ПОЭМА ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА
Павшим и живым,
Жителям и бойцам.
Пули, убившие их,
были выпущены в нас.
Вступление
Все дальше времени безжалостный поток
Жизнь нашу пеструю от той войны уносит,
Но боль Отечества взывает к нам и просит
Судеб минувшего распутывать клубок,
И возвращаться снова сердцем и умом
К свершеньям прошлого, печатью лет хранимым,
К страданиям, поныне несравнимым,
И к жертвам, не измеренным числом…
Вот том истории лежит передо мной,
Том, в первый раз рукой написанный свободной,
Он стыд в меня вселяет благородный,
Он восхищенья дух захватывает мой.
Глава 1
1.1
На город призрачною мглою
Ложится ночи бледный свет,
И шпиль закатною свечою
Высоко тлеет дню вослед.
В аллеях сада нимфы тают,
Уснули ветры в гривах львов,
Мосты для мачт разъединяют
Рукопожатья берегов,
Проспекты вдаль парят верстами,
Грифоны подняли крыла,
Перекликаются крестами
Церквей христовых купола,
Словно потоки водопада
Белеют струи колоннад,
Плетут бесшумный ритм ограды,
Недвижим веком циферблат,
И город сумрачной красою
Застыл на грани бытия,
Но царь, летящий над Невою,
Хранит любимое дитя …
Светло уж. Солнцу запрягают
Квадригу белых облаков,
Влюблённых пары покидают
Просторы невских берегов,
Спит тихим сном уставший житель,
Бал кончен школьный выпускной,
На зданье громкоговоритель
Готовит к гимну рупор свой,
Асфальты моют водомёты,
Идут трамваи в первый рейс,
1.2
Идёт немецкая пехота
Через границу; смотрит в "цейсс"
С улыбкой пушечный наводчик,
Гнут тягачи настил мостов,
Сверяет с картой вражий лётчик
Кварталы русских городов,
Моторов выхлопы угарны,
Рвут траки танков первый дёрн,
Но спят советские казармы,
Тревогу не играет горн.
Зачем? Зачем пугать словами
И паникёров слушать вой,
Ведь рядом с нами, всюду с нами
Великий Сталин наш родной.
Он прав, он к счастью государства
Прямой указывает путь,
И провокаторов коварство
Его не сможет обмануть.
Вот он с полотнища взирает
В суровом кителя свинце,
Улыбка мудрая играет
На дорогом для всех лице;
Вбит в стену крюк, канат натянут,
Холстов сшит мёртвой ниткой стык,
Какие ветры ни нагрянут –
Не колыхнётся вечный лик,
И ранний поздний ли прохожий,
Взгляд поднимая снизу свой,
Уж оторвать его не может,
И только Петр к нему спиной.
1.3.
Ещё в тиши двора-колодца
Таится ранний холодок,
Ещё луч солнца не пробьётся
Сквозь занавеску; помазок
Не принят мыльною купелью,
Тушь не коснулась женских глаз,
И чайник не залился трелью,
Вскочив на чадный керогаз.
На дачу зятя собирают,
У внучки кошка на руках,
А уж война, война пылает
Во всех Особых округах.
В висок целует мать ребёнка,
Храпит за стенкою старик,
А из виска кровь льётся тонко,
В хрип переходит смертный крик;
Закрылся лифт, везёт кабина
Людей случайных на этаж;
Снаряд – и вспыхнула кабина,
Живьём сгорает экипаж;
По телефону кремы-мази
Подружки обсуждают час,
Со штабом срезан кабель связи,
И не отдать полкам приказ,
И озорной звонок трамвая,
Что входит в резкий поворот,
Очередями повторяет
В бою у Буга пулемёт.
1.4
Всё то, что в воздухе носилось,
Тревоги сея семена,
Что в голос не произносилось,
В едином слове отразилось,
Как выстрел в комнате – ВОЙНА.
Берёт улыбчивый кондуктор
Медь с пассажиров за билет,
А чёрной гроздью репродуктор
Уж отравил весь белый свет;
Весёлый люд идёт проспектом,
Бежит носильщик с багажом,
А мост военным стал объектом,
Речушка в поле – рубежом,
Труба завода – ориентиром,
Буханкой хлеба – шифоньер,
Старлей запаса – командиром,
Спецом военным – инженер,
Стакан отставили пропойцы,
На кухнях ссор угасла прыть,
С полудня стали добровольцы
В военкоматы приходить.
1.5
«Взвейтесь, красные знамёна!
Славься, красная звезда!
Пролетарская пехота
Не сплошает никогда».
«Гей, как мы двинем!
Как мы двинем на врага вперёд, вперёд,
Гей, мы докажем!
Мы докажем всему миру уж тогда».
«Мы смело в бой пойдём
За власть Советов
И как один умрём
В борьбе за это».
«Как взовьются советские соколы,
Как нацелятся с разных сторон,
Только пёрышки с неба высокого
Полетят от фашистских ворон».
«Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней».
1.6
Но горло красной пропаганды
Не дочь взывало и не мать
Оберегать от "вражьей банды" –
А власть Советов защищать.
Как лозунг партии, речисты,
Дежурной клятвой вспенив рот,
За Сталина шли коммунисты;
Но шёл за родину народ.
Отчёту дня, вождю в угоду
В строй становился большевик,
Но шёл спасать свою свободу,
Ещё далёкую, мужик …
Давно ль в рабочего в угаре
Не преставала власть вбивать,
Что брат – германский пролетарий –
С ним не посмеет воевать,
Гремела лава краснословья
И в городах и на селе:
«Враг будет бит и малой кровью,
И на его же бит земле» –
И офицер, что в катакомбы
Ежова чудом не попал,
Уже в петлицах видел ромбы
Взамен своих майорских шпал,
И комсомольцы в вере детской,
И романтичная шпана
Спешили встретить крах немецкий,
Пока не кончилась война.
1.7
А война уже жизни мелет,
Кровь потоками с жерновов,
Минск потерян всего в неделю,
Пал в начале июля Псков;
Смерть дивизии в роты сводит,
Множит горе сиротских ртов,
Клинья танков штыками входят
В молодые тела фронтов.
Пакт о мире, штабов расчёты,
Директива за три часа –
Разбомблённые самолёты,
Окружённые корпуса …
Рвут бойцы на груди рубаху,
Бою нужен приказ скорей,
Командир в столбняке от страха –
Сколько лет дадут лагерей.
Страх пред властью обезумелый
Вяжет волю и кормит смерть;
Показательные расстрелы,
Генеральская круговерть,
Выдвиженцы вполне бездарны,
Но вождю верны на века,
Где комкоры и командармы
Знает только наган ЧК,
Теоретики-пустозвоны,
Наступленья победный строй –
Презирающих оборону
Немец гонит к Москве толпой,
По России шагает браво
Вермахт, миру о том трубя,
Власть хватает героев славу,
На разбой отдаёт державу
И спасает саму себя.
1.8
Что ж ты мудрый, великий, славный
Всё не проклят в моей стране,
Что ж Победу заслугой главной
Все считают твоей в войне.
Маршал маршалов, блеск парадов –
И фанатикам не видны
Двадцать пять твоих сталинградов,
Что сдал немцу ты в год войны,
Как твоих палачей работа
Да сиянье колымских звёзд
Необученную пехоту
Без поддержки на пулемёты
Гнали по полю в полный рост,
Как опившись кровавым квасом,
Да распаренный смертью всласть
Всё кормил ты солдатским мясом
Уворованную свою власть,
Как "котлы" набивал фронтами,
Трижды проклял попавших в плен,
Как ты Ольгу Берггольц ногами
На допросах бил меж колен,
Мерецковым как китель вытер,
Да с решимостью всех вождей
Был готов сдать врагу и Питер,
Так как "армия нам важней".
1.9
Вдовы первые почернели,
Игры кончились детворы,
Старики роют в парках щели,
В поле женщины роют рвы.
Слушать небо, смотреть в бинокли,
График смен, на подвал замок,
От работы рубахи взмокли,
На чердак занося песок;
Ещё хлеб по ночам не снится,
Взгляд не встретится с худобой,
Пост над крышею: рукавицы,
Вот щипцы, вот бадья с водой;
Шторы плотные маскировки;
В школе госпиталь – кровь, бинты;
Станы, прессы, станки, поковки –
Эшелонами в глубь страны;
Грузит фонды музей по счёту –
Эрмитаж покидает дом;
В землю вкопаны кони Клодта,
Шпиль с корабликом под чехлом.
1.10
Фронт всё ближе. Плакат натянут,
Не качнётся вождя лицо,
На полях васильками вянут
Голубые глаза бойцов.
Ополченцы берут винтовки,
Выдают на двоих одну,
Жмутся дети к отцу неловко,
Обними же, солдат, жену.
Кепки, шляпы, очки, галоши,
Ноты, пьесы, тома надежд –
Всё сожжёт, изорвёт, искрошит
Вдоль по Луге-реке рубеж,
Лягут в землю к судьбе без злобы,
Канут в дым и огонь атак,
Город выиграет месяц, чтобы
В обороне свой сжать кулак.
Глава 2
2.1.
Город принял войны законы,
Фронт и тыл пред врагом един,
Цех, что делал вчера тромбоны,
Выдаёт заготовки мин;
Больше нормы, расти проценты,
Гильза в деле сменила брошь,
Ювелирные сантименты
В прошлом – выдай сегодня нож,
Папиросных цехов усладу
Заменить на литьё гранат,
Парфюмер корпуса снарядов
У станка выставляет в ряд,
"Скороход" – ленты, диски валом,
Мыловары – начинку мин,
Охта – капсюли и запалы,
Фронт и город неразделим.
Экономия! Рестораны
Опечатать и не жалеть,
Сёмга в кляре потом, гурманы,
Ныне кости и шкуры – снедь;
Пивоварни закрыть, весь солод,
Хмель, овёс, весь фураж отдать
На муку – вероятен голод,
Лошадей пока пересчитать …
По Сенатской идут солдаты,
Возле Нарвы вскипает бой,
Пётр с глыбы в деревянных латах
Вслед солдатам взмахнул рукой.
2.2
Немец в марше, ни дня на отдых,
"Drang nach Osten", – визжит стратег,
Жрут моторы их русский воздух,
Пьют их кони из русских рек,
Ещё к пленным великодушны,
Лес ещё – не на казнь столбы,
Церкви варваров – под конюшни,
Школы нелюдей – под штабы,
Наступление, натиск, скорость,
В небе вовсе война – игра;
Танки с ходу пронзают волость,
Не суются на хутора.
В Смольном хаос, ошеломленье,
Фронт развален, войска стоят
В чёрных омутах окружений
Да в загонах лесных засад,
Гибнут, ранами истекают,
Духу, чести, семье верны,
Немцы к городу обрезают
Все пути из глубин страны,
"Drang nach Osten" – нет силы в мире
Эту силу сломить в борьбе,
На востоке финн близок к Свири,
На Карельском идёт к Сестре.
Руководство у карт собралось,
"Свет ученья" сошёл с лица –
Замаячила, показалась
Смертью близкой дуга кольца.
2.3
Немец прёт в глубь, в обход, с востока,
Давит, рвёт, побеждать привык,
Где осадою, где с наскока
Бьёт и в лоб, и во фланг, и в стык.
Прёт без устали, без испуга,
Скор, вынослив, в боях окреп,
Выжег Новгород, скомкал Лугу,
Изуродовал Кингисепп.
Унтер опытен, строй обучен,
Гауптман Шмидт бережёт солдат,
Два броска – будет виден с кручи
Без бинокля им Ленинград.
Ленинград – мышцы сталью вздуты,
Дышит жаром гортань цехов,
Шпили словно штыки примкнуты,
Каски серые куполов,
Рельсы нервов, упорства слиток,
Губы набережных камней,
Весь в щетине стволов зениток
На щеках своих площадей,
Волоса аэрозаграждений,
Затемнённых глазниц круги,
Давят с хрустом песок сомнений
Караулов ночных шаги,
Смерть во взгляде морских калибров,
Шрам окопа, и вместо слов
Пулемёты твердят верлибры –
Город страшен,
Он ждет,
Он готов.
2.4
Бой за пригород, вал атаки
Выжигает земли лицо,
Принимает в себя Исаакий
Всё, спасённое из дворцов …
Линзы Пулковской, звёзд портреты,
Тонких формул грядущий клад –
Под обстрелом через кюветы
Мчит полуторка в Ленинград …
Немцы вышли на берег невский,
Ждут понтоны – отстал обоз,
Успевает взорвать Бычевский
Перед ними последний мост,
Пала Мга, рельсы в небе рвутся,
Разворочено полотно,
И когда поезда вернутся,
Не ответит теперь никто.
Враг кольцо замыкает с ходу,
К цели близостью опьянён,
Власть боится сказать народу,
Что он в городе окружён,
Что Ленфронт от страны отколот,
Флот в реке обездвижен весь,
Что в союзниках немцев голод,
И дивизий его не счесть.
2.5
Коммунисты вождю шлют оду,
Страх Лубянки даёт им сил,
Заверяем, нефть выльем в воду,
Уголь выжжем, в мосты – тротил,
Воля, выдержка … Без сомненья …
Дисциплина … Любой вопрос …
Все котлы разорвём давленьем,
Пустим двигатели вразнос.
Как один … Мы ведём работу …
Ленинград превратится в ад,
В каждом доме устроим доты,
Встретим линией баррикад,
Флот затопим, паёк уменьшим …
Навсегда … Испокон веков …
Молодёжь, стариков и женщин –
Быстро выучим на стрелков,
Никогда не бывать … Великий …
Ваш приказ … Колыбель храним …
«Изготовим клинки и пики»,
Город Ленина отстоим.
2.6
День блокады. К полудню жарко,
Луч последнего солнца чист,
В гимнастёрках садов и парков
Тяжелеет сентябрьский лист,
Статуй мраморные шеренги,
Императоров эскадрон,
Не контужен ещё Кваренги,
И не ранен ещё Леблон,
Ни один не обрушен остов,
Не разбит ни один фасад,
Но всё ближе враг – уж от Тосно
Достаёт снаряд Ленинград.
Звуки города – звон трамвая,
Гомон улиц, заводов гром, –
Рылом скошенным разрезая,
Дальнобойный свой ищет дом.
Стену кухни оставив целой,
Воздух комнаты взрывом сжав,
Плод беременной рвёт из тела,
Красным месивом бьёт о шкаф,
Мир семейный огнём сжигает,
В пыль кирпич, на куски стекло,
Старика на косяк кидает,
Руку по локоть отняло,
Стулья – в щепки, кровать из стали
В узел скручена на ковре,
Стену с окнами навзничь валит
На гуляющих во дворе …
Небо в комнате, лужи крови,
Полотенца по ветру шум;
Гитлер бравых солдат готовит
На последний, победный штурм.
2.7
Вой воздушных сирен. Без счёта
Слышны "юнкерсов" голоса,
Фюзеляжами самолётов
Перечёркнуты небеса.
Низвергается бомб лавина,
Поступь смерти дома крушит,
Погребают людей руины,
Грудой валятся этажи.
Пламя мечется; всё охотней,
Всё охватней огонь, быстрей,
Как бумажки, из подворотни
Взрыв выбрасывает людей,
Бьёт волной по дворам-колодцам,
Все дрова из сараев – вон,
Плющит трубы, в решётках гнётся,
Осыпает глаза окон …
Вой пожарных сирен. К карете
Огнеборцев подходит мать:
- Под завалом в подвале дети.
- Ханин! Пегов! Лопаты взять!
Пепел, дым; у былого входа
Погорельцы стоят толпой,
Из разрыва водопровода
Заливает подвал водой.
Счёт пошёл уже на минуты,
Слышны крики живых детей –
Пот ручьями, все вены вздуты,
Рычагами ломы согнуты,
Блеск лопат всё быстрей, быстрей …
2.8
С раскалённых стволов орудий
Краска сыпется шелухой,
Жизнь со смертью сошлись, и люди
Час последний встречают свой.
Бой за выход к шоссе ведётся,
Розовеет вода ручья,
Кровь и русских, и немцев льётся,
И уже не понять, где чья,
Мнут окопы с крестами танки,
Кружат в вальсе на блиндажах,
Но всё ярче горят останки
Их на Пулковских рубежах,
В бой ведёт роту старый маршал,
Пистолет обнажил клинком,
В небе лётчики в рукопашной
Бьют фашиста винтом, крылом.
Гитлер в битву полки бросает,
Затянулся восточный блиц,
Обе стороны занимают
В день по нескольку раз Урицк;
Из ворот заводской ограды
Танк выходит – и тотчас в бой,
Через город везут снаряды
На трамваях к передовой,
Нас здесь запросто не раздавишь,
Нам здесь жизни самой не жаль,
Пулемётную ленту клавиш
Шостакович вложил в рояль.
2.9
Прибыл Жуков. Суровый, цельный;
Прямиком с самолёта в штаб.
"Пала Гатчина … плохо в Стрельне …
Отступаем … наш левый слаб …".
"Это бегство! Молчать!" Известных
Выгнал "конников"; свёл в кулак
Артиллерию флота с местной;
В немца кровью плеснул атак.
Снял зенитки, презрев угрозы,
Против танков поставил треть;
Бросил в бой все штабы, обозы;
Шесть десантов послал на смерть;
Мыслью, волею, горлом, глазом
Замедлял, зацеплял отход,
Фронт оставивших без приказа
Возвращал назад пулемёт.
Танки в землю вкопал по башню,
Маневрировал в меру сил,
В контратаки до рукопашной
Заставлял, угрожал, просил;
Угадал, упредил, вцепился,
Сдачи в плен расстрелял молву,
Немец выдохся,
Остановился.
В русских трупах завяз.
Зарылся.
Снял дивизии на Москву.
Глава 3
3.1
Дни осады. Аэростаты
Ставят мины на небесах,
Роют глубже окоп солдаты,
Тает выдача на весах,
И теперь списку равной стала
Немцу отданных деревень
Норма хлеба, что вновь упала
До двухсот грамм на долгий день.
Утром город в седом румянце,
Ранний холод, нехватка дров,
Потребленье электростанций
Переводят с угля на торф,
По каналам подвозят баржи
Оружейный металл к цехам,
Взвод атлантов у Эрмитажа
Пустоту охраняет рам,
Слухи небыль разноголосят,
Мёрзнут ноги, стоишь, дрожишь,
Ещё тёплые в дом приносят
Мальчуганы осколки с крыш …
Остановка трамвая, люди
Дожидаются свой вагон,
Выстрел гитлеровских орудий –
Трупы, клочья, обломки, стон,
Снова близкий разрыв снаряда,
Почтальону уже не встать –
На страницах газет блокада
Ставит кровью свою печать,
Стёкла выбиты, дым угарный,
Дед с оторванной головой,
Из брандспойта расчёт пожарный
Замывает асфальт водой.
3.2
В октябре, когда сыпят клёны
Звёзды листьев с петлиц аллей,
Была прорвана оборона
Всех дивизий и батарей.
Миновав патрули и стражи,
Мины, дзоты, завалов кряжи,
Рвы и надолбы – всё, что есть –
Без единого звука даже
Голод занял весь город. Весь.
Стиснул туже ремнём шинели,
Обороты убрал станка,
Выстлал холодом колыбели,
Шаг замедлил у старика,
Поубавил паёк партийцу,
Дёрнул скальпель, качнул прицел,
Тень приставил свою, убийцу,
К жизни каждого, кто в кольце.
Голод. В сельских домах, как прежде,
Близко или же далеко
Городским не сменять одежду
На картошку иль молоко.
Жизнь назад, в сентябре когда-то
Выдавали крупу, ваниль,
А теперь счастьем ворох хряпы
Да подобранной свёклы гниль;
Ни на шаг от кастрюль да плошек –
Кухня общая – так верней;
Нет уже ни собак, ни кошек,
Съели раньше всех голубей.
3.3
Жизнь сжимается, гаснет, тускнет,
Замирает в тиши квартир,
Хлеб как призрак горячий, вкусный,
Заполняет блокадный мир,
В грёзах нежный, ржаной, пахучий,
Корка масляна, мякиш свеж;
Бог и царь теперь всех толкучек,
Смысл и таинство всех надежд,
Цель желанная, вера свята,
Воровскому прицел броску,
Как по линиям циферблата
Длится день – от куска к куску.
А в куске том сыром, как глина,
Всё древесных дрожжей труха,
Шрот, обойная клейковина,
След муки да помол жмыха.
Вот рецепт под блокады грифом:
Горсть сосновой коры стереть,
Дольки хлеба смочить олифой,
Всё смешать, на буржуйке греть,
В кипяток глицерин накапать,
Миг тепла ощутить едва …
Холод в комья сбивает слякоть,
Пилит вывески на дрова.
3.4
Бомба – в госпиталь. На лежачих
Балки рушатся, жизнь и прах,
Сёстры к окнам ведут незрячих,
Кровь и пламя сошлись в бинтах,
Спазм удушья, мольбы и крики,
Стену валит огня стена,
Пульсом брызжут на шлангах стыки,
Факел бросился из окна,
Крыша падает, дым угарный,
Кожа клочьями, мяса вонь,
Обливают водой пожарных,
И те вновь за людьми в огонь.
Волком виснет на каждом голод,
Выгрызает остатки сил,
Снова огненный с неба молот
Немец бомбою опустил …
Горе в дом – запирай ворота,
Вскинь винтовку, туши пожар,
Тает идолов позолота,
Из коммуны выходит пар,
Дутыш сталинских декораций,
Клятвы верности, бодрый шаг –
Хламом брошены, время драться,
Суть простая: вот мы, вот враг.
Что жило, от властей таимо,
Что на фразу не разошлось,
Долгом честного гражданина
В час опасности поднялось,
От Двины да за край тунгусский,
Красны плевелы сдув с зерна,
Становился советский русским,
И Отечественной – война.
3.5
Ночью тайно с фасадов зданий,
Когда город ослепит сон,
Защищая от попаданий
И предательских поруганий,
Снимут холст и свернут в рулон,
И прокрутится в тканной шири
Наш позор до конца веков:
Лоб – гулажный погост Сибири,
Щёки в язвинах рудников,
Будут кровью усы лосниться,
Рот замкнёт в себе трупный чад,
В шахты лагерные глазницы
Поведут без пути назад …
И с машины вождя бросают
В склад лежать до конца войны,
Пётр грудью, как в шторм, встречает
Брызги стали взрывной волны.
3.6
Телефон на столе стоит,
Льётся Шуберта вечный свет,
В Геттингене окончил Шмидт
Математики факультет.
Наутюжен, обстиран весь
Он Прасковьей за свежий хлеб,
И вопрос, что такое честь
Офицера – к нему нелеп,
И когда её лет пяти
Сын был бомбой слегка задет,
Шмидт его приказал свезти
В ближний вермахта лазарет.
Фронт застыл, и теперь весной
Большевизма возьмут юдоль,
Этот город сровнять с землёй
Навсегда приказал Адольф.
Батареи прервав обход,
Список целей читает Шмидт:
В школе госпиталь, хлебзавод,
Всадник, что над Невой летит.
К вычисленьям имея дар,
Гауптман точный берёт прицел,
От солдат уже валит пар,
Дёрн от выстрелов почернел,
Чувств затменье, убийства транс –
Орудийщиков юмор прост:
"Дай пожрать им от пуза, Ганс!"
"Положи им погуще, Хорст!"
3.7
Голод, голод. Пьёт кровь младенцев,
Сушит добела стариков,
Рыщет власть по прописке немцев
И считает их за врагов.
С ночи очередь к магазину,
Слухи к сердцу надеждой льнут:
"Утром точно придёт машина".
"Масло, масло сюда везут".
А цинга уже зубы крошит,
Рот распухшей дерёт десной,
На убитую бомбой лошадь
Люд набрасывается толпой,
Глад идёт по зрачкам по блёклым,
Худобой пузырит мундир,
Шмидт осколочным бьёт по окнам,
Чтобы выстудить тьму квартир;
На обмен без стыда укора
Керосин разбавляет вор,
Холод ломко стеклит озёра,
Валит сплошь на дрова забор,
Страх, отчаянье, нарастая,
Давят волю и ум людей,
Мать на рельсы кладёт трамвая
Обречённых своих детей.
3.8
Голод. Голод. Бесцветье взгляда,
Мысль о пище, пустые дни,
Пудра съедена и помада,
Люди начали есть ремни,
Безразличие, тело тает,
Сухость кожи, отёк лица,
Голод исподволь угнетает
И работника, и бойца,
Смерть пришла – разлучает семьи,
Погружает в могил купель,
Мать с бадаевских варит землю,
То блокадная карамель;
Сняли дочиста всю рябину,
Жёлудь собранный кофе стал,
На октябрьскую годовщину
Город Тихвин с боями пал,
И теперь различает зоркий,
Что двойной хват кольца верней,
Ни вагон, ни мешок, ни корку
Не пропустит внутрь Маннергейм.
3.9
Бомбы свист был надрывно тонок,
И разрывом встрясло подвал,
И заплакал во сне ребёнок,
Но укачанный замолчал,
И земля ходуном ходила,
И решал бог, кому не жить,
Было душно и страшно было,
И всё время хотелось пить.
Что-то рушилось с дальним треском,
И гадали два старика:
"На Литейном", – "Нет, там за Невским",
"Пятисотка". – "Наверняка".
Так прошло часа три, а вскоре
Отключился и вовсе свет,
И во тьме всем казалось, горе
Будет длиться ещё сто лет.
И тогда музыкантик хлипкий
Инструмент из футляра взял,
Приложил к подбородку скрипку
И невидимый заиграл,
И во тьме закружились звуки,
И мелодия в глубину
Уводила и смерть, и муки,
Растворяя в себе войну,
И казалось, не будет боли,
И не будет вокруг темно,
И из моря ржаного поля
Будет течь, как река, зерно …
И зенитки той скрипке к ладу
Наверху продолжали бить,
И хотелось, презрев блокаду,
С этой музыкой победить.
3.10
Вот и снежное покрывало
Уже постлано во дворе,
В полторы сотни граммов стала
Пайка хлебная в ноябре.
Баржи с беженцами, что плыли
Прочь из города по воде,
Ранний лёд разбивать не в силе
Стали, рейсы их отменили –
Нет спасенья теперь нигде;
Туже ребра кольца сомкнулись,
Смерть почуяла час косьбы,
Санки первые потянулись,
Из квартир вывозя гробы.
Вновь с двадцатого сократилась
Норма – стала сто двадцать пять,
Сила Сталина испарилась,
Вся надежда на Божью милость
Путь по Ладоге твёрдый дать …
Холод, холод идёт равниной,
Забирает мороз сильней,
Ну, давай же, давай, родимый,
Ну, пожалуйста, ну скорей,
Воду в глину сгущай руками,
В льдины душу вложи творца,
Вот настил принимает камень,
Вот и лыжника, вот бойца;
Вышло в озеро побережье,
Сыпь же, зимушка, сыпь снежком,
Вот коня лёд, сгибаясь, держит,
Вот и сани с одним мешком.
Снаряжают обоз в разведку,
Гонит, гонит людей беда,
Чёрных трещин обходят сетку,
Огибают разломы льда,
Метят путь, словно тропку в минах;
Вон огни вижу – трасса есть!
А навстречу уже машины
В город с хлебом уносят весть.
3.11
Утро хмурое, небо сизо,
Над Невою туман висит,
Коль барометр клонит книзу,
Значит немец не прилетит,
Значит пушками из засады
Будет сыпать снарядов град,
Занимается день блокады,
Продолжается белый ад …
Стены начали разбегаться,
Печка съехала ко столу –
Измождённого ленинградца
Примет обморок на полу.
Голод. Еле несёшь полено,
Отрешённость, пустые дни,
В школах тихо, на переменах
Уж ни шума, ни беготни …
На весах стрелка встала ровно,
Не надейся – воры и здесь;
Разбирают дома по брёвнам,
На истоп идёт всё, что есть …
Шапки, ватники снегом кроет,
Хвост за хлебушком без конца;
От осколков хирург собою
На столе заслонил бойца …
Небо к вечеру стало чисто,
Крошки звёздные над землёй,
Зуд моторов – летят фашисты,
Вновь сирены надсадный вой,
Бомбы взрывом эхоголосят,
Рвут в куски городскую тишь,
Гнут столбы, воротины сносят,
Отрубают ладони крыш.
3.12
Холод. Всенощная. Священник.
Сбился люд в тесноту гурта,
Блёстки инея, песнь прощенья,
Пар невидимый изо рта.
На иконе Христос страдает,
Краска алая горяча,
Очень холодно, озаряет
Храм единственная свеча.
Прихожан человек пятнадцать,
Духом живы, да ветха плоть,
"Помоги нам, Господь, держаться",
"Укрепи же ты нас, Господь".
Покачнулся голодный житель
И с молитвой в устах упал,
И в мгновение Вседержитель
Его в вечный свой край забрал …
И когда после слов нетленных
Все ступили к руке с крестом,
"Пропустите вперед военных", –
Разнеслось вокруг шепотком,
И святой поклонялись силе
Звёзды красные, звёзды те,
Что кресты с куполов валили
И казнили люд во Христе.
3.13
Иней с краю на покрывале,
Человек под тряпьём лежит,
Память словно в пустом провале,
Мысль как будто по льду скользит.
Надо встать.
Надо встать. Подняться.
Взять бидон.
Взять бидон. Идти.
За перила рукой держаться,
Здесь вот шагом, а здесь сползти.
Дверь тяжёлая. Двор весь белый.
Очень тихо и снег скрипит;
Дом напротив – в нём всё сгорело,
А соседний ещё дымит …
Возле проруби лёд горою,
Лечь, придвинуться, зачерпнуть;
Бабке старой помочь с клюкою;
Потихоньку в обратный путь.
С передышкой; нельзя садиться;
Три ступени – и на крыльцо;
Стул сломать, растопить страницей
С тем портретом;
И то лицо
В сотнях, в тысячах мёрзлых спален
Обращать будет в прах огонь,
Вот и скорчился пеплом Сталин,
Весь рассыпется, только тронь.
3.14
Этот город почти мертвец,
Время близится хоронить,
Но чем ближе его конец,
Тем упорней он хочет жить.
В нём свирепствуют тьма и мор,
Его трубы – огарки свеч,
Каждый дом его, каждый двор
Крематория словно печь.
В тех печах не видать огней,
Там лишь холодно да темно,
В них сжигает мороз людей
Поквартирно, покомнатно.
Вместо криков там тихий бред,
Вместо слёз – ледяной настил,
Что Освенцим творил пять лет,
Вермахт за зиму совершил.
Будь ты русский, иль будь еврей,
Равно жизнь заберёт мороз,
Бесконечность людских смертей,
Это города холокост.
Глава 4
4.1
Звуки города тише, глуше,
Электрический умер ток,
В рельсы вмёрзли трамваев туши,
Телефонный умолк звонок,
Мыла нету, закрыты бани,
В кране лёд, свет – и то на дню,
Жгут гробы, и кладут на сани
Труп, завернутый в простыню.
Пусто, холодно, а ночами,
Когда смолкнет сирены крик,
Полон смёрзшимися телами,
В кузов вбитыми вверх ногами,
Мчится к кладбищу грузовик …
Цех чернеет в кирпичной груде,
По проходам снега метут,
Но склонившись, как в ветер, люди
На работу идут, бредут.
Вот токарный запел станками,
Вторит фрезерного мотив,
Сломан привод – тогда руками
Сам станочник вращает шкив,
Пальцы в трещинах, язвы с гноем,
Две перчатки поверх бинта,
Взорван пресс – впятером трубою
Лопасть смятую гнут винта,
Злость в горячей печи клокочет,
Стиснул зубы прокатный стан,
Встав на ящик, снаряды точит
Отощавший седой пацан.
Мы работаем не по норме,
Нам здесь жизни самой не жаль,
Застывает в горячей форме
Хлеб фронтов – броневая сталь.
4.2
Голод, голод; и днём и темью
Ходит смерти вернейший паж,
Целиком убивает семьи,
До единого – дом, этаж.
Превращается в морг больница,
Люди падают в вечный сон,
Размордевшая продавщица
Урывает себе талон,
Разбавляет остаток каши,
Гирька высверлена внутри.
У блокадников синьки краше
Ног отечные пузыри.
Эта стойкость превыше мщенья,
Выше подвига, выше сил,
Умирают от истощенья
У станков, у печей, у пил,
Нет бензина – пешком пожарный,
Пуст брандспойт – пламя снегом бьют,
Сникла помпа – но в цех пекарный
Воду в вёдрах с реки дают,
Сердце падает, тело в ранках,
Нету силы кувалдой бить,
Сварщик, что привезён на санках,
Учит юношу как варить,
Город в глотку цинги вливает
Витаминный отвар хвои,
Юбилейный доклад читает
Пиотровский о Навои.
Слов не надо нам, славой ставших,
Нам здесь жизни самой не жаль,
Стекленея, глаза у павших
Сорок пятого видят даль.
4.3
Дальний пригород. Километров
Двадцать с лишним в один конец,
По морозу, навстречу ветру
Тянет санки сквозь снег отец,
С ним две дочери – раз в неделю
Повторяют за хлебом путь,
Вьюга кружит, позёмку стелет,
Тяжело, тяжело тянуть.
И помыслить взять хлеб не смеют –
Дома мать и ещё два рта,
Время смертное, вор звереет,
Кол в руке отца неспроста.
Скоро сумерки, солнце тает,
Службу лунный несёт боец,
Дочки тельцами налегают,
Да слабеет совсем отец,
Говорит что-то как спросонок,
Сел на снег, как былинка, худ,
Из последних своих силёнок
Дочки папу едва везут.
Рыщет смерть по снегам равнины,
Давит голод девчонкам грудь,
Ни попутной какой машины …
Тяжело, тяжело тянуть …
Довезут. И живого еле
Разотрут, напоят, спасут,
Но спустя всего две недели
Все их карточки украдут,
Будут к матери дети жаться,
Будет взгляд у отца далёк,
Сил вам выдержать, ленинградцы,
Доброй памяти вам венок.
4.4
Голод туже кольцо сжимает,
Смерть пирует в расцвете сил,
На день тысячи умирают,
Без прощания, без могил,
Отпоёт тебя хор осколков,
Венчик выложит снег двора,
Запорошенные на Волков-
ом, у Суворова, у Петра.
На санях едет парень мимо,
Трупы белые в два ряда,
Старец встречь:
- Отвези, родимый.
– Да ты глянь!
– Мне туда. Туда.
А на кладбище на подходе
Груды близких лежат вповал,
Не кощунствие то в народе,
Обессилел весь, отощал.
Экскаватор траншею роет,
Днём и ночью дымит-кряхтит,
А как встанет – взметнёт горою
Землю мёрзлую динамит.
Пьян могильщик, рукой махает:
"Не положено хоронить",
Но начальничек разрешает
За муку да златую нить.
И летят, не страшась ареста,
Через скрежет лопат слова:
"Повезло тебе, мать, – есть место,
Ну, давай своих детских два".
Неутомимо стучит метроном.
4.5
Дом чекистов в огнях сияет,
Полк железных горит в труде,
Сеть доносчиков пополняет
Управление НКВД,
Выбирает глаза и уши
Меж голодными и жульём,
Совращает несчастных души
Хлебным местом и допжильём,
Принимает в войне участье
Честь и совесть СССР,
Пуще немцев пугают власти
Меньшевик, анархист, эсер.
Сам дзержинец недоедает,
Сам погибнуть в кольце готов,
Пыткой заговор вымогает
Старший следователь Кружков,
Мера высшая, росчерк скорый,
Человек по двенадцать в день;
Диверсанты и паникёры
Заодно уж – стрелять не лень.
Век от века тиранам кстати
Мор, нашествие, эшафот,
Умирает за власть фанатик,
Но за Родину – патриот.
Чёрною дробью стучит метроном.
4.6
Бездыханны заводов трубы,
Съела пламя печей пурга,
Выбивает цинга все зубы,
Как в заборе доску нога,
Всё за хлеб – шубы, кольца, блюдца,
Пей коньяк, уплетай халву,
Два мальца за кусок дерутся
Прямо в булочной на полу …
Оглянись, посмотри кто следом
По пятам за тобой идёт,
Спрячь поглубже тряпицу с хлебом,
Задержись, пропусти вперёд …
Иней в доме – дыханья слепок,
У печурки сидит старик,
После мебели, дров и щепок
Час последний приходит – книг.
Медлит, медлит. На переплёте
Словно юные дни блестят,
Но уж мчится навстречу Гёте
Шмидтом выпущенный снаряд.
Мерно и глухо стучит метроном.
4.7
Оборона сомкнула фланги,
Город ранен, но не убит,
А над городом светлый ангел
Среди бомб и огня летит.
Кто еще продолжает драться,
У кого репродуктор есть –
Голодающим ленинградцам
Он приносит благую весть,
Осеняет надеждой мира,
Тишины изгоняет тьму,
В леденящий покой квартиры
Возвращает он жизнь саму.
Светлый ангел имеет имя –
Ольга; в русой своей красе
Ленинградская героиня,
Неприметная, как и все;
Обессилевшая, худая
По сугробам идёт едва,
Слёз отчаянья не роняя,
Со вчерашнего дня вдова,
Тюрем снёсшая истязанья,
Потерявшая двух детей,
Обречённая на страданья
С каждым русским, с Россией всей,
Душам нашим дарует ангел
Звон рифмованных колокольц,
Градзаступница в высшем ранге –
Ольга Фёдоровна Берггольц.
4.8
Ночь. Мороз. Из восьми орудий
Шмидт огонь ведёт по врагу,
Смерть в снарядах подносят люди,
Гарь от пороха на снегу,
Пушки начали накаляться,
И оттаял уже прицел,
Вместо гильз когда ленинградцев
Вылетать стали части тел
Из орудий – остановились
Немцы, даже застыли, вдруг,
Обезумев, зубами впились
В мясо хилое ног и рук,
Рвали ломти, сопели с рыком,
С губ рукой утирали кровь,
А затем в исступленье диком
Заряжали орудья вновь,
Вновь вгрызались в свои гостинцы …
Шмидт бежал к ним и вверх стрелял,
Но, как гильзы, детей мизинцы
Пистолет его в снег кидал …
Дуло к гауптману повернулось,
Пуля в шлейфе горячих струй
Его потного лба коснулась,
Словно матери поцелуй.
4.9
Голод. Голод мерцает бредом,
Давит камнем, ледыхой жжет,
Не расходится, встав за хлебом,
Под обстрелом стоит народ.
Дом разваленный взрывом – бездна
Режет комнату от угла,
В небо смотрятся бесполезно
Уцелевшие зеркала.
Крошит мать свой кусочек дочке,
Хлеб ребёнку военный дал,
Милосердие первой строчкой
Гранин в Книгу свою вписал…
Мрачен город в тисках блокады.
В час голодный лихой поры
Смольный в ящиках шоколада
И в зернистых пудах икры.
Коридоры в разливах света,
Власти бодрые голоса,
Есть столовая и буфеты,
Есть сметана и колбаса.
В Штабе карты полей-ловушек,
Здесь эсминец, здесь танк, здесь ров,
А вот здесь под прикрытьем пушек
Мы содержим своих коров,
Комитет пребывает в силе,
Всяко видано с сентября,
Сколько жизней в себя вместили
Щеки первого секретаря?
А вне Смольного люди-тени,
Пайки съев своей недовес,
Рубят ночью к Неве ступени
С этой партией или без.
В каждое сердце стучит метроном.
4.10
Ступай за мной,
Великий Алигьери,
Ты избран вечностью живописать наш род,
Сквозь все столетия я открываю двери,
Чтоб показать тебе иного ада свод.
Вот город рвами битвы окружённый,
В нём подо льдами в локоть тёмный Ахерон,
Здесь люд, железною блокадой измождённый,
Низводит голода убийственный закон.
Ночь. Пеплом, поднятым с земли, взлетают звёзды,
Мороз в кристаллы обращает звуки слов,
И в небе мечутся, прощупывая воздух,
Прожекторов лучи, ища стальных врагов,
Смотри, вот улица в пожарном блеске алом,
Дома безглазые одеты в чёрный цвет,
И коль труба в окне под снежным покрывалом,
Знай, там все умерли, там жизни больше нет.
Ты видишь, холмики, разбросанные всюду,
Прикрыты смерзшимся печальным серебром,
Как всё Им созданное, жизнь подобна чуду,
Но хватка голода не ведает о том;
Пространство адово, страдания величье,
Судьбы пришествие безвинных наказать,
Здесь сотни тысяч, Дант, подобных Беатриче,
Но красоту их мне уже не описать.
4.11
Ступай за мной,
Великий флорентиец,
Там в этажах мне мнится светит уголёк,
Остерегай свой шаг от полчищ кровопиец –
Крыс, что бессильным отгрызают пальцы ног,
Вот круча лестницы – внимательней, некстати
Она в застывшей лаве слитых нечистот,
Здесь – вся семья умерших в собственных кроватях,
Их похоронят вместе только через год,
А эта дверь открыта – воры что-то
Большое вытащили, сверху вниз спустив,
Давай поднимемся ещё на два пролёта,
Мне кажется там свет, и может быть кто жив.
И здесь несчастные покинуты судьбою,
Ненаполняема старухина сума,
Вот труп младенца между рам, а за стеною
Читают Пушкина, чтоб не сойти с ума,
Идём же выше, Дант, – льдом все обиты стены,
Спиртовка слабая пытается светить,
Вот мать в отчаянье вскрывает свои вены,
Чтоб кровью собственной ребёнка накормить.
4.12
Ступай один теперь, великий Алигьери,
Я остаюсь в кольце, мои все здесь пути,
Мне этот город свят, он сам подобен вере,
И от убитых здесь мне некуда идти.
Твое творение стремнинами столетий
Ведёт нас праведно средь зыбких берегов,
Но человечество грешно на белом свете,
Мы ад премножили на несколько кругов.
Я остаюсь, иди; под скрежет кривотолков
Мне охранять созвучья этих скорбных строк,
Иди меж взрывами и от дождя осколков
Убереги свой плащ и лавровый венок.
4.13
Неутомимо стучит метроном.
Комната в городе, скованном льдом.
Вдох в этом мире, а выдох … в ином.
Неумолимо стучит метроном.
Неумолимо стучит метроном.
Словно считает за белым окном
Сколько снежинок, как саван, лежит,
Сколько снарядов на город летит,
Сколько осколков вонзится в твой дом.
Чёрною дробью стучит метроном.
Черною дробью стучит метроном.
Каждую каплю воды, что ковшом
Ты из Невы зачерпнул и донёс,
Каждую крошку из жмыха и слёз,
Он осеняет незримым крестом.
Мерно и глухо стучит метроном.
Мерно и глухо стучит метроном.
Словно тяжелый кладбищенский лом
Мёрзлую землю отчаянно бьёт.
В память о тех, кто уже не живёт,
Кто ещё будет задушен кольцом,
В каждое сердце стучит метроном.
В каждое сердце стучит метроном.
В каждое сердце посланьем о том,
Что ещё надо идти и идти,
Что ещё можно надежду спасти,
Через блокаду проводником
Неутомимо ведёт метроном.
Глава 5
5.1
Ещё падали оборонцы,
Крематорий ещё дымил,
Но уж луч молодого солнца
По-весеннему заискрил,
Прибыл март – новобранец звонкий,
С марша скинул на снег шинель,
Сбил прикладом лёд с окон ломкий,
Взял в морзянку себе капель,
Туч сорвал маскировку с неба,
Стал из трещин речных стрелять,
Норму света, как норму хлеба,
Начал медленно прибавлять,
И вернулась надежда в город,
К людям-теням без слёз, без сил,
И блокады смертельный ворот
На полвыдоха отпустил.
5.2
Отползя от окопов кромки,
Унтер вермахта Фалькенхорст
По колено в воде в воронке
Наблюдения занял пост,
Уже снег отступил с равнины,
Грело солнце, "иван" молчал,
В дистрофии домов – в руинах
Мёртвый город пред ним лежал,
На проспектах (поднял бинокль)
Ни движения, ни души,
Зданья, срезанные по цоколь,
Исковерканные этажи,
Развороченный цех дымился,
Падал с насыпи эшелон;
Пулей снайпера в слух вонзился
Фалькенхорста трамвая звон,
В скопе улиц, в завалах где-то
Звон весёлый рыдал, кричал,
О победе добра и света
Трелью радости возвещал,
И подумал усталый немец,
Дважды раненый, окруженец,
Продолжая бинокль сжимать:
"Этот город теперь не взять".
5.3
Голод прежний – остаться б живу,
Но уж зелень лелеет взгляд,
В воду супа кладут крапиву,
Одуванчик крошат в салат,
В школах снова звонки-трезвонцы,
Взгляды завуча не строги,
Подставляют благому солнцу
Люди язвы своей цинги,
Трупов тяжкое изобилье,
Захоронено до жары,
Женщин вычищены усильем
Парки, улицы и дворы …
Город жив, ещё жив – чернеют
Раны взрывов под хрип сирен,
Дым-пожарами клочья тлеют
На шинели кирпичных стен,
Мышцы сталью как прежде вздуты,
Каски пробиты куполов,
Шпили бомбами не согнуты,
Город страшен,
Он ждёт,
Он готов.
Лишь плывут под весны раскаты,
Честно глядя Петру в лицо,
По Неве, вмерзши в лёд солдаты,
Что пытались прорвать кольцо …
5.4
… Двадцать первый век мчит стрелою,
В ресторанчике пустота,
Двое немцев передо мною.
Путешествуют. Неспроста.
Ганс из Эссена, Хорст из Трира,
Оба лет двадцати пяти,
Как ни прятался я от мира,
Но сумели меня найти.
Пива сразу отвергли тему,
Кофе так же нас миновал,
Я читаю им вслух поэму,
Что почти уже написал…
Дождь на окна повесил сетку,
Ветер в небе таскал кули,
Хорст молчал, теребил салфетку,
Ганс шептал: "Как же мы могли!"
Посетителей прибывало,
Гид туристов привёл орду,
Хорст спросил вдруг: "С семьёй что стало
С той … без карточек на еду?"
"Живы. Вслед за велосипедом,
Что посмели властям не сдать,
Обменяли часы, и деду
Дров ещё удалось достать,
Те девчонки – мои две тётки,
Век свой прожили. Мать жива.
Вся поэма – событья, сводки –
Только факты, мои – слова".
5.5
Помолчали. Ганс вынул карту,
Разложил на столе: - Вот здесь,
Собираемся ехать завтра,
Где-то кладбище наше есть.
– Есть. За Мгою. Давно открыто,
Возле церкви легко найти,
Я считал там погибших Шмидтов,
Сбился где-то на тридцати,
Там их тысячи – Кохов, Ленцов –
Крест их судеб в Россию врос,
Жалко всех мне убитых немцев,
Но цветов я им не принёс…
Попрощались. В цветной огранке
Ресторанчик буравил рэп,
Уносили официантки
Недоеденный кем-то хлеб.
5.6.
Когда по лестнице восходит инвалид,
С усильем волоча простреленную ногу,
И стершийся костыль его пронзительно скрипит,
И руки твёрдые белеют понемногу,
Когда глаза его наверх устремлены
К последней самой трудной той ступени,
И на руине старческой спины
Возносятся и родина, и время –
Я останавливаюсь, снизу вверх смотрю,
Молчаньем сдержанным эпохе салютую
И горько мне за молодость свою,
И стыдно мне за кровь непролитую.
05.05.2012, Дмитрий Ипатьев
http://www.stihi.ru/avtor/ipatyev