Я в атаку вставал не первым,
Шел без знамени над головой,
Я неважный солдат, наверное,
Необученный рядовой.
Не меня одного искала
Пуля, смертью чужой грозя.
Я боялся, хоть проку мало,
И молился, хотя нельзя.
Затерявшись в огне орудий,
Посреди фронтовых снегов, -
Будем живы, Господи, будем, -
Я шептал, вытирая кровь.
Мы, охрипшие, чуть живые,
Но услышавшие приказ,
Слепо стылую землю рыли,
И земля собирала нас.
Здесь сравняются конный, пеший,
Кто на мине, кто в штыковой,
Не герой, не солдат, а меньше,
Многим меньше, чем рядовой,
Все, кто верил - от пули, взрыва,
От штыка и огня храним,
Все, кто – Господи! – были живы.
Только дым. Даже в небе – дым.
Чьим святым, безвестно пропавшим,
Вручена наших судеб нить?
Я молюсь пролетавшим нашим:
Слышишь, Господи, будем жить!..
Значит, нет ни солдат, ни армий,
И один, посреди дорог,
Я, безликий и безымянный,
Грязь мешу миллионом ног.
И опять поднимаясь из снега,
Пепел стряхивая со лба,
Я уже форсирую реки,
Я уже захлестнул города,
И какой бы я ни был воин,
Крик мой множится на голоса:
У меня еще пол-обоймы!
Дай мне, Господи, полчаса!..
…Так и шли. И уже не считали
Наших павших и наших побед.
И когда я дошел до края,
До конца этих страшных лет,
С миллионом живых и мертвых
В этот миг и навек един,
Миллионом охрипших глоток
Крикнул: Господи!.. победил.