рис. Ю. Чистякова
ПЕСНИ ДИОНИСИЯ БОГОМАЗА
...Свет мирянам есмь иноки, свет инокам — ангелы...
(старинная пословица)
СОФИЙСКИЙ СОБОР
...Церковь не в брёвнах, а в рёбрах...
(старинная пословица)
Да не могу я оторваться отлепиться отодраться от тебя Тебя от Тя
Софийский вологодский собор Храм! ай!
Да не могу в ледовой ночи отступиться оторваться отказаться
от Тебя от Тя Храм Храм Храм божия Дитя
Ай ай ай един свят наг наг наг высок божий Камень Кмень не могу
я отлепиться от Тебя бел божиий Корабль
Да колени моя стоят молят в талых талых мартовских текут в снегах
во вологодских родимых снегах
И не могу отлепиться обема рукама обема устама обема очима не могу
отлепиться от ледового крыльца от паперти восстать
Ай немощствует тело ай немощствуют мокрыя талые колена палые
плывущие моя
Ай ликует восходя как дятел вешний бьющий по стенам нагим
ледовым талая талая моя заблудшая обретшая крылатая
пернатая душа душа душа
Ай течет камень тал храм тал
Ай купола как Пять святых Капелей в вологодских кубках чарках
божиих стоят
И талые снегов кудрявые живые хрустали ночные хрустят шевелятся
в ложах желобов и текут свергаются на мя смиренного на мя
И стоит и светится в ночи как лебединое яйцо высоко как Белозерский
бел гриб чист бел тал камень вологодский Софийский собор
Храм корабль
И не могу ой не могу я малый тленный скорый талый палый
на коленях отлепиться отползти отвыкнуть от Тебя от Тя Тя Тя
О Господи да помоги! да не могу я! отлепиться! оторваться!
отломиться обема руками обема очима обема устами
от собора как теля новорожденный млечный талый
от кормящего коровьего блаженного молочного сосца!
О Господь да отлепи да отведи да освяти да упокой меня мя
Иль отодвинь содвинь с очес о Господи содвинь в туман речной
Софийский Храм Корабль...
БОГОМАТЕРЬ СОШЕСТВЕННИЦА
И чарая рука в тумане прикасалась гладила лелеяла ласкалась
И чарая руца Ея в тумане Храма Вологодского Софийского витала
усмиряла
София? Дево? Жено? Матерь? Кто Пришелица? Сошественница
в мартовском тумане? Богоматерь?
Твоя ль рука летучая в тумане спелом серебряном непроглядном
мя ласкает утешает возвышает?
И я брожу брожу брожу блажен блажен смирен в тумане мяклом
неоглядном тайном окрест храма
И всю нощь всю нощь всю нощь на лествицу серебряно бездонно
устремленную уставленную в небеси наталкиваюсь натыкаюсь
убиваюсь улыбаюсь уповаю радуюсь скитаюсь
* * *
И был туман ночной у Софийского Храма
И бела бела и млечна млечна ночь апрельская ночь вербная таила
уповала таяла стояла
И текло текло со храма с желобов его высоких сладкими последними
текучими падучими летучими снегами хрусталями
каплями кудрявыми
И всю нощь всю нощь всю нощь у храма лествица серебряно ведущая
бездонно в небеса стояла мокрая лучистая очарованная
блаженная стояла
* * *
Там Храм Софийский Вологодский храм корабль в тумане уж изник
а всё стоит
И бел туман и бел храм и белотела богоматерь из тумана тихая глядит
И вербною рукою осиянной чарой из тумана провожает машет ворожит
молит
Матерь! нищей русской богомолкой ты на паперти ночной сырой
стоишь
Матерь! дымчатой улыбчивой рукою ты зовешь? манишь? молишь?
Матерь! погоди! помилуй! осени!
И я бегу в тумане и руками храм ищу брожу ползу зову
И немо немо и бело бело окрест и храма я не нахожу
И только дивный тонкий святый осиянный девий свежий след парной
босой еще! еще! еще живет и теплится и копится
водою талою и вьется вьется вьется дышит на снегу!
У!
И возвращенный Храм Корабль Ковчег стоит у уст
* * *
И пишешь письмена на мартовских туманах окрест Софийского Собора
Храма Богоматерь
И пишешь письмена на мартовских туманах осиянными лучистыми
перстами Богоматерь
И пишешь письмена на мартовских сырых летучих холстах туманах
Богоматерь
И дымятся и плывут в туманах слова святые за летучими текучими
Твоя перстами Богоматерь
О Сыне Спасе Иисусе Господи возвратись на Русь болящую
И плывут над всея Русью лебединые Слова глаголы в мартовских
туманах и не тают Богоматерь
И россияне пьяные кривые полевые избяные св’ятые икая проклиная
крестясь маясь молясь их в небесах читают да вздыхают позабыто
до полю очи по-сиротски опускают да горько горько
горько плачут
Блаже!
Да придешь? Да снизойдешь? Да долетишь?..
Когда же?..
* * *
И позовешь в тумане кликнешь Храм Корабль Софийский Богоматерь
И долго долго Ты в Руси блуждала возжидала Богоматерь
И пришла на Вологду в месяце березозоле марте Богоматерь
И из тумана позвала как малого младенца лонного новорожденного
Храм Софийский и Храм млечно раждался являлся
И текло с ночного талого храма талыми целебными мартовскими
снегами хрусталями Богоматерь
И Ты уста сухие поднимала под воды талые кудрявые спадающие
ставила Богоматерь
И уходила улыбаясь девая в младые молодые млечные молочные
блаженные невестины дивные телячьи туманы туманы туманы
И божий Храм Софийский Вологодский плод свой на земле ночной
на русской нашей талой оставляла забывала завещала
О Храме! Русский кубок белотелый белокаменный серебряный вод
вод целебных талых св’ятых мартовских вод сокровенных Богоматери
И стоит доселе свят нетлен забытый храм корабль забытый плод
забытый кубок девьей Богоматери
Но всякий март но всякий март есть голос голос талый талый
материнский раненый живой дурной есть слезный
бабий голос из тумана из тумана из тумана
О Сыне сыне Спасе Спасе Иисусе Храме Храме где ты где ты
мальчик мальчик мальчик
БОГОМАТЕРЬ КЛЮЧНИЦА
И Храма ключница в ладонях талой полевой воды целебной хлебной
мартовской водицы принесла
И пила и лицо мочила и лицо омыла и ясна ясна как бреза светлая была
И глянули омытые лазурные пречистые очи очи глянули нагие кладези
колодези глаза
И засмеялись расплескались разгулялись очи и унялись очи тихо сине
разостлались
И в ладонях мне воды сладимой снежной талой святой тихо дева
поднесла
И пил я серебро текучее полей и пил и пил и дивные и чарые ладони
осушал
И в обмелевшие и в обомлевшие ледовые чудовые персты перста ея
я опускал держал томил смирял дрожащие уста уста моя
* * *
И в храм вошла взошла под ветхи святы образа
И сарафан кумачник яр яр ал сняла и уронила и сложила н’а пол
яшмовый и вся нагая вся упала вся молилась вся изшла
И на ключицы девьи юные её со стен разбитых с куполов разъятых
в небеса текла копилась падала святая талая вода
И стояла апрельская вода в ключицах шелковистых лебединых
перламутровых льняных её её ея
И стояла и блистала снежная апрельская водица в девичьих
нетронутых ключицах
Ой девица ой девица ой юница ой напиться бы напиться упоиться
окреститься причаститься
Ай воды целебной святой талой божией высокой храмовой небесной
ой напиться бы напиться
Ой дев’ица ой напиться бы водицы серебристой из ключиц твоих
пречистых дивных ой дев’ица ой отроковица ой юница
Да кричат вопият смиряются кончаются смежаются смыкаются уста
уста мои молитвенно
Ой дев’ица!
ой ключница!
ой Богоматерь!
ой Царица!...
Вечная! прости мне мимолетному
блаженному
повинному
* * *
Ай молодица сарафанница юница ай отроковица ай пойдем в поля
апрельские чтобы водицы талой из полей текучих снежных
вологодских северных напиться
Ай молодица дай из полей из талых из твоих родных напиться
Ай дай задуреть намокнуть заблудиться рассмеяться притомиться
Дай твой вологодский ватник бражный сарафан былой святой
на снёги постелить да утопиться умориться
Дай в полях текучих русских родных наших слезных усладиться
дай дай полевая молодица
И ты покорливо снимаешь ватник сарафан и в сн’егах полевых
нагая снежная стоишь предивная пречистая преблизкая
И глядишь стоишь нагая по колена в снегах талых и плачешь
и за спиною крылья прячешь усмиряешь
Богоматерь!
* * *
И Храма ключница светла крута щедра бражна а дивно богоматерью
глядит
А дева сарафанница а дева в сиром ватнике убогом а врата древностные
дряхлые святые расписные отвори
А ферапонтовых годин времен монахи вороны летят по мартовской
по талой сирой святой по Руси
А летят на липы мшисто монастырские весенние заманщики блазнители
пернатые цыгане изменники кочевники грачи скворцы
А отопри ворота храма Дионисия ключом двуручным тяжким дева
дева бражна снежна отвори
И Храма ключница пьяна темна свята а дивно дивно дальне дально
дымно дымно Богоматерью из бедного косого ватника глядит
глядит глядит хранит таит
И в поле низком северном весенний липкий скорый белозерский
талый талый бородаевский снег снег опять летит опять витает
лепит забирает избы сироты томит томит томит слепит
А дева ключница глазами тихими как падающий снег в полях очами
овечьими покорными лазурными колодезными отверзтыми
глядит безвинная глядит глядит
А дева ключница хранительница бражная невинная из ватника сырого
давней девой Дионисия святою Богоматерью глядит
И ключ двуручный тяжкий во разбитой во землистой во надорванной
в березовой пуховой чарой круглой во святой нагой родной руце
ея дрожит
* * *
И ключница врата святого храма отворила
И ключница врата сырые мартовские храма Богоматери открыла
отворила
И ключница врата святые древлие ледяные храма Ферапонтова
открыла отворила
И там в чудовом ледовом дымном ивне инее седом глядели жили
дышали витали древлие Дионисия дымчатые лики молодые
И там улыбались жили дымчатые глядели святые лики глядели
жили великие высшие лики лики лики
И лился ивень иней ледовый и лились и струились и жили плыли
божьи лики
И Богоматерь в инее ледовом дымном Дитя лелеяла питала кормила
И груди были в инее
И сосцы были в серебристом зернистом дымном жемчужном
перламутровом ледовом игольчатом святом инее
Матерь! Русская! Одигитрия! Путеводительница! И куда зашла Ты?
забрела Ты в снеги неповинная? в одной нагой рубахе аравийской
И все ты страждешь стынешь в русском поле в русском храме
вся объята вся объемлема охвачена уязвлена опалена
ледовым колким русским ивнем инеем
И все Ты улыбаешься и питаешь кормишь и в дивном девьем
непорочном млеке молоке невестином твоем льдистом льдины
Оле!
И русское Дитя Твоея пьет лед и горло гортань Его рвется
студится рушится томится
И тут подходит ключница кормилица
И отворяет ватник сарафан свой и вынимает выбирает
алебастровую грудь свою избыточную
И сосок её горящим сладким ладным лепым молоком
исходит извергается дымится
* * *
И врата во храм открыты
И врата на Русь открыты
И врата в народ открыты
И стоишь ты на пороге
И ступить навек боишься
* * *
Да темная душа не изойдет из гроба
Да темная землистая да тяжкая душа не изойдет из гроба
Да темная душа не прорастет как семя в камень брошенное
ввергнутое погруженное
Да грешный смутный талый я стою у Храма Ферапонтова забытого
забитого невольного
Гой!.. Да всё душа заблудшая апрельская душа моя как дятел
в храмовые стены каменные паруса бьется рвется уповает
упадает просится
* * *
И поле хворобое русское святое поле опять готово зимовать страдать
И поле апрельское нагое талое студеное сырое вновь готово умирать
И летят сластимые летучие вербные апрельские сухие снеги кружева
И летят снега сухие кружева над полем алебастровым нагим сырым
слезным опять готовым глухо спать убито спать блаженно
спать да зимовать да не раждать
А снега кружева кружат витают над полем русским покорным
опять готовым зимовать
А снега кружева апрельские вербные летят как пух июньских тополей
А поле русское сырое талое весеннее опять готово зимовать страдать
А Русь опять готова сладко бражно необъятно зимовать страдать
томиться ждать ждать ждать да в самогоне в избах утопать
Но уносит сносит ветер вербный иерусалимский беломорский
снега сухие полевые паутины ледяные кружева
И поле будет крепку яру щедру рожь рождать
И Русь по снегу будет вербами ледовыми жемчужными припухлыми
Спасителя встречать
* * *
И в тумане храма белокаменные алебастровые паруса содвигались
колебались утопали
И было сыро и бело и бел тал храм корабль возвышался и просился
в небеса и отрывался плыл и стоял стоял стоял над талыми
туманными вологодскими озерами полями
И что тебе заблудший в мартовском тумане? что плывущий в водах
многих талых? что тебе божий храме? что тебе летуч
ковчег кар’абле?
И куда стремишь ты каменные крылья когда навек среди Руси
забыт оставлен?
Куда? лебеде?
Куда воспрянувшая рано рано обреченно над снегами мартовскими
шалая святая первобабочка?
Куда храме? Куда кар’абле?
И туман упадает
И утренняя знобкая звезда ледовая является и талая вода
очес моих останавливается обледеневает
И стоит на ясном лютом поле ледяном ледовом ясный Храм Карабль
Беглец недальный в водах замерзающих заживо
Блаже!
Да куда ж Ты?
* * *
Белый Храм! белый друг! божий Перст!
Прощай!
Уже уже снега апрельские изниклые истаяли изнемогли измаялись
исструились расточились окрест
Уже явилась вышла из-под снега словно пала темна птица низка
слезна слепа Русь
Уже явилась сладка бражна сирота нища крива коса изба обнажена
чудна Русь Русь
Прощай бел Храм! бел камень! бел карабль! бел друже друг! Я
не вернусь!
Прощай я ухожу
Уже я в лес недужных истекающих порубленных погубленных
берез бреду
Уже уж сок роящийся струящихся родных берез я пью пью пью
Русь уже и сок твоих изрубленных берез берез горек темен глух
И землю нищую безлюдную безродную ничью больную полевую
я на раны язвы поруби на пни берез ночные тайные кривые
подлые кромешные кладу кладу кладу
Русь Русь уж и твои березы осуждены обречены топору
Гой Русь! Гойда! Гойда! Гой Русь! Уй! Уй!
И я на пень на свежий свежу голову кладу!
Уже опричника кромешника безбожника с секирой пёсьей жду
Но только свист синицы слышится в лесу
Но только брезы неповинные неслышные порубленно текут
бегут лиют
Прощай Софийский Вологодский белый храм карабль!
Прощай мой белый лепый вечный ж’ивый друг!
И я как талая изрезанная тайным топором береза плачу
исхожу теку томлюсь плыву
МОЛИТВА МАРИИ
О Господи Отче опять ты уходишь по водам по талым березовым
водам
Опять Ты уходишь Отче по водам Плещеева озера по льдам талым
по полыньям студеным раздольным колодезным
Опять ты уходишь Отче
Помедли побудь Отче а Ты все уходишь уходишь
И мя оставляешь на бреге на бреге сиротском Руси
Помедли на талых водах помедли не уходи
Отче чего оставляешь чего не жалеешь на бреге на вдовьем на бреге
текучей на бреге плакучей Руси
Да я вся изждалась да вся изболелась а Ты оставляешь на бреге Руси
Отче возьми меня в воды возьми
Дай в сизых водах в гиблых святых водах целовать колени
cеребристые летучие жемчужные Твои
Отче возьми
Отче напоследок перед гибельной водою упаси шепни дохни
Отче ледяной апрельскою водой алмазною разлетной острой
напоследок окропи
Отче возьми!
Она слагает русский кумачовый ярый сарафан на брег
и млечная нагая в водах талых радостных ледовых
лепетных лазоревых кудрявых вся кудрявая
блаженная бежит бежит бежит бежит бежит бежит...
МОЛИТВА ИОАННА
И помолюсь святой сырой земле
И помолюсь в сырой глухой избе
И выйду в ночное поле в переславльское сырое студеное
собачье поле поле поле
И помолюсь звезде христовой
И нощь сыра сыра сыра
И под коленями сыра сыра земля моя
И ручьи студеные становятся в ночных полях полях полях
И талая душа апрельская течет и не становится в ночи
студеной все течет живет шевелится душа душа
моленная моя моя моя
И сыра низкая полевая ближняя блаженная звезда
И сыра звезда и полевой водою налита полна как кубок царского
боярского хмельного хрусталя
И пить хотелось
И шел туман со талых многих темных вод Плещеевых
И тало потекло пошло окуталось размякло у разъятой церкви
храмовое древо
И всю нощь всю нощь всю нощь грачи на поле русское болезное
хворобое сиротское на поле неродящее болящее ничье
летели все летели все недужные невинные летели
все летели все летели
И кто-то тайно медленно ступал по редким снегам оставляя след
босой ступни смиренной
И шел туман от озера и подходил к разъятой церкви млечной девьей
И голос из тумана был: Аз зде! о сыне подойди сойди с коленей!
Испей из кубка чаши братины потира моего воды апрельской...
И из тумана полыхнул обдал ручной земной звездой!...
О Господи! я побежал не чуя поля под собой...
В ту нощь на Русь пришел Иисус Христос
* * *
Светлане Савицкой
Чистоволосые монахи скорбят у ивового дерева —
Там помирает божий странник, Русь покидая беспредельную.
Кого он позади оставил? Котомку кто ему собрал?
И путь пошел святой и дальний по нищим селам да церквам.
И что он горя поувидел, полей убогих пересек,
Что в чаще тайной (не услышали б) две ночи пролежал ничком.
Он понимал бессилье ярости и то, что здесь судьба была —
Конец великого пожара с концом его земли свела.
Чистоволосые монахи скорбят у ивового дерева.
Он перешел межу последнюю — колокола вослед пролейте!
Он перешел в поля блаженные — его вы больше не жалейте.
Он там бредет поет вес’елый — себя вы лучше пожалейте!..
ДОЖДЛИВОЕ ЛЕТО
И поле залито водой
И церковь залита дождями
И Русь объятая травой
Шевелит немыми устами
И Русь взятая ковылем
Глядит коровьими очами
И Русь накрывшись лопухом
Немотствует забитыми избами
И поле залито водой...
Но у проселочной дороги
Стоит жасминовым кустом
Увечный русский Ангел Божий
И я сыновнею рукой
Иль ветви или длани трогаю
И дух живительный течет
И Ангел словно куст восходит
И след копыт? крыл? лепестков?
Дождем во поле тихо полнится...
* * *
И. М.
То ли Ангел в дожде? то ль жасминовый куст
У дороги в тумане теряется?
Я лицом в него тычусь да трусь…
То ль взлетает он? То ль осыпается?..
* * *
И там зеленые луга
И там зеленые постели
И дышит Русь родима еле еле
И высока темна трава на Русь нашла заливная забвенная
незваная некошеная дикая
И там трава выше избы кельи рухлой забитой
И там трава выше церкви невинной забытой
И мужики косцы сидят с серпами с косами искристыми
напрасными пустынными тупыми тунными тощими
тщими от трав высших погибельных несметных
жертвенных молитвенных дождливых
И мужики пьют самогон и плачут и поют от трав дурных
хмельных от сорняков всю Русь святую навека
заливших забивших заглушивших заполонивших
затопивших
И летают верещат над Русью утонувшей в травах в сеногнойных
ливнях плаксивые козодои чайки враны чибисы да филины
Ай Русь ай сонь трава ай ай ай кричать нельзя ай косить нельзя
ай не пить нельзя ай сладка полынь да марь курчавая
трава трава трава одна
А чего льзя
Ай народ трава ай вольна дика не берет коса не видна изба а навек
сонь-трава губь трава на Русь нашла в облака вошла
И где Русь была там трава одна там трава одна там трава взошла
Гей! где Русь была? и была ль не была? в сонь траве не узнать!
в сонь траве не видать! в сонь траве пропадать!
Ай! хороша!
Но там зеленые луга
Но там зеленые постели
И там травы велии вечерели хладели
И там травы св’ятые хладели вечерели
И там нескошенные льняные белы девы молодицы в сарафанах
ярых кумачниках оградах шатких жарких ситцевых
сквозистых все нагие пели пели вечерели зрели зрели
И выходили из сарафанов палых девы и покидали оставляли
в травах тихие покорные летучие одежды
И тогда шли в травах молодцы и их колосья их стволы их корни
дотемна налиться кумачом живым яро яро солнечно успели
И расступались перед молодцами травы
И расстилались перед молодцами девы
И были зеленые постели ярых Руси зачатых вольно младенцев
божьих колыбели колыбели колыбели
И пролетал над всея травяной зеленой Русью Ангел залетный божий
с отчими отечными очами умиленными моленными целебными
И бежали путались блуждали бились в высших велиих травах нагие
тугие веселые белорыбицы русские сарафанницы без сарафанов
святые святые чреватые многовольные многоводные девы девы девы
И звали снизу Ангела гулять на Русь ушедшую в траву блаженную
на Русь до срока в темных травах заживо похорон’енную
И Ангел спело спело падал в травы словно лебедь сладкою стрелою
уязвленный удивленный усмиренный умиротворенный ублаженный
БОГОМАТЕРЬ УМИЛЕНЬЕ
И уйду в далекие поля поля поля
И уйду в далекие во дальние во травы травы травы
И уйду в июльские икшанские дубравы
И там выйду из одежд из пелен льняных рубахи и нагим в травы
упаду паду прильну
И в травах многошумных многодумных многодальних утоплюсь
И в травах телом нагим ползучим падучим нагой душою травяной
заблудшей заглохшей помолюсь взойду
Ай Господь трав утоли усмири утешь
Ай в рухлой взятой тлей объемлемой объятой дремною травой
ай дай уснуть забыть забыться в златой палой дальней
крыпецкой келье избе избе избе
Ай Русь утопленница трав а хранительница творительница
расточительница монастырей
Ай Русь пленница трав а печальница молчальница полей
Ай! Богоматерь ниже трав блуждает в одичалыих лузях
лузях лузях
Матерь матерь а когда-нибудь когда-нибудь ветвь ясмина положи
мне на смертну грудь
Матерь положи жасмина духовиты блаженны лестны лепестки
на очи очи мерклые моя моя мои
Матерь кликни из глухой немой травы
Матерь жив жив жив я а чрез тело кроткое молящее нагое слепы
пьяны рьяны травы проросли прошли взошли
Матерь позови утопленника трав утопленницы Руси
Матерь позови из тенет травяных из паутин зел’еных
Матерь позови
А на холме стояло спело млело тлело колосилось колебалось
содвигалось поле тихой золотистой ржи
Матерь в поле позови матерь в поле уложи от травы немой
колодезной глубокой дикой упаси убереги
И я нагой встаю бегу блуждаю в травах исполинских необузданных
несметных
Матерь! н’ет исхода! н’ет мне! н’ет мне! н’ет мне!
И стоят травы как деревья и лес трав уже темнеет уж темнеет на Руси
и уж хладеет уж хладеет уж хладеет
Матерь матерь где ты? где ты? где ты?
Матерь и тебя уж нету нету нету
Но кто-то пригнетает пригибает тленны травы дланью властной летящей
безутешной залетной
Но кто-то шепчет шепчет шепчет: Сыне! Аз пробила да примяла
для тебя спасенную тропу в траве забвенной!
И выхожу я в поле ржи златистой золотистой говорливой лунной
ленной лепетливой лепетной
А Она остается в травах беспредельных блаженных смятенных
А Богоматерь колосяница остается в травах безысходных
медленных густеющих моленных
Богоматерь Умиленье
Свете!..
АПРЕЛЬСКИЙ ЛЕС
Березовое хвойное солнечное снежное апрельское апрельское
апрельское
Мое мое последнее пресветлое предсмертное блаженство упоенье
умиленье
О Господи доколе держишь доколе даешь доколе жалеешь
И проходит грядет плывет восходит по талому талому талому лесу
дева с косой льняной старинной русской свечой живой трубчатой
младой веселой косой блаженной лучистой блаженной
И у неё глаза и у неё очи очи вешние талые текучие бегучие
сомлелые капели капели капели капели капели капели
О Господи доколе даешь жалеешь
О Господи о много много человеку
О Господи о много человеку этого чудового талого тайного леса
сокровенного загорского сомлелого
И я гляжу как дева грядет уходит уходит средь талых брез брез брез
текучих жемчужных истекающих пресветлым соком ленным
И я гляжу как дева грядет средь талого леса
И вот она была и вот уж нет нет нет её уж нету
И лишь следы на рухлом снеге наливаются усмиряются водой водой
прощальной слезной озорной веселой
И я стою и я гляжу и я певец беглец данник пленник талого леса
И я безымянный певец Руси талой родимой блаженной
А она Дева Апреля
А она Дева Апреля
И с брез бегут лиют свергаются на мя блаженного притихшего
пресветлые пречистые капели
И талые брезы и талые снега окрест и талые мои ноги и талая душа
моя стоят стоят стоят во талых дивных лесных диких
новорожденных блаженных водах по колено
О Господи как много много много Ты даруешь человеку
* * *
Други други други моя
Други други моя
Други моя
Овца овца светла светла у ручья ручья
Овца овца светла светла
Овца светла
Птица пела пела средь ветвей буддийского дремливого думливого
дубка
Птица пела пела улетела улетела за поля
Пастух горластых говорливых ангелов в стада в стада сзывал
Други моя на песке хладеющем голубеющая веющая
глубинеющая стопа Христа
Други други моя
ПЕСНЯ О ЛЕБЕДЕ
По реке, по январской,
Бела лебедь плывет...
Под крыла запоздалые
Пробирается лед,
Под крыла запоздалые
Продирается лед.
Где же? Где твоя стая?
В дальних теплых краях?
А река замерзает
На твоих, на крылах,
А река замирает
На твоих, на крылах...
Скоро снеги прольются,
Вновь заплещет вода,
Но крыла твои лютые
Не взойдут никогда,
Но крыла твои белые
Изо льда, изо льда...
По реке, замерзая,
Бела лебедь плывет,
А она все не знает,
Все поет, все поет...
Словно Ангел упавший
Нас на помощь зовет...
* * *
По октябрьским хладным бездонным лесам Руси неугомонным
неприручённым нерукотворным
Бродит одиноко Иоанн Креститель Авва босой вольный тихоокий
безмолвник бездомник
Где-то на дне золотых лесных глухих листопадов лежит золотой
Крест захожий божий
Которым Он крестил Русь молодую дальную веселую чарую
безбожную святую вольную далекую далекую далекую
И который Он повесил Ей на шею девичью на груди долгия вольныя
разволнованныя
И который Она обронила навек
Где ты Крест-оброн?
Где ты Крест-урон?
Где ты Крест гробовой?..
* * *
И поле русское ложится н’а душу как бинт на рану
И поле русское и поле слезное ложится н’а душу как бинт охранный
И поле нищее и поле снежное ложится н’а душу как бинт прохладный
на рану свежую на рану вечную
Отче! И когда ж Ты землю забыт’ую мою пожалеешь обогреешь облелеешь
И стою на переславльском милом дивном на холме блаженном млечном
на холме замерзшем
И дымно снежно чудно сладко паоблако ходит сеется стелется вихрится
алмазами иглистыми летучими по озеру Плещееву
* * *
Юнец на жеребце в колосьях спящей девы груди объезжал
А старец жнец подглядев беззвучно хохотал
Юнец уехал далеко и вспомнив вспять игриво поскакал
А старец жнец колосья срезал все и на нагой на сонной деве
выпукло извилисто лежал
* * *
Юница в чаще солнечных колосьев хранила чашу вод лесного озера
И витязь в чащу на коне въезжал и конь копытом чашу расплескал
И витязь юницу возлежа умело поучал.
МОНАХ И ДЕВСТВЕННИЦА
Ай в овсах в овсах ай в дальных в дальных в русских в овсах
заброшенных ай в сеногнойных палых во святых овсах Самсона
далеких далеких далеких вологодских
Ай в овсах голубых ай в овсах розовых ай в овсах дремучих ай в овсах
р’одных
Ай в овсах голубиных спелыих ай в овсах лазоревых лазоревых
лазоревых
Ай я встретил деву девственницу девью Ольгу Ольгу крестьянку полянку
северянку хмельную святую Ольгу Ольгу Ольгу
простоволосую льноволосую
Ай Ольга Ольга спелых своих девьих ног лядвей спелых слепых своих
чудящих сосков сосцов невольница невольница пустынница
невольница смиренница невольница охотница
Ай Ольга льноволосая в овсах овсах овсах лазоревых лазоревых
А я твоих сосцов сосков полевых нетронутых неизлитых горчащих
сладких твоя сосцов ног лядвей девьих и лона неисхоженного
ушкуйник путник повольник разбойник растревоженный
Ай Ольга в забытом сарафане дева девственница спелая сл’епая ай
Ольга в одичалых забытых русских наших палыих овсах овсах
овсах лазоревых
О Господи! и до чего семя полевое вольное великое просится
от чресл терпких тугих солнечных византийских азийских моя
просится течет и колется как колос отягченный клонится
И сорится и омывает орошает окропляет незабвенные невинные
овсы овсы овсы лазоревые
Да все оно уходит исходит жемчужное перламутровое живое льняное
в овсы невинныя лазоревые льется льется льется
О Господи да кто тут поможет в овсах лазоревых пустынных далеких
Тогда дева Ольга льновласая уходит
Тогда она яро яро яро озверело уцелело оцепенело в овсах лазоревых
уходит уходит уходит
Тогда она тяжкая отягченная сбереженная ненавидящая дико дымно
яростно уходит нетронутая сбереженная неутоленная
Зачем Боже
О Господи и что мне эти овсы постылые одинокие лазоревые колокольные
О Господи зачти мне сии овсы кроткие
О Господи зачти мне эту деву нетронутую неутоленную непалую
в овсах палых лазоревых
О Господи прости мне да лучше бы я с девою нарушенной разъятой
раскрытой початой разлученноногой слипшись соплетясь бы
удоволенно помер грешно во овсах Твоих восставших разъяренных
О Господи!..
ПЕСНЬ
О Русь — раздумья топора!
Гой! Кому зде нужна глава гордыня голова?
Ха! Гойда!
И уж на чистом на зернистом на отборном на снегу одинока отобрана
отделена взята секирою лежит блаженно сирота она она она
Ха!
Русь Русь
И все досель досель опричник усмиряет обтирает свежую секиру
о христовы неповинные лучистые пречистые льняные
шелковистые простыни снега снега снега поля поля поля поля
МОЛИТВА
Яз помолюсь за русские за вологодские поля
За Русь которой уже нету
А только от неё остался изотлелый ветхий бестелесный безутешный
безголосый ферапонтов храм
А с купола разбитого разъятого растут три северных сестры ползучих
три летучих три берёзы
Но! упаду на низкий белозерский обонежский олонецкий холм
и помолюсь я за невинные за вологодские края
Да заплутаюсь запылюсь да изойду да заблужусь зайдусь да затеряюсь
да забьюсь, во чьей-то бывой бывой брошенной заглохшей
ой деревне Пуховке ой деревеньке
Чьи избы навека сокрыла затопила занесла заволокла бурьян-трава
полынь-трава лопух-трава плакун-сонь-смерть трава
Чье даже имя не взойдет в устах калек войны захожих бражных нищих
забубенных
Но! на холме лазоревом июльском ферапонтовом молиться так
блаженно! боже! так блаженно! так забвенно!
Гой! Гей!... Гойда!... Гойда!... Аида!... Да пропадай ты разом!
н'асмерть навек пропадай! Ай! ай! ай! ай!.. Ай!..
Русь! уходит во полынь в бурьян во марь курчавую во лебеду во тлен
в червя изба изба последняя твоя
Русь уходит в землю словно корень срубленный ночной березы твой
чудящий божий твой отец хранитель упаситель твой
последний ферапонтов храм
Русь! скоро забудется изгладится изветрится изойдет зарастет имя твое
как забытая хворая палая дикая рожь в сорняках в ромашках в васильках
Гойда!
Но! так сладка молитва на малиновых на истовых изорванных коленах
на холмах кочующих молитвенных моя моя моя
Блаже! Боже! дай Руси! дай сироте возлюбленной! дай брошенной
дай дай невинныя Твоя!
* * *
И византийский майский ветер был в ромашковых полях в холомах
маковых Руси
Ай Господи ай душу хоть на день мне упаси!
Ай Господи ай душу русскую мою забытую заблудшую хоть н’а день
воскреси!
И я бегу в полях холмах и падаю в озимые ростки
Гой Русь! живой я! где же полегли занемогли пьяны святые косари
опричники кромешники твои
Гойда! Царь Иван Васильевич! все погосты все могилы неповинные
твои травой веселой рьяной пьяной заросли!
Гой Русь! живой я! Господи мне душу чашу чару непролитую
хоть на день сохрани!
А там руби! вали! коси! круши!
Гой Русь! Гой византийский светлый ветер овевает х’олмы пажити твои
Гой! всходят травами несметными веселыми веселые невинные
убитые кудрявые мужи!
* * *
Забытый Бог о землю мечет звезды
Забытый сад роняет яблоки в траву
Сентябрь
Ночь
Забытой Русью позабытый я бреду.
* * *
Я ушел в дальние пустынные златодымчатые златодремучие
переславльские златистые соборные осенние рощи рощи рощи
И там возвел златой костер из золотых обвялых опустелых
дымчатых ветвей
Но горький чадный факел пламень светоч одиночества
Лишь ослепил меня рождая слезы у очей
* * *
Когда ты упадешь когда ты упадешь
Как в колыбель в свое родное поле
Пусть слёзный дух осенних русских рощ
Тебе остудит лик и улыбнутся очи...
* * *
Когда ты упадешь когда ты упадешь
Как в колыбель в свое родное поле
Пусть снежный дух земных прощальных рощ
Тебя омоет перед дальнею дорогой...
* * *
Когда ты упадешь когда ты упадешь
В последний раз в свое родное поле
Пусть родниковый дух останних рощ
Тебе омоет душу перед дальним
перелётом переходом
* * *
О недолгая о летучая о тягучая о недужная позолота дремота истома
сентябрьских опадающих рощ рощ рощ
О Русь вся в сияньи златистого медового бабьего лета
О жить бы вечно в дальней забытой ветхой переславльской деревне
Андреевке
О жить бы вечно Господь мой ивовый русский Господь
О жить бы вечно Господь среди русских тоскующих пьяных родимых
кривых дрёмных раздольных разгульных мучительных
божьих баб и мужиков
О Господь о забыться зарыться затеряться затесаться оглохнуть
ослепнуть навеки средь русских осенних златистых
листопадных лесов чащоб рощ да землистых святых
божьих баб да мужиков
О Господь
Но как древо свершив сотворив золотой листопад златопад
обнажает тоскующий ствол
Так и в русском к бездонной зиме как зимушник журавль обнажаясь
тоскует кочует блуждает далекий далекий монгол...
МАРТОВСКАЯ ВОЛЬНАЯ ПЕСНЯ
В поле талом разойдусь
Догола разденусь
Снега вешнего напьюсь
В проруби согреюсь
Ай ты Русь ай тала Русь
От снегов похмелье
Мне бы голову сложить
Под бердыш татарский
Или бабу полюбить
На коне цыганском
Ай ты Русь ай тала Русь
Помирать — так разом!
Но зачем же помирать
Если поле тает
Если липа потекла
У святого храма
Ай ты Русь ай тала Русь
Вся скорей оттаивай!
Пусть землистые грачи
На холмах запляшут
Пусть убитые сыны
Обернутся травами
Ай ты Русь ой тала Русь
Кладбище на кладбище
Но снега мои текут
Но ликует поле
Господи да тут я тут
Пусть в снегу да в проруби!
Гой ты Русь гой сонна Русь
Дать бы лбом в царь-колокол!..
ПУТНИК
Эти свежие домики
Вдоль дороги моей.
Эти белые козлики
Среди сизых полей.
Постучу осторожно
У калитки чужой —
Все друг другу помощники
На земле заревой.
В перегнившем сарае
Задремлю, зачудю.
Лики старцев из храма,
Словно вишни в саду.
Поутру на пороге,
Среди ос молодых,
Натолкнуся на робкую
Кринку сливок густых
Мимо пса улыбающегося,
Мимо грядок пройду.
Занавеска замается,
Задрожит по окну.
Ты вдовица ли? девица?
Ты старик ли святой? —
Все друг другу заветные
На Руси заревой.
Все мы тут обдел’енные
На Руси вековой…
Все мы только блаженные
На Руси на Святой…
РУСЬ БЕЗБОЖНАЯ
Двуострый меч!
Двурушный друг!
Полночный стук!
Голова с плеч...
Русь!..
СОФИЙСКИЙ СОБОР
Да не могу я оторваться от Тебя от Тя! мой вологодский мой
Софийский Храме Храм!
Да не могу я оторваться отлепиться отломиться руками перстами устами
очами от тебя!..
Да ночь нощь древляя русская моя моя мартовская талая текучая уже
стоит уже уж уж пришла пришла пришла!... да!...
Да только что узрел прозрел увидел я тебя мой храме храм
Да как мог жить я без тебя без Тя без тя без тя?
Да ты ли батюшка расстрелянный убитый убиенный неповинно
батюшко Касым которого не знал а вот в ночи жемчужный
перламутровый из могилы братской безымянной встал
в занданииском гробном саване в рубахе лагерной
сибирской смертной встал восстал?
Да! Встал предо мною в ночи талой божий Перст неталый высший
вознесенный в небеса Перст божий Храм неталая Свеща
Да текут окрест Нея невинные талые русские наши мартовские
тихие печальные неслышние мои мои мои смятенные
смиренные снега ручьи поля
Да я на колена пал на ледяной паперти избитая устами искал приял
лобзал
Да я один! да храм-свеща! да нощь одна! да Русь моя удавлена
уснулая избитая пияная свеща свеща родимая одна одна одна
Русь Чарка чарочка хрустальная похмельная да поминальная
да опрокинутая лютичами ворогами в ледяных лютых
полях полях полях
Сладка!
Я Дионисий Монах!...
А я!.. Я дева Софья я льновласая бежала из избы в одной ночной
льняной вологодской рубахе неповинной не обагренной
девьей кровью я пришла!
Я пришла в талых кудрявых изникающих снегах снегах
боса нага цела
Я в рубахе льняной жемчужной перламутровой живой в рубахе
скатных живых жемчугов сохранная открытая
я дева девья ненарушенная неталая пришла
Гляди Монах — яблоневые сахарные снежные налитые
целительные алавастровые дымчатые груди груди
груди у меня
Гляди — соски моя как почки речного краснотала за рубахою
растут готовятся да разворачиваются да творят ярят горчат
Гляди Монах — лоно прорубь иордань бездонная приворожит тебя
сладимая дремотная усладная пречистая моя
Гляди Дионисий Монах Богомаз!
Гляжу София Дево! Да в очах ночных талых стоит стоит томит меня
мя твой софийский вологодский Храме храм!
Ай дево! Ай ай нощь! ай дево где во тьме твоя невинна напоенна бела
бела грудь? а где тугая ледяная храмова стена?
Ай нощь! ай ай туман! ай Русь! ай храм да не могу я оторваться
от тебя
Ай дева! в эту ночь не быть тебе женою! не бывать!
И Дионисий Богомаз Монах пристав устами к храму очи отвернув
от девы горестно стоял стоял рыдал рыдал рыдал
В ту нощь София Дева неповинно непорочно свято яро яро яро
кротко кротко зачал’а
1976