Альманах "Белый ворон". Изд-во "Евдокия", Екатеринбург - Нью-Йорк. Издатель - С. Слепухин.
***
Пошутивши неудачно
Там, где дым стоял табачный, -
Вышиб дно и вышел вон.
И в другом осевши мире,
Я слоняюсь по квартире
Иль вкушаю хладный сон.
Плыли реками большими...
(В рифму лезут танец «шимми»,
ГПУ, ГБ, ОМОН.)
И приплыли: лес да поле,
Для кого – покой и воля,
Для кого – предсмертный стон.
Пусть текут большие реки,
Град стоит на человеке,
Ходит-бродит «Волго-Дон»
Под разверстыми мостами.
Кто же против? Мы же с вами
Мягкие, как поролон.
***
Ленивая луна над черепичной крышей,
Хронический уют немецких городков.
О Петербурге здесь едва ли кто-то слышал -
Оставь надежду всяк… Но там, средь облаков, -
Висит себе, висит, большая-пребольшая,
И светит в полный рост всем сбившимся с пути.
А ежели она маленько не такая -
Так ведь и мы не те… Уж ты ее прости!
***
Тихо скользит по стеклу водомерка,
Гаснут под ней облака.
Что различу я в воде этой мелкой? –
Лишь зазнобило слегка.
Полузабыты места дорогие,
Рябь на воде – словно дрожь.
Если увел Ты в пространства другие,
Что же обратно зовешь?
***
А жизнь-то почти не устала –
Глядишь, и дала бы ростки,
Когда б не дурные провалы
Да приступы дикой тоски.
Тогда выхожу я из дома,
И в мой перекошенный рот
С лекарственным привкусом брома
Тот звон неискусный плывет
От кирхи старинной…
Постыло
С террасы нудит голосок.
Разменено шило на мыло.
И боль заливает висок.
ШТУТГАРТ
На город небо всею тушею
Легло, и солнце спит в загоне.
Бесплатный харч у кирхи кушают
Немецкие бомжи в законе.
Течет толпа огнеупорная,
Простые чувства, любо-мило!
И бабонька иссиня-черная
Свои услуги предложила.
Но я отшил ее, печальную,
Я шел и шел сквозь этот город,
Держа на каланчу вокзальную,
И холодок бежал за ворот…
***
Опять маячит эта дверца –
Маячит, дразнит наяву.
Ведь невозможно жить без сердца,
А вот поди же ты – живу.
Здоров: не хром и не распорот,
Усильем весел в свете дня.
…Пережевал меня мой город,
Сглотнул – и выблевал меня.
***
Разучить дурацкую припевочку,
Пить лишь вечерком, часов с шести,
Или же какую-нибудь девочку
От маньяка грязного спасти.
Или в баре – помнишь? – ту румыночку
Осчастливить чем-нибудь всерьез.
Или голову сложить в корзиночку
Черной ночью охтинской, в мороз.
НА ПЯТУЮ ГОДОВЩИНУ
ОТЪЕЗДА В ГЕРМАНИЮ
Какие белые дома,
Какая тихая погода...
А мне припомнилась зима
Две тысячи второго года.
Я вышел в парк. Под треск петард
Пунш разливали с поварёшки,
Надсаживался некий бард,
И стыли местные ****ёшки.
И всё же, этакой херне
Я улыбался умилённо –
Мол, праздничек подарен мне
Администрацией районной.
А нынче – хоть сойди с ума...
И где, ответьте Бога ради,
С тем пойлом чан, и та зима,
И бард, и парковые ****и?..
ОТТО ДИКС
Валерию Попову
Я в эту ночь проникну без отмычек,
И по Берлину двинусь, одинок.
Продаст слепой калека серных спичек –
Он жизнелюб, хотя без пары ног.
Средь четырёх бордельных проституток
За стол усядусь, «бабки» сжав в горсти.
А впереди такое время суток
Нас поджидает – Господи прости!..
***
Ночь – что кубик Рубика…
Хватит мне химер. Но
Давишь тьму из тюбика
Медленно, но верно.
Черный лес за окнами
Сцеплен воедино.
Слабый свет разболтанный
Трогает гардину.
Грани рассыпаются,
И ночная птица
До утра промается,
Чтобы не напиться.
***
По криво-косо забулыженной
Горбатой «плешке» городской
Ты шла под взглядами бесстыжими
С неимоверною тоской, -
Но бойкой с виду и раскованной –
Среди бурлящих пьяных сил.
И в той Гоморре оцинкованной
Один лишь я тебя любил.
Мне – пятьдесят. Умом расколотым
Я знаю: поздно умирать.
И ночника фальшивым золотом
Всю ночь припудрена кровать.
***
Я с поезда сошел. Домишки – в ряд.
И «Доппелькорн» мне тяжелил карманы.
Европа спит. Не спят лишь оттоманы,
Огни их забегаловок горят.
Обретши новой бодрости заряд,
Под памятником принял два стакана.
И шевельнулась тень от истукана,
И стражи городской прошел отряд.
О, если б мог какой-нибудь снаряд
Сюда влететь!.. Осталось полстакана…
Бреду… Вступают трубы, барабаны,
И ангелы под кепочкой парят!