Да, сдали Родину мы зверю,
Владыка нынче в ней — чужой.
Но никогда я не поверю,
Что русский не болел душой.
Что рот разинул недостойно,
С ладони барской пил, да ел,
Что двадцать лет проспал спокойно
И вдруг прозрел и поумнел!
Нет, как могли сопротивлялись,
Брели сквозь боль и гарь, и чад.
А сколько с жизнию расстались?
Увы, но мертвые молчат...
Душою чистый не смирялся,
Он отставал, но доходил,
И, видя тех, кто возвышался,
Хотя бы сердцем против был.