Лягнуть мёртвого льва

Лера Мурашова
                Понять поэта может только поэт
                Евгения Коробкова


Написать это эссе меня побудили два стихотворения, прочитанные на стихире. Сознательно не называю авторов и не указываю стихи, чтобы не делать им рекламы, тем более, что сами себя они и так успешно пиарят. Одно из них, например, я прочитала в лонге БЛК. Стихи разноуровневые и по технике, и по одаренности авторов, но объединяет их одно. В них авторы обвиняют Марину Цветаеву в том, что она не испытывала должной родительской любви по отношению к младшей из двух своих дочерей – Ирине, – и, по сути, обвиняют поэта в гибели собственного ребенка.

Не буду разбирать эти тексты с технической точки зрения. Для меня в них гораздо важнее  –  содержание. Ни малейшего сочувствия к матери, пережившей трагедию, никаких попыток понять ее, вспомнив, в какой ситуации оказалась МЦ, почему отдала детей в приют. А ведь в то время так поступала не одна она. Дочь Гумилева тоже, например, жила в детском доме, имея живых и здоровых (на тот момент) мать и отца. Ирина Эфрон умерла 15 или 16 февраля 1920 г. Гумилев был арестован 3 августа 1921 г. Как видим, события происходили почти одновременно. Известен текст записки жены Гумилева, написанный в день его ареста. Я дословно, конечно, не процитирую, но смысл ее в том, что жена просит у Гумилева прощения, что не успела купить ветчины, потому что ездила к дочери в детский дом, и пишет, чтобы вместо ветчины он ел колбасу и вообще больше ел, ведь в доме и хлеба много, и каши, а он ничего не ест и продукты приходится выбрасывать. Этой девочке повезло больше, она выжила, и значит, ее родители ни в чем не виноваты… Я пыталась объяснить авторам (обе, кстати, женщины), что время было страшное, но бесполезно. Души двух женщин, живущих в благополучных странах, в комфортном современном мире, были глухи к чужому страданию. Они считали, что их волновали страдания маленького нелюбимого ребенка, умершего так рано и знавшего в жизни так мало любви… На мой вопрос, почему нельзя было раскрыть тему умирающего без любви и заботы ребенка на множестве (увы) других примеров, на которые так богата жизнь и в наши, по меткому выражению Ахматовой, «вегетарианские» времена – только оглянись вокруг, – я не получила внятного ответа. Мне понятно, почему. Если писать о проблеме как таковой, то надо создать действительно интересный и сильный поэтический текст, чтобы обеспечить ему внимание читателей. А если написать о трагедии Цветаевой – интерес к стиху автоматически обеспечен, независимо от его уровня. Что это, как не пиар за чужой счет?

Возможно, отправной точкой действительно была жалость к ребенку, но во что она вылилась? В позу сытой барыни, говорящей «Фи!» женщине голодной, измученной, отягощенной даром, требующим реализации… Как приятно почувствовать себя правым, а кого-то – (не просто кого-то, а – признанного гения) виноватым. Как легко с высоты высоконравственного пьедестала указать на вину того, кто уже не может ничего сказать в свое оправдание. Недаром есть обычай – о мертвом или хорошо, или ничего. Я раньше не понимала всей глубины этой сентенции. Теперь – понимаю. Осуждать покойника – все равно, что бить лежачего. Некрасиво. Гадко. Стыдно.

Больше всего удивляет, буквально убивает убежденность авторов в своем праве – судить. Как будто не было на свете Христа, сказавшего: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень», как будто не писал Пушкин знаменитое письмо Вяземскому о страсти черни к унижению высокого и могущего, как будто, наконец, Крылов не сочинял басню «Лисица и Осел» о низких душой ослах, пинающих ослабевшего льва…

Не хочется работать бесплатным психологом, но тексты о Цветаевой, о которых я пишу, отчетливо демонстрируют наличие серьезных психологических комплексов авторов. В одном это – отвержение бывшего кумира. Никого не топчут и не унижают с таким наслаждением, как того, кому ранее беспредельно поклонялись. Как будто кумир виноват в их собственном слепом заблуждении на свой счет… Во втором явственно прослеживается так называемый стокгольмский синдром, когда вина переносится с настоящего виновника трагедии на спасателей. Истинными причинами гибели младшей дочери Цветаевой были исторические условия, в которых ей довелось родиться: гражданская война, голод, холод, разруха, отсутствие отца, который, кстати, отправился на фронт добровольно, вместо того, чтобы кормить детей. С таким же успехом можно было обвинить и Сергея Эфрона в гибели своей дочери. Слава Богу, это в голову авторам не пришло.

Отношения отцов и детей всегда были и будут самой болезненной темой. В ней у каждого своя правота и своя вина. Не снимая с Цветаевой полностью вины в гибели Ирины, я все-таки не могу ее – обвинять. Все в жизни делают ошибки. Серьезность и непоправимость последствий, к которым привела нелюбовь к младшей дочери, Цветаева осознала в полной мере, если судить по ее дневниковым заметкам и записным книжкам. Да и можно ли, положа руку на сердце, обвинять кого-то – в нелюбви? Даже в нелюбви к собственному ребенку? Это, скорее, беда человека. В любом случае, она уже заплатила за все свои грехи и ошибки самой страшной ценой.

Нежелание и невозможность хотя бы попытаться понять МЦ и – простить говорят о том, что авторам таких, с позволения сказать, «стихов» никогда не подняться вровень с ней. Им суждено остаться «княгинями Марьями Алексевнами», выродившимися в наше время в теть и баб Мань, сидящих на лавочке у подъездов, мнящих себя нравственными столпами общества и имеющих свое собственное мнение о каждом шаге соседей, которое они, разумеется, при себе держать не намерены. И продолжать лягать, лягать, лягать мёртвую львицу.

В завершение хочу привести стихотворение Игоря Царёва, которое успокоило меня и убедило в том, что есть на стихире настоящие поэты, душой и талантом поднимающиеся над уровнем обывателей.

***
Когда в елабужской глуши,
В безмолвии почти обидном,
На тонком пульсе нитевидном
Повисла пуговка души,
Лишь сучий вой по пустырям
Перемежался плачем птичьим…
А мир кичился безразличьем
И был воинственно упрям…
Господь ладонью по ночам
Вслепую проводил по лицам
И не спускал самоубийцам
То, что прощал их палачам…
Зачтет ли он свечу в горсти,
Молитву с каплей стеарина?
Мой Бог, ее зовут Марина,
Прости, бессмертную, прости.

http://stihi.ru/2012/04/18/7493