ты предлагаешь притвориться и вернуть детство,
и я зачем-то поверив тебе, бросаюсь на поиски средств.
вспоминаю музыку, разливаю в хрупкие стены стаканов томатный сок
и фантики от конфет, быстро сняв, бросаю на встречу ветру, на восток.
чтобы врезались в правую часть клюва птицам, что летят зимовать на юг,
и остатки от шоколада в их ноздрях нашли постоянный приют.
я почти обещаю тебе,
что если сильно стараться-
получится.
и будь, что будет,
лишь бы улыбка согревала
даже самый горячий костёр.
и если вдруг майский дождь
заставит дрожать от холода,
я буду греть тебя телом,
как в самую ледяную ночь.
я обещаю написать миллионы листов пьяной прозы о нашей старости.
со всеми подробностями, поездкой в Лос-Анджелес, задуманной шалостью.
в первой главе ограбление банка в Чикаго, текила, лимон и лёд,
летающий над крышами высоток, в поисках двух безумцев, правительский самолёт.
белый порох в ноздрях, что служит зарядом вовсе не для обжигающего ружья,
превращает ненужный шум вокруг в искажённое пение сумасшедшего соловья.
я почти обещаю тебе,
что если сильно стараться-
получится.
и будь, что будет,
лишь бы улыбка согревала
даже самый горячий костёр.
и если вдруг майский дождь
заставит дрожать от холода,
я буду греть тебя телом,
как в самую ледяную ночь.
последние три листа брошу чисто белыми и пустыми,
оставлю их степью, что забросают после словами чужими.
оставлю их чистым небом, что можно увидеть почти из любого окна,
ведь попытки заполнить их тем, что будет- упали в никак.
меня учили не плакать, здороваться, подавая руку,
провожать до подъезда вечером после кафе подругу.
мне рассказали многое, но забыли снова про важное,
как запустить красоту, высоту и свободу в прямоугольники бумажные.
словно корабли.
я почти обещаю тебе,
что если сильно стараться-
получится.
и будь, что будет,
лишь бы улыбка согревала
даже самый горячий костёр.
и если вдруг майский дождь
заставит дрожать от холода,
я буду греть тебя телом,
как в самую ледяную ночь.