О, Королева! Я плохой геральдик,
дрожит мой голос и хромает стих,
но, разрешите, я спою Вам альбу:
ручаюсь, Вы не слышали таких...
Итак, начну: уже почти что утро,
блестит Венеры голубой алмаз,
она взирает сверху, время спутав,
и разлепить не может сонных глаз...
Под небом лес густой, непроходимый,
он полон тайн, загадок и вещей,
мимо которых я прошёл бы мимо.
В лесу найдём героев альбы сей.
Итак, моей преамбулы итог:
в густом лесу застыл единорог
и дева замерла во всей красе
в предутреннего света полосе.
Прошу, поэта не судите строго -
я сам люблю, увы, единорогов.
А ловят их, известно всем, на дев.
и бедное зверьё, офонарев,
находит смерть, ища в других невинность.
А девам тягостна ужасная повинность:
от встреч они бегут, как от огня,
покой души и жизнь зверей храня.
Но здесь вдвоём, и не разлучены,
две жертвы не объявленной войны.
Участники немыслимой охоты
сошлись на час, забыв свои заботы.
Что делают они в лесу туманном?
Зверь спит, а дева гребнем деревянным
причёсывает шерсти белый снег,
в которую Господь его облек.
Ах, да - но альба? Где же диалог?
А диалог здесь только между строк.
Они уйдут без плача и без слёз.
Вернётся дева в хижину из лоз
(а может быть в пустую башню замка,
короче: в общепринятые рамки).
Ускачет в чащу мой единорог,
и быть ли встрече снова - невдомёк.
Незнание - не повод для печали -
нам было б хуже, если б мы всё знали.
Но жанру я не в силах изменить:
от пенья птиц единорог проснулся,
зевнул и грациозно потянулся,
и ускакал... Что ж, так тому и быть...
Смотрела ли ему вослед она?
Боюсь что да, действительно смотрела.
С ним покидала рощу тишина -
весна в лесу пронзительно звенела.
Цвела земля, кипел в деревьях сок,
бродила дева по лесу без дела.
От девы ускакал единорог,
но причесать его она успела.
И в этом соль, и в этом жизни суть,
и радость понимания и встречи:
соприкоснувшись, изменить чуть-чуть,
и измениться в облике и речи.