Как страшно наблюдать… из-за плеча…
Измяв надежду, как сырой платок.
Как предаёт свой огонёк - свеча
и как свечу бросает - огонёк.
Где одному картины всё не те
рисуют.
Одиночество, есть – сбой.
Как человек, жующий в темноте,
что плачет.
Над собою.
Над собой.
Соскабливая – «верю» и «скорблю»,
но всё ещё не - Умер и Клубок.
Так волк бежит. Так гусь хрипит – «люблю»
/и шею поворачивает вбок/
И тактики. Галактики. И месть
холодная. Не пробуй – захрипишь.
Как страшно… у любимых - тридцать шесть,
а у тебя под сорок. И молчишь.
Нет-нет… Кричишь!
Но слышимость в аду
возведена в искусство, мистер Вопль.
И Смерть сидит в шестнадцатом ряду
и близоруко щурится в бинокль.
За нею лес, река и гор гряда
почти что осязаема. Не верь.
Там человек, со справкой – «ни-ког-да»
стучится в нарисованную дверь.
Как будто бы руками. И плетьми.
Выстукивая жалкое добро.
Там пёс, убитый добрыми детьми
слепую жизнь ведёт через доро…
И двадцать пять - не срок. Тайга простит.
Отпустит мягким камнем под косу…
И труп, к тебе склоняясь, говорит:
«Серебряная свадьба на носу!»
НА! ПОЛУЧИ! ПОДАРОК И ПРИКЛАД!
В ЛИЦО!
/какое скушала тоска/
Как страшно… что и этому ты – рад.
И запиваешь кровью из виска.
Костей и боли страшное мюсли,
но ты привык не видеть больше – лиц.
Журавлики бумажные снесли
горошинки раздавленных яиц.
Их собирать… униженно… «ах, чёрт….»
Но кто учил гордиться и бросать?!
И чёрт сказал: «хороший натюрморт!»
- Хороший мех – промямлила лиса.
Так зачерствел за пазухой восторг,
и на груди, похоже, что – змея….
И горизонт – «Прощаю вас!» исторг
и подворотня всхлипнула – «и я…».
И ты стоишь, как голый на плацу,
в тебя стреляют, попадая, но
какой-то свет гуляет по лицу.
Прекрасный свет.
Родимое пятно.
Куда тебя зовёт твоя полынь?!
Стой, где стоишь - отъявленный бредун.
И успокоит дружеским – «остынь…»
Сырой воды опившийся колдун.
И паутина заплетёт глаза
и нос и рот.
Вопрос уже решён.
И Гамлет скажет: «Нечего сказать…»
И эхо отзовётся – «…хорошо»