Знаешь, каждый раз, когда гаснут свечи и лампы ,не оставаясь со мной даже искрами
Когда я понимаю, что все оказалось не более чем иллюзорными играми…
А ты помнишь, у меня на трельяже всегда треугольник Бермудский, там пропадают вещи, тонут, идут на дно.
В такие разы и падает на пол твой медиатор. И я поднимаю его, прячу в ладонь и смотрю в окно.
Милый, здесь дождик, милый, рука моя вспорота изнутри, кровь обжигает меня, я голодная, я молчаливая.
Милый, я всем твоим помогаю, они ничего не узнают, если ты видишь меня сейчас, то прости меня.
Вздохи как всполохи спички по поверхности горла. Пальцы как после дождя в ноябре.
Мне бы к морю. Мне бы в небо. В ресторан. Домой. В лазарет.
Никакого тепла. А весна позвала, увела, но опять ничего, кроме холодных стекол, чтобы прижаться к ним лбом и молчать.
Милый, мне кажется, проще сгореть, как свеча. Бог когда-то доверчиво так тебя мне пообещал
А потом – тишина, океан неразъемный, как воздух, накрывает и прячет от Солнца, неистовый.
И у нас океан тишины на двоих. На твоей кладбищенской улице он начался. Ты мой единственный.