Из цикла "Песни сожжённого Прованса"
Он горб заработал не тяжким трудом,
Хотя и работал помногу.
Он просто на свет появился с горбом,
По воле распятого бога.
«За что!?» - задавал он в молитве вопрос:
«Господь, пошутил ты так плохо?»
Но горб свой по жизни безропотно нёс,
Как будто бы крест на Голгофу.
Он шёл по дорогам земным много лет
И строил прекрасные здания.
Жил так, как умел, оставляя свой след
И душу в узоре из камня.
За труд непосильный платили ему
Не золотом, а медяками
Но он их не прятал поглубже в суму
И тратил на старый пергамент.
А ночью, когда покорённые сном,
Все спали, уютом согреты,
Склоняясь под пламя свечи над столом,
Скрипело перо до рассвета.
Смеялись над ним, говорили: «Чудак».
А кто-то ворчал: «Чернокнижник...»
Когда кто-то делает что-то не так,
То он непонятен для ближних.
У жизни его был обычный финал -
Измучен смертельным недугом,
Он Господу душу однажды отдал,
В убогой холодной лачуге.
Едва его тело предали земле,
Как те, кто с ним жил по соседству,
В его опустевшую келью пришли
В надежде разжиться наследством.
Они не нашли, поискав хорошо,
Ни злата, ни перца, ни тканей.
Лишь кожаный старый потёртый мешок
До верха набитый стихами.
И столько в них было любви и тепла
Что влагой наполнились очи
И сердце людское сжигали дотла
Неровные робкие строчки.
На стол, где когда-то писались стихи,
Где воск и чернильные пятна,
Ложились один к одному медяки,
Как поздняя плата таланту.
Друзья-камнетёсы на эти гроши
Гранитную глыбу купили
И памятник встал, прославляющий жизнь,
Над скромной и тихой могилой.
Он в камне замшелом стоит как живой
И может быть даже красивей,
Но только не горб у него за спиной,
А пара развёрнутых крыльев...