С тех пор как мы не виделись, прошел,
Быть может, месяц или два... не помню.
Мы растворялись в полумраке тесных комнат,
А до меня только сейчас дошло:
Мы шили жизнь, вязали отношенья,
Казалось все беспечным и простым.
Но мы расстались... нет — рассеялись, как дым,
И не поздравили друг друга с днем рожденья.
А жизнь кипит: меняются тусовки,
Спидометры считают километры...
А ты все та же ; в своих темно-красных гетрах
Читаешь Гришковца на остановке.
Ты тоже знаешь, что такое быть одной,
И я, конечно, далеко не Нострадамус,
Но знаю точно, что ты скоро выйдешь замуж
И станешь верной и хозяйственной женой.
В твоих беспечных сокровенных женских снах
Я моюсь в ванной, словно в грязной мутной луже.
И, может, тоже, став кому-то милым мужем,
Лечить любовью буду ненависть и страх.
И где-то там, за пеленой декабрьской стужи,
Напротив зеркала, у вешалок в прихожей,
Поцеловав тебя губами нежно в кожу,
Все так же буду одиночеством простужен.
А знаешь, со мной даже можно жить.
Сейчас скажу, в чем никому не признавался:
Я так давно уже ни с кем не целовался...
Об этом очень трудно говорить.
Нам был отпущен от судьбы короткий срок,
И вот теперь, когда все кончено навеки,
Воскресным утром, открывая нежно веки,
Другая станет героиней этих строк.
Не так уж много я успел тебе сказать.
Мне смысла нет уже на прошлое молиться.
Я по привычке застираю в ванной джинсы
И, как убитый, одиноко лягу спать.
Мне страшно жить, меня ничто не вдохновляет.
Я за любовь твою тебя благодарю.
Мне очень жаль, что сам я больше не люблю.
А это уже многое меняет.