Жаркий июль предвоенного лета.
Дачный поселок, подле Москвы.
Милая барышня, с белою лентой,
В платьице летнем цвета листвы.
Взгляд твой задорный, лёгкий румянец,
Меня приковали любовью к себе.
Помню наш первый – единственный танец…
Но быть случилось Великой войне!
В грязи румынской по грудь утопая,
Помнил твой нежный и ангельский взгляд.
Я лишь мечтал, как грешник о Рае,
героем вернуться с победой назад!
Но разметала февральская вьюга
В бунтарском угаре нас по разным краям.
В грозный октябрь, ненавидя друг друга,
Мы любовь потеряли, как прошлого хлам!
Я воевал за Россию и Веру,
В сердце любовь беззаветно храня.
Ты приняла идеалом химеру,
Свободы и братства, за прошлое мстя…
Словно теперь, в полутьме ресторана,
Вижу холодный, презрительный взгляд,
Со злостью в меня ты палишь из Нагана,
Надевши с кровавой звездою наряд!
Нынче подходит красною лентой
Жизни прошедшей, недолгой итог.
Словно та девочка, в Париже надменном
Пускает мне пулю в поседевший висок.
Вот и остались: Любовь и Россия,
Старый потёртый дроздовский погон.
Полуживой, полумертвый в бессилие,
Русский остзейский белый барон…