Пролог
Прокричат и провоют глухие века.
Неспокойно шумит лихолесьем тайга.
Неприступной стеной возвела черный бор,
Человек не поднимет каленый топор.
Под заклятьем богатства укрыты в тайге,
А богатства те – сосны, зверье и смола;
Но над селами долго кочует молва,
Что любой в чаще сгинет, как в черной воде.
Лес проклятый обходят давно стороной.
Волки режут коров под покровом ночным.
Над зеленой стеной, как туман, черный дым –
То пожары гудят над всесильной тайгой.
Никогда не найти смельчака на селе,
Кто рискнет в час суровый в чащобу зайти,
Там царицу лесов повстречать на пути,
Не вернуться и сгинуть с бельмом на челе.
Так из года в года, свои силы крепя,
Собирала тайга страх в чащобах тугих,
Зло зубами держа, поднималась скрепя,
Чтоб погибель принесть в лихолесьях глухих.
***
Обнищала деревня. Не ходят в леса
Уж за медом пчелиным, грибами и мхом.
Не боятся охотников волчьи глаза,
Только возле деревни все ходят кругом.
Шкур пушистых не носят давно мужики,
И детишки не щиплют малину в лесу.
Заржавели капканы и сгнили силки,
И не смеют тревожить царицы красу.
Так и жили селяне во страхе большом,
Скудну землю скребли да коровок пасли.
Не мечтал здесь никто о богатстве лесном,
Этом детище жадном проклятой земли.
Черной крепостью высилась в небе тайга.
Даже зимняя стужа не властна над ней –
Лишь подземным огнем растопила снега
И губила в дорогах увязших коней.
***
Но из черного леса другая беда
Вдруг пришла, стало мало царице даров.
Крови алой, людской захотела тайга
И манила людишек под мрачный покров.
Кто однажды пропал – не вернется уже,
В черный лес кто ушел – никогда не сыскать,
Даже прах не найти на проклятой меже.
Вскоре начали дети в селе исчезать.
Их искали, но даже костей не нашли.
Выли бабы, в сердцах проклиная тайгу
И поганый исчадий бесовской земли,
Волчьих лап отпечатки найдя на снегу.
Но не волки то были, а стражи лесов.
Им людская деревня по вкусу пришлась,
Они бились до смерти за детскую кровь
Так, что черным их ядом земля напилась.
Перестали детишки смеяться в селе.
Знали люди – не жить им в родимых краях:
Лучше бедность в чужой неприветной земли,
Чем богатство лесов на ребячьих костях.
Собирались дворами, оставив свой кров.
Все бросали они для спасенья детей
И подальше бежали от мрачных лесов,
Загоняя до смерти ретивых коней.
***
Опустели края, волки в чащи ушли,
Затаились в глуши, залегли в тишину.
Напиталась трава от холодной земли,
Да озер уж не мутит никто глубину.
Успокоилась грозная ныне тайга,
Улеглась в чернозем страшных призраков плоть,
А царица лесная укрылась в снега.
Даже страх уж сердечко не смеет колоть.
Черной крепости нет, лишь приветливый лес,
Малахитом застыли его берега.
Закричали орлы из-под самых небес.
Это – радостный мир, а не злая тайга.
Где те люди, что смели однажды ее
Топорами жестоко под корень ломать,
В заповедных лесах убивали зверье?
И следов теперь их не сыскать.
Часть 1
Много лет пролетело с тех памятных дней.
Новый город далеко возрос от лесов.
У холодных морей он стараньем людей
Возведен был из каменных глыб меж песков.
То не бедный был город. Торговцев пути
В нем сходились десятком, богатство текло.
Все, что хочешь здесь было, как можешь живи,
Только памятью предков проклятье легло:
Долго помнили люди про бегство отцов
Без добра и еды. Без всего и ни с чем –
Так бежали их предки из дальних лесов,
И не шли, а бежали, причем насовсем.
И с тех пор встали стены трудом их сынов,
И богатство скопилось у внуков в ларцах,
Но один трудолюбье воздвигнуло ров,
А другой был прокопан в сыновних сердцах.
Мало кто из людей даже ныне посмел
Из деревьев хоромы себе возвести.
Хоть и дорог был камень, но каждый умел
На надежную крепость себе наскрести.
Из-за дальнего моря ввозили дрова,
Ценну мебель, чье древо как камень прочно;
Но никто в сих местах не имел топора.
Не рубили свой лес. Есть преданье одно
Про проклятую ведьму, царицу лесов,
Что всю власть свою в черных чащобах хранит,
Укрепляя деревья и пестуя псов,
У которых не зубы, а чистый гранит.
Далеко от тайги, но никто из людей
Не останется в поле без стен ночевать.
Эти люди боятся безсветных ночей,
И никак суеверие не поломать.
***
Ну и ладно, торговцы привыкли давно –
Возят лес из-за моря, гребут серебро.
А откуда сказание им все равно,
Коль ты сразу получишь монеток ведро.
Сколько стран – столько шхун у причалов стоит.
Но однажды в ту пору корабль приплыл
Из краев, где песок под ногами горит
И потоки воздушны исполнены сил.
О, как много восточных даров дорогих!
Драгоценны каменья в ларцах у купцов –
Те не стоят и мизерной доли других –
Самоцветов, сверкающих в залах дворцов.
Но пришедший корабль привез не дары,
А двоих чужаков из-за дальних морей.
Они были бедны, влюблены, молоды,
С каждым днем их любовь становилась сильней.
Парень был молодец, был приятен лицом,
Правда бедно одет, но не это в цене.
Он богатством другим дорожил испокон –
Инструментом отца на широком ремне.
Ну, а спутницу даже не видел никто –
Черный траурный шелк от людей укрывал
Темны кудри и жаркое негой лицо,
И фигуру точеную будто металл.
Дорогие шелка подпоясал атлас,
Банки – склянки, коренья висели на нем,
Много разных. Для ведьмы оно в самый раз,
Для колдуньи, сжигающей страстным огнем.
***
Они странные были, бежали в моря,
Покидали свой дом и родимых людей:
Парень – плотник, влюбившийся в дочку царя,
У которой весь род благородных кровей.
Лишь любовь их однажды на свете нашла,
Сорвала с прежних мест, как у древа листок,
Сорвала, закружила и вместе свела,
И на прошлое их наложила замок.
Он бросал свою жизнь и покой прежних дней,
Леса светлый покров, братьев, пепел отца,
А она – заточенье в темнице своей,
Золоченую клетку под видом дворца.
И не брали ничто, лишь свои пояса.
У него он был груб, да богат инструмент,
Что на поясе дремлет под сенью чехла,
Выжидая работы упорный момент.
У нее – из атласа широкий кушак,
Исцеляющи зелья под синим стеклом
И прозрачны растворы, что чистый мышьяк
Убивают в мученьях смертельным огнем.
***
Странный город пришельцев встречал не добром.
Бабы прятали деток под юбки быстрей
От Того, кто огромным владел топором
И от Той, что огнем убивает людей.
Мужики очень странно смотрели им вслед.
Но старейшина города так им сказал:
«Не в почете здесь лекаря чистый обет,
Ну, а плотников редко я в жизни встречал.
Коли в городе нашем хотите вы жить,
То забудьте на время свое ремесло.
Ну, а коле не сможете все ж позабыть,
То дорога в леса ляжет вам на чело.
Там деревня осталась, да мало людей.
Хвойный лес там хорош, старики говорят,
И торговцы его разберут поскорей,
Но не наши, а те, что идут за моря.
Уходите туда. Говорят много лет:
Черный лес успокоился, крепко уснул.
И волков, и чудовищ давно уже нет,
И не слышен подземный рокочущий гул».
Показал им дорогу и быстро ушел,
Будто сам не хотел до дверей провожать;
И дорогой разбитой лишь ветер их вел
Меж полей, где пшеницу не смели сажать.
Часть 2
Опустевшей деревни не сыщешь в тайге.
Старики и старухи живут испокон,
Чтят природу, копаются в черной земле
И царице лесной не забудут поклон.
Мало их уж осталось – два деда седых
Да старухи столетние – дети лесов.
Не бежали они по примеру других,
Не боялись таежных таинственных псов.
Как и прежде царицы лесной чтили сан,
Как и прежде дары оставляли в глуши.
И за это им лес был приветлив, и сам
Он подарки им делал от черной души.
Все, что было в тайге – стало у стариков:
Мед, черника, меха, рыба в реках лесных,
Мясо зверя, душистые листья цветов.
Закрома лес открыл для богатства седых,
Но они брали мало. Им много не в честь,
Да и надо ли им все богатство лесов,
Коли крыша имеется, есть что поесть –
А что лишек – останется он для даров
Для тайги хлебосольной. Хозяйке дары
Оставляли в лесном позабытом шатре.
Опекаемы лесом, царицы волхвы,
Так и жили в деревне на лысой горе.
***
Старики с недоверьем встречали гостей,
Но приняли спокойно в деревню свою,
Поделились едою и ждали вестей,
Позабывших поселок на дальнем краю.
Честно парень тогда старикам рассказал
И откуда они, и зачем они здесь –
Будто лезвием сердце он старым порвал,
Будто с неба свалилась жестокая месть.
Замолчали в тревоге тогда старики,
Ничего не сказали они молодым.
Развалившийся дом им нашли у реки,
Из трубы его вскоре развеялся дым.
Помогали семье молодой кто чем смог,
Хоть и знали, что лес парень будет рубить.
Лишь один старый дед не пустил на порог.
Процедил он сквозь зубы: «Ну, вам здесь не жить!»
На любых чужаков, кто тайгу презирал,
Он был зол и хозяйку любил не за мед,
А за кару и милость ее величал,
Принесенные людям в свой нужный черед.
Не богиню он чтил изобильных лесов,
А кровавую ведьму за силу и власть –
Ту, кто держит в цепях убивающих псов
И над кровью разлитой пирует во сласть.
Он дары ей носил не из меда и трав,
А из мяса оленей и порченых шкур,
И в деревне боялись его гордый нрав –
Он ходил молчалив, беспокоен и хмур.
Лишь пришли молодые в деревню чтоб жить,
Он собрался далеко идти день и ночь,
Чтоб не смели леса чужаки порубить.
Лишь царица лесов ему сможет помочь.
Он собрался идти еще в этот же час,
Чтоб тайгу разбудить и угрозу смести,
Чтобы псов злая ведьма послала сейчас
Уничтожить Его, а Её завести,
Чтобы даже не смели никто из людей
Топоры в заповедных лесах поднимать,
Чтобы снова боялись беззвездных ночей,
Чтоб рабами лесными страшились вдруг стать.
Но далек его путь, а старик уже слаб,
Ему долго идти, хоть он сразу ушел.
Путь – не тропка к сосне, не к малиннику шаг.
Через топи и чащи его он увел
К лихолесьям глухим, под негнущийся свод,
Где зверей нет и птиц, где вода не журчит,
Даже ветер, и тот там не знает проход,
В черну глушь, где тревога опасно молчит.
***
Тяжело пробуждалась тайга ото сна,
Когда сосны упали на выпавший снег.
Удивленно, сквозь сон, понимала она,
Что в леса с топором вновь пришел человек.
Было больно от пней, искореживших лес.
Гнулись сосны под ветром почти до земли.
Лесоруб был один, он в азарте, как бес,
Вековечные древа на землю валил.
Крепость мрачная долго, увы, проспала
Сном, похожим на смерть, затаилась в тиши,
Не опомнилась сразу, отпор не дала…
Но от страха не сжалась в темной глуши.
***
Долго жили уже молодые в лесу.
Парень избу отстроил не хуже других,
Первый лес в город свез, прикупил по быку
И помощников нанял троих.
Дева зелья варила – лечить стариков,
Дома делала много и мужа ждала.
Не страшилась она необычных лесов
И одна в беспокойных чащобах была.
Разбирали торговцы леса хорошо
И хвалились друг другу покупкой своей,
Мол, смотрите, какой я товар здесь нашел,
Его с радостью купят в отчизне моей.
Он работников много не стал нанимать -
Богатейство вельмож и не нужно давно.
Им любовь была лучше, чем золота гладь:
Много денег с любовью большой не дано.
Сам привычно работал младой лесоруб,
Средь работников трех он, работу любя.
Не жалел старикам парень леса на сруб,
Помогал, будто делал все сам для себя.
Только вскоре воспрянула снова тайга,
Собрала свои силы струну разорвать.
Старый дед, продираясь сквозь злые снега,
Поклоняясь царице, просил покарать.
Так с проклятьем пришельцам и сгинул в лесу,
Но на просьбу его сразу найден ответ.
Мертвый вопль разбудил в лихолесьях грозу.
Смерть по следу пошла, больше выбора нет.
Новый дом посетила однажды беда,
Для тайги обернувшись смертельным концом.
В час вечерний ушла молодая жена,
Лесоруб вдруг вернулся в покинутый дом.
Часть 3
Дева гордой по нраву с рожденья была.
Лучший лекарь учил ее травы мешать,
Эликсиры готовить в котле из стекла
И микстуры для крепости сна подбирать.
Покидая дворец, унесла она дар –
Ту науку, которой учили ее.
И огонь любопытства, как будто пожар,
Разгорался в лесу, где ей ново жилье.
По богатству отца не грустила она.
Здесь леса приготовили темну тропу.
Часто в чащу она уходила одна
Собирать для леченья листву и траву;
И однажды глубоко в тайгу забрела,
Встретив женщину в темных одеждах.
То царица была – кожа снегом бела,
Как и волосы в локонах нежных.
«Ты красива. В леса из-за моря ушла,
Знаешь власть над людьми и травою.
Я хочу, чтоб ты в чашу глухую пришла,
Снова встретимся там мы с тобою.
Покажу в чаще той то, что знаю сама,
Что учитель тебе не покажет,
Высшей силой тебя одарю я сполна -
Люди кровью землицу измажут.
Я тайга, я леса, я вода, я орлы,
Я природная сила, я вечна.
Никогда не касались меня топоры,
Как твой муж это сделал беспечно.
Приходи. Но цена моя будет одна –
Ты уйдешь из лесов прочь за море,
А не то разразится в чащобах гроза
И одна ты останешься вскоре».
Растворилось видение между стволов.
Сердце девы от страха дрожало.
Оглядев опустившийся черный покров,
Она в ужасе прочь побежала.
Ничего не сказала супругу тогда,
Но собралась идти в злую чащу.
Собиралась идти ближе к ночи, одна,
Уберечься от злого несчастья.
***
В чаще трон возвышался из старых корней
И луна мертво в небе светила,
Круг стоял покосившихся черных камней -
Это древнее капище было.
Под тяжелые лапы могильной сосны
Дева шла беспокойно и робко.
Там царица нагая при свете луны
Отвела ее хоженой тропкой,
Усадила на трон, напоила водой,
Завела свои лестные речи,
Что поделится силой, волшебной травой,
Что пред ней все дела человечьи
Станут тленом и прахом, ее красота
Будет вечной, как годы младые.
Охватила тут деву на миг немота,
А кругом только чащи глухие,
Темнота, чернота затаежной тиши,
Не дает лунный свет утешенья.
И не видно ничто в окружившей глуши -
Только светятся капищ каменья,
Только кожа царицы белеет – горит
Серебрится под мертвенным светом,
А царица смеется и вновь говорит,
Чтоб не думала дева об этом.
«Я тебе дам богатство и крепкую власть
Над людьми. Будешь словно богиня,
Будут счастливы люди к ногам твоим пасть.
Умереть возле них. И отныне
Миром править ты сможешь однажды со мной,
И играться с судьбиной людскою,
Сквозь огонь проходить и босой, и нагой,
И летать в небесах над землею.
А взамен я потребую платы одной,
Лишь одно нужно мне для обмена.
В час, отмеченный мною и полной луной,
Ты заплатишь мне страшную цену.
В полнолунье омоешь каменьев покой
Алой жаркой горячею кровью,
И украсишь мой трон его жалкой главой
Да и сердце, что сжато любовью,
Из холодного трупа ты вынешь потом
И оставишь на капище черном.
Лесоруба младого убьешь топором,
Тем, что лес он мой рубит проворно»
Закричала тут дева, пустилась бежать,
Только древа вдруг стали стеною,
А царица внезапно пустилась плясать
Вокруг трона у ней за спиною.
Поднялся ураган, в тучах скрылась луна,
Чернота – лишь белеет хозяйка:
«Только жизнь мне нужна, лишь она мне нужна.
Да куда ж ты бежишь, негодяйка?
Разве много тебя я за силу прошу?
Только жизнь, только светлую душу,
А взамен я тебя хорошо одарю,
Свое слово никак не нарушу»
Дева молвила: «Нет, ни за что, никогда,
Будь ты проклята ведьма лесная»
Все пропало, царица исчезла тогда,
Трон, каменья. Вдруг волчая стая
Окружила поляну. Светись глаза,
Шкуры белы, как снежные вьюги.
Равнодушно смотрела на землю луна
Как в лесу пировали зверюги.
***
Так ушла дева в лес, навсегда потеряв
Жизнь младую и счастья сиянье,
Свою гибель нашла в волчьих страшных когтях.
На кровавой холодной поляне,
Где царица со смехом исчезла в глуши,
Только твари ее громко воют.
И опять в тишине ни единой души.
Больше нет на земле той покоя,
И деревни волхвов уж не сыщешь концы,
Лихорадка и гибель прошлась.
Стало тихо в деревне, одни мертвецы.
Местью вдоволь тайга напилась.
Лесоруба не тронула: пусть поживет,
Пусть идет он по свету как хочет.
И за ним смерть придет, и его заберет.
Только пусть он теперь дни и ночи
Проклинает себя, что в леса те пришел,
Что решился поспорить с тайгою,
И любимую зря он в чужбину привел.
Пусть слезами он землю омоет,
Пусть бежит в никуда в свой черед,
Пусть уходит подальше отсюда
За моря и леса, да куда занесет.
Пусть бежит он гонимый повсюду.
Усмехнулась тайга, в черном зле затряслась,
Черной крепостью снова вдруг стала.
Ощутив свою силу и вечную власть,
Ураганом зверье разметала.
Они ждали беды – вот она и пришла!
Убоялись волков – вот они им на страх!
Черной ждали тайги – будет им чернота!
Пусть все вспомнят о зле в этих мрачных лесах.
***
Парень поздно пришел в свой оставленный дом,
Не нашел он своей здесь жены молодой.
Обошел он деревню тотчас же кругом.
Сердце сжалось смертельной тоской.
Он к последним волхвам в этот миг побежал,
Только умерли старицы в мученьях.
Лишь старуху он древнюю дома застал,
Да и жить той осталось мгновенье:
«Уходи ты отсюда, беги из лесов.
То хозяйка тайги утащила жену.
Я слыхала сегодня безумие псов,
А потом все исчезло, легло в тишину.
Нас хозяйка и то наказала сполна
Раз позволили вам без боязни придти.
Нам и так умирать скоро было пора,
А тебя умоляю тот час же уйти".
Так сказала она, и тот час умерла.
Парень бросился в лес, чтоб жену отыскать.
Только время текло, как по соснам смола
Исчезала тропа - а ее не видать.
Далеко он забрался в лесные края,
В черну чащу пришел и нашел что искал:
Окровавленный шелка клочок, где земля
Влагой красной искрится, как будто металл.
Это все - и следы, что ведут в глубину –
Туда волки ушли. Парень кинулся вслед.
Но и след оборвался, как вой на луну,
Перед парнем сосна, коей тысяча лет.
И тогда он воскликнул, от боли горя:
«Ты, тайга, взяла ту, что я вечно любил,
Будешь проклята ты и вся эта земля,
Те, кто деву мою здесь жестоко убил!
Не склонюсь я, всегда я леса убивал!
Твой простор мой топор уничтожит теперь!
Ты хотела бы, чтобы как зверь я бежал,
Но уж нет, я расправлюсь с тобою как зверь!
Вместо леса раскинутся скоро поля!
Я сожгу твою злобу в твоих же лесах!
Пусть кровавая встанет сегодня заря!
Ветер пусть разнесет твой озлобленный прах!»
***
Парень вскоре вернулся, но стал не такой.
Отпустил он помощников прочь, одаря,
Наточил свой топор огрубевшей рукой,
Избу сжег и ушел он в лесные края.
Первым делом срубил он чащобы сосну,
Пред которой кричал, чтобы вынести боль.
Не упавшей сосне не увидел смолу,
Лишь тягучую, вязкую черную кровь.
Завопила сосна, затрещали леса,
Черна сила таежная в землю ушла,
И от ужаса вся поломалась тайга,
Загорелась и алым огнем расцвела.
Небо темными тучами все залилось,
Прозвучал оглушающий, стонущий гром,
Но огонь потушить и дождю не далось.
Лесоруб черну силу рубил топором.
***
От огня пострадала жестоко тайга.
Задыхалась под пеплом земля от жары,
Жгло деревья, и звери пустились в бега
От лесов в голу степь до дождливой поры.
Но дожди хоть настали, да черное зло
Уж не радо и этому. Сила ушла.
Много леса погибло да все ж не дало
Уберечься от лютого топора.
Тяжело и не скоро пробились листы
Из-под пепла в погибшей чащобе лесной.
Вся деревня сгорела, сгорели мосты,
И тайга успокоилась, вынесла бой.
«Время раны залечит, чуть-чуть подожди,
Дождь водой напитает и грязь унесет».
Только гнулись деревья до самой земли,
Вольный ветер свободы, увы, не дает.
И деревья все падают, слышится стук,
Будто рубят под корень их в чаще лесной.
Лесоруба уж нет, но его смелый дух
Продолжает с царицей развязанный бой.
Он невидим, но так же как прежде силен,
Так же в ярости остр его крепкий топор.
Он под корень подрежет и сосны, и клен,
Вот такой для тайги у него приговор.
В страшном ужасе ведьма лесов замерла.
Покорилась гордыня царицы лесной,
Она сжалась в чащобе - вся сила ушла -
Уползла и погибла в глуши под сосной.
А деревья все падали день ото дня,
А упавши, горели в жестоком огне.
Похоронную песню под стук топора
Ворон пел молодой на засохшей сосне.
Эпилог
Скоро люди из города весть разнесли,
Что погибла жестокая сила тайги,
Что леса теперь их все до самой дали.
Ночь уже не страшна, хоть не видно не зги.
***
Там где были леса – города и поля,
Дух святой охраняет их, пост свой несет.
И от скверны очистилась эта земля.
Лесорубу потомки воздали почет.
Даже мертвый он с черным тягается злом,
Даже сгинув в тайге, помогает другим,
Да жену его, знахарку, помнят добром.
И для них он теперь уж не будет чужим.