Шумное зарево, небо всё в трещинах,
Рушится всё что нам было завещано,
До остановки добраться бы передохнуть!
Ноты сливаются в звуки тревожные:
- Знаешь, а мы быть должны уничтожены.
- Что же... тронемся в путь!
Двадцать не шесть, двадцать шесть - это выстрел,
Ветер косматый раздался и взбыстрил,
Я не рифмую давно, города-острова!
Вниз головой по наклонности плоскости,
На языке не кончаются колкости,
Волости, крепости мимо... КевадАвада!
Вылито навзничь предчувствие лета,
Сколько лет... сколько я знаю об этом?:
В мае легко повестись на любую пургу.
Гуру уходов в цветные пещеры,
Стильные трюки, но с запахом серы,
Просто иначе уже не хочу, не могу.
Шумное зарево, небо всё в трещинах,
Рушится всё что нам было завещано,
До остановки добраться бы передохнуть!
Ноты сливаются в звуки тревожные:
- Знаешь, но мы быть должны уничтожены.
- Что же... тронемся в путь!
Зарыться бы... в это отчаянно синее небо...
Верно - оно из свинца и осадок на дне,
Верно - так трудно быть первым,
Верно - veritas в вине!
Строятся стены причудливых башен,
Будет осада, но больше не страшно мне,
Видимо, что-то случилось на самом краю.
Там, на кайме возведенного рва,
Кинешь мне руку, взмахну гривой льва,
И, прослезившись на солнце, её ловлю!
Но двадцать не шесть, двадцать шесть - это градус,
Тихо, спокойно сижу здесь и радуюсь,
Письмам, тем что не приходят... ты все же пиши.
Сто сорок символов мало мне, мало мне,
Здесь только я, звук нейлона с металлами,
И рассуждения с Богом бессмертной души.