Соловьиная ночь. Белый сад облетает в молчанье.
И сирень ароматом пронзает усталую грудь.
Пятьдесят, шестьдесят…не тускнеют воспоминанья
Фронтовых-роковых, что сумели сквозь вечность шагнуть.
Седовласый старик вечер майский примерит на плечи,
Еще крепок и бодр, одинок и, как прежде, упрям.
Он той страшной войной, к счастью, не был почти искалечен,
Но друзей фронтовых, приближая победу, терял.
Не пехотой он был и поэтому, может быть, выжил,
Только смерти в лицо он смотрел не одну сотню раз.
Из крутого пике в сорок пятом победно он вышел,
В соловьиную ночь, что сегодня так радует нас.
Окна в старенький сад. Звездно-синее мирное небо.
Соловьиная трель, словно горна тревожный призыв.
«От винта, старшина!..» Только корочка черного хлеба
Под иконой на чарке – здесь памяти слышен надрыв.
Фронтовые сто грамм. На стене пляшет тень от лампады.
Сколько выпито их - не хотелось совсем умирать…
И проходят в канун пред Девятым сквозь память солдаты,
Что за Родину-мать не сумели папашами стать…
И старик пред окном, что не раз возвращался из боя,
Набирает из книжки затертой своей номера:
Николай, Михаил, Александр… - но в вечном покое
Телефонных гудков через ночь лишь летят трассера…
А наутро, с трудом надевая пиджак с орденами,
Он опять наберет номера, что пока не в кресте…
– Николай…
Жив, дружок! Чтоб тебя в партизаны!..
– Жив, а Миша и Сашка…
– Увы, но крестом на листе.
Да… гудки прервались, и голос звенящий из трубки
Был дороже речей, что прольются с высоких трибун.
Похоронки не шлют, только помнят цветы-незабудки
Всех кто выжил и тех, кто сквозь вечность в величье шагнул.