Люди идут. Работать идут и жить. Жить, хоть в неволе, хочется все равно. Солнце, сентябрь, тепло. Стрекоза жужжит. У дочки блестят глаза, на щеке пятно, в чёрных косичках бантики, жгучий взгляд, ещё лет пяток и надо бы глаз да глаз. Их вот ведут, и, может, приговорят, женщина смотрит на дочку в последний раз: «Дочка, беги! Догоняй остальных детей. Просто играй и беги, сколько хватит сил, просто играй, но скорее, скорей, скорей, домой не ходи и прячься, пересиди». Я не успею сказать тебе тысяч слов, тысячи слов, что мама должна сказать, что не груби, локтей не клади на стол, что главный наряд для девушки – чистота. Что ты дочь народа еврейского, будь строга ко всем кавалерам, жарким, как кипяток, падающим, как сливы, к твоим ногам. Помни про свадебный свиток и «Мазл топ». Голос тяжелый, словно налит свинцом… Не надевай высокие каблуки, помни о скромности. Помни меня с отцом, помни, малышка, не плачь и беги. Беги! Я не успею сказать тебе этих слов, даже губами коснуться твоей щеки… «Если ты выживешь, помни – моя любовь смерти сильнее, ну а сейчас – беги».
Люди идут. На смерть, в земляной футляр, девочку душат слезы, она бежит. «Скоро вернёмся». Выстрелы. Бабий Яр.
…Солнце, сентябрь, тепло. Стрекоза жужжит.