Обморозилось селенье.
Околоток околел.
Фыркнула в холодном стойле лошадь.
А в избе лафа на печке — на краю хозяйских дел:
блин печется и тоска не гложет.
Колобродят волчьи стаи, — пса задрали на цепи…
вьюга калачом свернулась в будке.
За окном январь лютует.
Спи, дурак, на печке — спи,
с январем сибирским плохи шутки!
Закуржавлены деревья и по грудь в снегу леса.
В ледяном тумане избы утопают и всплывают,
крыши, бревна проплывают, лезут, черные, в глаза,
самогонкой слезной зазывают.
Не сходить ли за водицей?
В темном прорубе речном
искупать мне ведра от безделья,
щуку выловить, услышать на наречии родном:
— Все исполню, не губи, Емеля!
Я скажу чудесной щуке, до хвоста обросшей мхом:
— Все равны пред небесами человеки.
Мы не очень верим в сказки, как умеем, так живем,
просто свидеться хотелось в кои веки.