Их совместное время делилось на всю компанию
у него на даче: костёр, шашлыки, баня,
«Ой-ё» под гитару, шутки, крики «не бить посуду!»…
Иногда веселье длилось по нескольку суток.
(А чего бояться? Можно спокойно кутить:
у хозяина – места навалом, найдётся, где всех разместить!)
Повторялось всё с постоянством, незавидным уже:
он готовил ей комнату на втором этаже,
желал доброй ночи, оставлял на столике диски «Арии»
и уходил подобно отступающей армии.
Она смотрела, как он выходит – боком, смешно, неуклюже,
не дожидаясь, пока она свет потушит…
Ложилась, в одеяло укутывалась плотней,
вздыхала, кусала губы, отворачивалась к стене –
и часами, глаза и сердце зашорив, зашторив, закрыв,
изо всех сил старалась сдержать порыв
сказать: «Останься!», обнять, слиться с ним в первобытном танце…
Она откуда-то знала: у неё – ни малейшего шанса.
Он возвращался к гостям – петь и курить кальян –
чертовски жалея, что опять ни капли не пьян.
Потом уходил к себе, садился на подоконник, ноги – на стол,
смотрел, как за окном постепенно светлеет восток,
курил одну за одной, гладил пальцем колючий кактус,
боролся с соблазном зайти к ней, спросить: «Ну как ты?» -
обнять, раствориться, забыть о дурацкой хозяйской роли
(благо, на ней заканчивалась его граница самоконтроля)…
Но он не двигался с места, вгоняя себя в состояние транса…
Он откуда-то знал: у него – ни малейшего шанса.
--------------------------------
Вот такие герои…И что теперь делать с ними?
Могу написать, что однажды с её губ сорвалось-таки его имя –
а он в это время как раз проходил мимо двери
и, конечно, не смог пройти… Потом, счастью собственному не веря,
они выбивали телами из старой тахты тучи пыли,
постепенно осознавая, какими глупцами были…
Дальше – белое платье, фата, цветы, Мендельсон в финале…
Но читатель, конечно, сочтёт, что финал – банален.
А можно, к примеру, их развести… овзрослить… состарить даже
(лет до семидесяти, скажем)… а после – столкнуть на пляже,
экипированных внуками, маразмом и кучей старческих хворей –
чтобы там, сидя на вечно влажном песке вечно синего моря,
покашливая бронхитно, потягивая джин с тоником,
он ей поведал, наконец, про ночи на подоконнике –
а она в ответ о своих рассказала порывах…
И тогда они оба поймут, с какого момента в судьбах всё криво:
почему она от разводов, любовников, свадеб смертельно устала,
и чего ему от «почти» до «счастливого брака» всю жизнь не хватало…
Он вспомнит написанное в любимой книге чёрным по белому:
«Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном».
И, возможно, они, впервые обнявшись, в небо глядя мечтательно,
Синхронно умрут (от инфаркта?), выжав скупую слезу у читателя…
А можно ещё отправить её за границу –
выдать замуж за иностранца… за пивного магната, в Ниццу,
чтобы однажды она, на балконе собственной виллы стоя,
попивая текилу, поняла, что все девичьи грёзы – пустое,
что, какое бы это не вызывало сейчас удивление,
компас мечты тогда неверно показывал направление…
А он… лет эдак десять от тоски повоет, подобно волку –
потом зашвырнёт её образ в память, на верхнюю полку,
начнёт проводить время с толком – в гору пойдёт карьера
(неважно – экономиста, юриста, дизайнера интерьера)…
Женится на её подруге (любовь из жалости – это почти традиция)
и будет – как все – ругаться, работать, мириться, плодиться…
Они не встретятся больше. И до покупки билетов в небо
оба будут уверены, что шансов действительно не было.
Такому финалу читатели не то, чтобы очень рады –
но непременно отметят: весьма похоже на правду…
…Но нет, чёрт возьми! Я не хочу их старить,
сводить, разводить… Пусть судьба им финал подарит:
достойный, печальный, банальный – на какой они сами решатся.
Потому что… только наличие страха приводит к отсутствию шансов…
30.04-02.05.2012г.