Ну надо же, ещё совсем мальчишка!
Откуда знал про белых яблонь дым?
Тот осторожно закрывает книжку,
Что не сулит быть больше молодым.
Он осмотрел изношенное тело
Цены немалой, если бы купил,
А так, его по делу и без дела
Таскал везде - в итоге износил.
Ещё подвижны, не скрипят суставы,
На выдубленной коже нет заплат,
Но в чём поэты безусловно правы,
Так это в том, что не вернуть назад:
Неутомимости и радости от бега,
Счастливый тонус разогретых мышц,
Восторг от обжигающего снега,
Когда лицом в него с разбега ниц.
Тот поглядел на руки виновато -
Прекрасный инструмент, но не щадил.
Их золотыми кто-то звал когда-то
Он ими правда, много сотворил.
Сказали бы - немецкая работа!
Но русская, а служит до сих пор,
Вот только ноги раздражают Тота
И вызывают горестный укор.
Не бегают, не носятся по склонам,
Куда девалась их былая прыть?
Чтобы фиаско Тота было полным
Привычку взяли безнадёжно ныть.
Об остальном, наверное, не надо -
Проходит всё, как с белых яблонь дым...
За зеркало Тот зацепился взглядом,
Решил взглянуть, что стало с молодым.
И на него оттуда кто-то новый
Взглянул да так, что Тот оцепенел -
Он, тот который, как-то так сурово,
Но вместе с тем насмешливо глядел.
Смутился Тот: - Кто этот серебристый
Столь дерзостно взирающий на нас?
Доброжелательно как будто, но нечисто,
С прищуром этих воронёных глаз!
И узнаёт, ещё не смея верить,
В родных чертах забытого лица -
То в зеркале, распахнутом как двери,
Стоял живой портрет его отца.