,
но хуже всех рабов на свете.
Привычно согнута спина
перед другими, кто сильнее.
И снится, снится этой шее
вся мощь державного ярма.
Рабу - хорошая примета:
побольше б тиснули в газетах!
Какой размах, какой масштаб!
Живёт, друзей не узнавая,
свои „заслуги” раздувая,
дорвавшийся до власти раб.
-
Я новыми знакомствами
совсем не обрастаю.
Ведь, обрастая, не всегда приобретаю…
…О роскошь узкого
студенческого круга!
Где интересны - навсегда - другу другу.
-
Она её словами исхлестала,
уж как хотела, душу отвела!
И грязью припечатала - распяла,
„интеллигентной тварью” назвала.
Со всей базарной размахнулась силы,
и с каждым словом - лучше аппетит:
за то, что та - умнее и красивей,
за то, что, молча слушая, стоит.
Одно ведро, потом другое, третье…
А грязь всё пёрла горлом - поливай!
Стоит. Молчит и смотрит. Не ответит.
Сама же подставляется! Давай!!!
…А после - в воскресение прощённое -
не в силах с этой мукой дальше жить,
несла в ладонях свою душу чёрную,
чтоб под ноги молчунье положить…
Иногда
Не смотри, как на место пустое,
на меня. Не смотри, не смотри!
Может быть, ничего я не стою,
ты хоть что-нибудь мне говори.
Пусть неважное, очень простое!
Урони иногда: „Как дела?”
Чтобы я - никогда! - на другое
и рассчитывать бы не могла…
Про дышло
Не законы правят нами, нет!
Только люди. Вспомните про „дышло”...
А на дышло - нет управы, нет!
Не страна, а зона.
Так уж вышло…
-
Ударить - значит, самоутвердиться.
Ударить можно словом, кулаком…
И, слабого унизив, возгордиться,
поднявшись высоко… над червяком.
Об интеллигенции
Так говоришь, что ты - интеллигент?
И два образования имеешь?
По всем вопросам и в любой момент -
материалом справочным владеешь?
Конечно, эрудиция такая!
Но про тебя все хором говорят,
что, превосходством часто подавляя,
ты мелочен, труслив и хамоват.
…А вот она - читала по слогам,
и жизнь её была - страшней не надо.
Не обижала никого и никогда,
за доброту не требуя награды.
Из русских женщин -
вот из самых тех,
которым до земли бы поклониться,
хотела всю себя отдать успеть,
как можно больше людям пригодиться…
На женщинах таких - построен свет.
Они - опора всем, вперёд смотрящим.
…Она, за всё державшая ответ,
была интеллигентом настоящим!
-
Болтает лишь бездельник без предела.
Кто делает - как правило, молчит.
Что говорить? - успеть бы сделать дело.
Один лентяй „я делаю!!!” кричит.
-
Ах, как бы в жизненном водовороте
нам истину простую не забыть:
плыви не по теченью и не против,
а лишь туда, куда ты должен плыть.
Кое-кому
Не можете подняться высоко.
Ну не дано!
Хоть лезете, потеете…
В чужую душу - плюнете легко,
ведь больше ничего вы не умеете…
-
Страшная наука - педагогика,
если в основанье - только логика,
только плюс и минус, влево-вправо,
если на ошибки нету права.
Мёртвая наука - педагогика,
коль идёт от узенького лобика:
методы, приёмы, технологии,
если всё по образцу-подобию…
-
Как в детстве время медленно идёт!
Про возраст говорила: „Скоро будет!”
И, улыбаясь, понимали люди:
ох, юная! ох, глупая ещё!
…Как быстро это время утекло!
Моя река до капли обмелела…
Про возраст говорю: „Уже прошло.”
И понимают люди: постарела.
-
Ну в чём секрет,
что снова неудачи?!
Ах, виноватых нет? -
А мы назначим!
-
Добыча пищи - жизни поддержание,
и занят этим каждый на Земле.
И в этом - главный стержень содержания,
чтоб не исчезнуть во вселенской мгле.
Весь мир живой - великий и серьёзный,
из тьмы придя, уходит вновь во тьму.
Но, голову подняв, смотреть на звёзды
дано лишь человеку одному…
-
…Факты старые меняют облик часто.
О потерях говорим: удача!
О слезах былых - какое счастье! -
всё перевернув, переиначив…
Значит, затянулись наши раны,
значит, стали шрамы украшеньем,
если о кошмарах прошлой драмы
мыслим с благодарным удивленьем…
-
Увы, мы не становимся моложе,
но ведь в конце концов,
в конце концов,
когда „за сорок”
факты подытожив,
мы отвечаем за своё лицо.
Я - женщина
Я женщина. Зерно дающий колос.
И лоно материнства - от Земли.
Я женщина. и мой негромкий голос
теряется среди громов вдали.
Я женщина. Я просто половинка.
Но миссиею этой я горда:
со мною рядом должен быть мужчина,
чтоб жизнь не прерывалась никогда!
Я женщина. Сильнее всех на свете.
Не так уж это просто - быть женой…
Защищены и спасены все дети
мной, матерью, - надёжною стеной.
Я женщина. Мои желанья - малость.
Людской молвы немилосерден суд…
…Я так хочу, чтоб просто называлась
любимой! - и я всё перенесу…
Коллегам
Был к диплому путь не долог -
о судьбе теперь гадаешь?
Не ходи, учитель, в школу,
если ты предмет не знаешь.
Будь ты физик иль филолог,
это истина годится:
не ходи, учитель, в школу,
если ты устал учиться.
Коль на сердце - вечный холод
и с плеча всегда ты рубишь -
не ходи, учитель, в школу,
если ты детей не любишь…
Моему читателю
„Что ты за автор?” - думает читатель.
„А ну-ка, ну-ка, есть о чём сказать?
Выкладывай: писака иль писатель?
И стоит ли вообще тебя читать?”
…Знакомство это не зову заочным:
я спаяна с читателем, творя.
„Спасибо” если скажет хоть за строчку,
поверю: это сделано не зря.
Юбилейное
Сложены папки на подоконнике -
их предстоит огласить все подряд?
О юбиляре, как о покойнике,
плохо не говорят…
-
Придётся над собой похохотать.
Хорошее, отличное лекарство!
Зачем потери, скуксившись, считать?
Уж лучше просто с ними не считаться.
„Сочтёмся!” - лихо брошу я судьбе.
А ну, возьми меня „за рупь - за двадцать”!
Коль над собою я начну смеяться -
кому из нас двоих не по себе?
-
Во всех народах, странах, временах
бессмертна дама под названьем „Пошлость”.
И маслянистою подкрашенною рожей
мелькает тут и там всегда она.
Она готова всё нам отравить,
испортить наши лучшие мгновенья.
Не удалить и не уговорить, -
ведь ей, увы, не ведомы сомненья.
Ей только дай! -
А мы как раз даём…
И хлынула: в кино, на сцену, в книги…
Пока мы все осанну ей поём -
из-за угла показывает фигу.
Ржёт зычно, подбородками тряся,
и с ней на брудершафт мы выпиваем.
Себя самих из храма вынося,
не зная слов молитвы, отпеваем…
-
…А это будет, непременно будет.
Ведь Божий суд - последнее из прав.
Бог нас помирит, он же нас рассудит.
Но никому не скажет, кто был прав…
-
Своей судьбе противиться не смея,
покорность не считаем за порок:
ведь есть названье жёстче и точнее,
упрямое, как выстрел. Это - РОК…
Читая Булгакова
Над этой книгой - ночи не спала,
а днём - шаталась, мыслями больная,
мечтая кое-как спихнуть дела,
чтоб вечером добраться до стола
и мучиться, себе себя рождая…
Над этой книгой корчилась душа,
набухшая тяжёлыми слезами.
А автор вёл - тащил! - за шагом шаг,
то адом оглушив, то небесами…
…Измучилась, почти что умерла…
Для превращенья - в кипятке сварили!..
Всю кожу до костей ободрала,
а ощущенье - будто одарили…
-
Намереньями, ясно же, благими
ты вымостил мою дорогу в ад…
За что же эти годы дорогими
зову упрямо столько лет подряд?..
Моя вершина
Какая бы ни разразилась драма,
должна - пусть лезут беды косяком! -
беречь свою вершину, Фудзияму,
чтоб иногда ходить к ней босиком.
Чтоб на ногах омытых - колкий иней,
о снег - не загрязню своих одежд.
Взойдя на гору, бросить взгляд в долину
своих поступков, мыслей и надежд.
…Как сверху видно всё в момент познанья!
Спускаясь вниз, пою! Почти бегу!
Среди нагромождений мирозданья
я тропку видела -
и кое-что смогу!
Воспоминания об Адольфе
…Он тоже лепетал, тянул ручонки: „Мама!”
И точно так ходил пешком под стол…
Учёные умы и все на свете страны
не ведали, не думали о нём.
Он рос неспешно.
Он сидеть учился.
Он начал ползать.
Лез молочный зуб…
Потом - он первым словом отличился
и был, как все мальчишки, нежно-груб.
Он рисовал, и, может, был талантом,
не знал ещё, что станет адом века…
Когда, когда замашки коменданта
убили в нём приметы человека?!
…Ну кто ж тебя так, мальчик, обездолил,
на лоб поставил Каина печать,
что ты, безумец, приказал-позволил
себя Живущим Богом величать?
Ты „Каждому - своё!” в девизы вывел,
вещал бесцеремонно:
- С нами Бог!
И что Германия всего и всех превыше,
ты лаял, жив на лапах четырёх…
Ты миллионы „Я” развеял прахом,
и стлался по Европе сладкий дым…
Каким же самым страшным в мире страхом
ты был взращён, взлелеян и любим?!
И ты ушёл туда, где все мы будем,
за все грехи отплату принимать,
чтобы веками проклинали люди
тебя родившую когда-то в муках мать…
Условия жизни
У ЖИЗНИ только - есть условия,
у смерти же - их вовсе нет.
У ЖИЗНИ только - многословие,
Луна и Солнце, тень и свет,
и речки голубая наледь,
и шорох листьев золотых…
У смерти только - ВЕЧНА ПАМЯТЬ.
Но память - свойство для живых!..
Совет
…Но, несмотря на годы и потери,
про все ошибки зная наизусть,
ты говори с утра:
- Я снова верю!
А вечером тверди себе:
- Дождусь!
-
Упрямый Галилей, спокойно поразмыслив,
мучителям решился уступить:
раз непонятно им величье мысли,
что ж биться лбом о стену? -
можно скрыть
что всё же, всё же вертится Землица,
да-да, представьте! Вертится она!
Но - повторял он - что ж об стенку биться?
Не слишком ли высокая цена?
Ну не поймут, как говорят, хоть тресни!
Сгореть, во прах рассыпаться, исчезнуть?
Да это ж - стать на горло главной песне!
Да лучше уж святошам уступить!
Догматика тупа - слепые слуги!!!
Себя отдать в палаческие руки?!
Во имя просвещенья и науки
живым, живым учёный должен быть!
…Даются отреченья нам нетрудно:
ведь мы мудрее с некоторых пор.
Но снится, снится мне Джордано Бруно,
за убеждения взошедший на костёр...
-
Хотя снаружи всё благополучно,
на память сердца жизнь обречена…
Болит душа: безвыходно, могуче…
Болит душа. А значит, есть она.
-
Воздушный замок? -
пусть скорей уходит!
Там слишком ослепительны полы.
В нём ровно ничего не происходит.
А только - бесконечные балы.
Как это скучно, Боже!
Бал за балом!
И за фуршетом - там опять фуршет.
Там все от вечной музыки устали,
устали от бананов и конфет.
Верните мне простейшую обитель:
две комнатушки, батареи лёд…
Чтоб я - реальный, пусть несчастный житель,
своим потерям продолжала счёт.
И чтоб на фоне выцветших доверий
мечтала бы о бале - об одном!
Чтоб я могла надеяться и верить,
что станет замком мой нелепый дом…
-
На фоне ритмов,
выверенно-правильных,
дороже всех -
стихотворение-изгой,
такое нестандартное и рваное,
написанное горькою тоской…
-
Когда судьба совсем скупа на ласку,
пух тополиный сходит за метель,
я открываю - во спасенье! - сказку,
такую, где „за тридевять земель”.
Там Змей коварен, а Яга - не очень,
и иногда, глядишь, добро творит…
Там злой и жадный -
только власти хочет,
хотя другие речи говорит…
…Но будут пир и мир, и поцелуи…
Ну вот, узнать такое повезло,
где добродетель вправду существует,
и где герой наказывает зло…
-
Не говори об этом ей, подружка!
Такие невесёлые дела:
подозревает, что она лягушка,
и кожа эта насмерть приросла…
У ней в болоте -
время бесконечно,
про стрелы не слыхать
который век.
Но только вот совсем по-человечьи
бежит слеза из-под зелёных век…
Визит Музы
…Явилась как-то поздно, сразу - к делу:
- Четыре строчки запиши сейчас!
Я - сразу на рожон:
- Ты что, сдурела?!
Какие строчки?! Ночи - третий час!
Бывают Музы из числа нахалок!
Я намекаю: „Отдых берегу!”
Она - своё:
- Пиши сейчас, сказала!
Потом - не вспомню и не помогу.
Я разозлилась. Молча, шаг за шагом
я вытолкала гостью за порог,
…А утром, долго мучая бумагу,
я не нашла чудесных этих строк.
А было что-то нежное, щемящее -
назвать шедевром я б могла рискнуть.
Такое вот большое, настоящее.
Не вспомнить.
Не отбросить.
Не вернуть…
-
Ворочая мыслишками лихими,
скинхеды вышли, чтоб опять убить.
Убить не просто так.
Убить „во имя”!
Во имя Украины, может быть?
Во имя силы - „дуже незалежні”!
Какой девиз, до тупости простой!
…крошили зубы кулаком железным,
Топтали печень каменной пятой…
Как дикие собаки, мясо рвали,
рычали злобно: „Черножопый гад!!!”
Такое было, кажется, в Италии?
Такие ж „патриоты”вылезали
в Германии? - оглянемся назад!
Иль нас совсем история не учит?
Не страшен призрак ядерной тоски?
…Войну считают за счастливый случай,
коль не в то место вставлены мозги…
Приметы времени
Особое юродство - донкихотство,
особое уродство - добровольство…
Пожар над бедным миром занимается,
когда любовью просто „занимаются”.
Когда презерватив - давно и прочно -
по функции, как носовой платочек.
И после лекции учёной предварительной
его мы школьнику вручим предупредительно!
И скажем, умного не портя вида,
что это - профилактика от СПИДа.
Особое юродство - доброта,
особое уродство - красота
(не подиумная, где ноги - „от ушей”,
а красота сокровища в душе...)
Какое страшное, однако, время!
Ну, здравствуй, молодое наше племя,
в оковы пошлости и глупости закованное!
Ну, здравствуй, племя молодое, незнакомое!..
-
…Нам не помогут ни гаданья, ни аптека…
Выдавливая из себя раба,
мы слишком медленно
растём до Человека…
Ленивы - мы.
А говорим - Судьба!..
-
Поэт - сейсмограф и барометр.
Иначе и не может быть.
Он должен первым что угодно
почувствовать.
Предупредить…
-
Без славословья, фотобликов
и без вещания в эфир -
на женской жалости великой
построен весь огромный мир.
Любовь, и нежность, и природа,
и красота, и доброта -
всё женского, заметьте, рода,
и это, видно, неспроста.
Склонилась над цветком ли в поле,
иль тихо колыбель качает,
она, как вестник Божьей воли,
за милосердье отвечает.
Она - сестра, и дочь, и мама,
жена… И что-то в ней такое
символизирует упрямо
всё счастье мира и покоя.
В ней голос тих, легки движенья,
её глаза - как обещанье,
в ней - человека отраженье
от пуповины до прощанья.
И полюса, и параллели
через её проходят сердце…
В ней - все весенние капели
и все лучи, чтобы согреться.
А роль свою -
считает скромной.
Успеть бы только там и здесь…
…На женской жалости огромной
построен мир великий весь…
-
Я помню это, помню это:
встречали именитого поэта,
и праздником назвали час,
когда приехал в первый раз.
Он сразу стал - кумир и наш герой,
и с трепетом просили раз второй,
и жили в предвкушении события:
ведь это будут новые открытия!
…А он зачем-то повторил дословно
всё то, чем в первый раз нас покорил…
Сценарий был обкатанным и ровным -
он без запинки всё проговорил.
Вновь пошутил насчет грибов и насморка,
дежурной фразою подвёл итог...
Мы думали, что он - вершина айсберга,
а оказалось - просто поплавок...
...Потом ещё, осклабившись приятно,
велел „спасибо” в деньги превратить...
Всё правильно:
он - клоун по заявке.
Его репризы надо оплатить.
-
Внучонок мой, пыхтя, таскает
игрушку старую опять,
любимую когда-то мамой
его - стремилась выдирать
усы у этого тигрёнка.
Да пусть!
Ну что же взять с ребёнка?
Тигрёнок мягкий, терпеливый,
и зелень шариков - глаза,
как все игрушки, незлобивый:
не покориться ведь нельзя!
...А внук - потешный и упрямый,
как дочка - копия с лица...
И недодёрганное мамой
выдёргивает до конца!
-
Болит всё время -
ну да что ж такое?! -
то сердце, то душа...
И нет покоя!
Но, знаешь, уж совсем плохое дело,
когда бы ничего и не болело...
-
Стихи никак нельзя у неба выпросить.
До появления - их надо выносить.
Потом родить - при схватках, без наркоза.
И, если повезёт, - без токсикоза...
-
Проснулись. Потянулись на кровати.
Зевнули. Сели. Завтракать пошли.
Вдруг вспомнили:
сегодня - быть зарплате.
Ах, очень кстати, если на мели.
Здоровались. Писали. Говорили.
Ругались и молчали.
Шли домой.
Потом посуду, голову помыли.
Забыли позвонить!!!
Ах, Боже мой!!!
Исправить это завтра всё наметили.
Теперь - в постель.
В окне - ночная тень.
Вы - ЖИЛИ!
Говорите, не заметили?
Ну, значит, потеряли целый день...
-
О, время многогрешных пустословов! -
Невкусным, жёстким, горьким
стало слово,
то ль недозрелым,
то ли пережаренным,
фальшивою монетой отоваренным.
Со страхом наблюдаю:
явно близится
уже невыносимая бессмыслица,
Когда в словесно-какофонном блуде
я слышу фразу об „успешных людях”!
Да, так недалеко и до предела:
успешным ведь бывает только дело!
А человек, словесность уважающий,
бывает, к счастью,
лишь преуспевающий.
-
Пожалейте детей, пожалейте!
И не надо руками махать:
дескать, нам бы такие проблемы -
все бы слёзы могли отдыхать!
Горе детское - вашего горше,
потому что слеза - горячей,
потому что намного дольше
все минуты,
и груз - тяжелей.
Ваше горе - спокойнее юного.
Знайте:
детству в наивности первой
сразу кажется:
лопнули струны!
Те, что ветер ласкал во Вселенной...
Такая вот сказочка...
Один поэт из очень даже средних,
в безвестности растратив много сил,
волшебника случайно как-то встретил
и, пользуясь моментом, попросил:
- Перенеси меня в Страну бездарностей,
где окажусь я сразу на виду,
где будут с восхищённой благодарностью
читать и чтить мою белиберду.
- Ну что ж, - сказал волшебник, -
это сбудется,
но коль обратный ход попросишь дать,
то главное умение забудется:
разучишься ты вовсе рифмовать.
И вот перемещенье состоялось!
Поэт был признан лучшим среди всех.
Его стихам-уродцам поклонялись!
О! Это был неслыханный успех!
Но год прошёл,
и наш поэт взмолился:
- Амбициям моим пришёл конец!
Ведь я же ничему не научился!
Мне нечего принять за образец!!!
Верни меня, о, сжалься, мудрый старец! -
рыдал, переходя из плача в крик, -
я оказался наименее бездарен,
совсем - не наиболее велик!..
...Волшебник - щедр,
добро он сделал снова,
и то добро - добрей для нас вдвойне:
лишил он серость тут же дара слова -
несерое повысилось в цене!
-
Спасибо, моя первая печаль,
что ты была такою безответной!
Мне прошлых слёз теперь уже не жаль,
а жаль тех вечеров пахучих летних,
когда был томный воздух пуст и чист,
и тонко-тонко пахла маттиола,
и был не жёлт беспечный летний лист,
а полон лёгкой зелени весёлой.
Когда любовь, не давшая ответ,
презревшая моё сердцебиенье,
таинственно шептала:
„Нет, нет, нет!”
Писалось первое стихотворенье...
Мне думалось: как больно и как жаль!..
...Спасибо, юность, что так сладко мучилась.
Спасибо, моя первая печаль,
моя любовь, далёкая и лучшая...
Давайте!
Давайте успевать сказать живым,
что мы их любим, что они хорошие.
Давайте жалость проявлять к другим,
давайте помогать, придя непрошенными...
Давайте никогда не вспоминать
своё добро -
из чувства деликатности.
И вовремя, что должно, отдавать,
поменьше говоря о неоплатности.
Давайте не жалеть тех вечеров,
которые мы тратим на сомнения.
Давайте охранять свою любовь
от недоверья, как от преступления.
Давайте знать, что смерти просто нет.
Не гаснет жизнь с наземными часами!
Давайте близких помнить столько лет,
сколь в памяти прожить хотели б сами...
-
Прояви разочек милосердие:
помолчи о доброте своей!
Помолчи о долге и усердии
и о благодарности друзей.
Помолчи о времени потраченном
и о личных качествах больших:
если б это всё
хоть что-то значило,
мы б узнали это от других!
-
Жить буду так
иль буду жить иначе,
я убежденье это не сотру:
родиться человеком - то удача,
остаться человеком - это труд.
И пусть судьба ласкает или мучит,
я снова повторю и там, и тут:
родиться человеком - это случай,
остаться Человеком - это труд!
-
Ну вот и всё, как видишь, вот и всё...
И ветер перемен бывает встречный...
Была я - запасное колесо.
Что ж, без него никак нельзя, конечно.
Да, без него - уже недокомплект,
пусть даже и потребности не будет...
Лежит и ждёт запаска много лет,
и жизнь её терпенье не остудит.
Но я ждала напрасно, это факт,
мой шанс на дело так и не нашёлся.
Дай Бог тебе удачи...
Как же так,
что без меня ты всё же обошёлся?
-
Он целовал ей руки, а не губы,
не уставал её благодарить:
ведь помогла понять своей подруге
его любовь - и счастье подарить.
С наивною жестокостью ребёнка
делился с ней. Что с любящего взять?
Твердил:
- Ну ты мне прямо как сестрёнка!
И даже лучше! Ты - почти как мать!
...Когда ж пропели Мендельсона трубы,
на свадьбе „брата” стоя средь подруг,
кусала нецелованные губы,
сжимая больно кисти слабых рук...
-
Все мы к счастью стремимся,
как будто к великой победе,
кто - в безумном порыве,
а кто - по расчёту, с умом,
забывая, что счастье - не город,
в который мы едем.
Счастье -
это движенье само.
-
Когда с меня слетела шелуха
благополучья, сытости, покоя,
когда от неизбежности греха
отмахивалась слабою рукою,
измучена, не знаю, как жива, -
вдруг отделилась от зерна полова,
и перестали сыпаться слова,
а родилось - большим и гордым - Слово...
-
Нам суждено лишь параллельно жить,
и нет возможности пересекаться...
Обречены мы оба: я - любить,
а ты - нисколько в этом не нуждаться.
-
Уж не так звучат былые песни,
прошлого - всё тоньше голосок.
Слово новомодное „депрессия”
мне настырно тычется в висок.
Как назвать? Болезнью или блажью?
На рассвете сердце не унять...
О таком и другу не расскажешь.
Что там - другу, мне б самой понять...
Умершим рано поэтам
Вам всем-то (плюс-минус) - по сорок:
считаем мы сроки, скорбя.
Пророк гениальный, Высоцкий,
предвидел и вас, и себя.
Поэты, ушедшие рано!
Взлетев в запредельную высь,
вы наши врачуете раны.
По прихоти дерзкой и странной
вы все с нашей болью срослись.
По счастью, завещано СЛОВО -
бесценный навек капитал.
А мы, безутешные вдовы,
за каждую букву готовы
класть сердце на мемориал...
-
Не сюжет для телесериала -
горькую вам правду пропою:
потеряла Золушка до бала
туфельку хрустальную свою.
Плачет, на свои надежды злится:
что ж не хочет жизнь ни шанса дать?
Полноте, а будут нынче принцы?
Их давно по балам не видать.
На балах - то бишь на дискотеках -
полупьяной черни полон зал.
А из принцев, в этом дыме - редких,
Золушку никто не увидал.
Называли „тёлкой” и „мочалкой”
и с собою звали - „погудеть”...
Плачет Золушка.
Ей туфельку не жалко.
Не для кого туфельку надеть...
-
Ах, не забыть бы и не расплескать
ту - дёгтем свежесмазанную - новость!
Примчались на скамейку - „заседать”,
и обсудить соседкин быт и совесть.
С кем это большеглазая сошлась?
Опять цветёт!
Ах, чтоб ей пусто было!
„Его жена была у ней вчерась
и целый час на кухне голосила!
А эта - всё ей, видно, нипочём,
не стыдно внуков ей и взрослой дочки.
А вечером они - к плечу плечом -
по скверику гуляли, голубочки!
Ей рёбра бес давно пересчитал,
да и ему.
Седой, белее снега!
Бесстыжая она, а он - нахал.
Пора уж перестать
по бабам бегать!”
...Чужое счастье, поздняя весна
цветёт назло шипенью и проклятьям.
Завидую:
им нынче - не до сна,
и крепче первого -
последнее объятье...