Однажды Тыкво написал гениальное стихотворение. Там было очень много личного, доброго, светлого. Искренние чувства переполняли каждого, из тех немногих кто прочитал это произведение. Он сам перечитывал его снова и снова, просто потому что это было что-то очень родное и по сути своей до конца понятное лишь самому Тыкво. Там было написано не о нем, но каждая строчка была про него. Друзья засыпали его посланиями: "Да ты чертвоски талантлив, парень! Давай-давай, пиши еще". Восхитительные строчки сложились сами по себе, как говорят - на одном дыхании. Тыкво был очень рад, но было и какое-то иное чувство. Что-то вроде легкое грусти, едва заметного опустошения.
После Тыкво множество раз садился и по долгу смотрел на чистый листок бумаги. Думал, сочинял, переживал. Казалось, жизнь его в эти моменты замедлялась, а то и останавливалась вовсе. А он подобно Богу наблюдал откуда-то со стороны. Но из раза в раз он не мог написать ни строчки. Мысли словно бы строптивый поток ветра не могли завязаться в нужный узел, приходилось сильно, даже чрезмерно напрягаться, чтобы выдавить из себя хоть слово. Но и это он оставлял в себе, думая: "Какое избитое начало, совсем уж вычурный слог или просто ни к месту!"
Со временем все забыли и про тот самый красивый и складный стих, что будоражил когда-то и цеплял всецело. Трепал душу за изнанку и выворачивал слезы изнутри. Кто-то улыбался, кто-то плакал. Тыкво всегда грустил. Он тоже забыл про эту простую человеческую грусть, которая была сильнее самого мира. Сильнее войны, любви, ненависти, всех его взлетов и падений. Даже больше, чем слава, деньги или время. Эти строчки написанные, когда-то давно являлись самой жизнью во всех ее красках и проявлениях. Без масок, грязи или лжи. Против правил и вообще в стороне от них. Как-будто бы совсем из другого мира. Куда Тыкво заглянул по ошибке, а теперь лишился пропуска в ту дверь. Вот как бывает...
Сегодня Тыкво с самого утра затеял уборку. По всем статьям генеральную, но избирательную. Он напевал что-то себе поднос, когда добрался до бумаг лежащих в столе. "Теперь то точно пора избавится от этого хлама" - подумал Тыкво. Здесь в неприкосновенности вот уже несколько лет пылились тетради, чеки, документы и прочее-прочее-прочее. Почти что все записи, пометки и рабочие конспекты уже давно почили за ненадобностью, осталось только проводит их в последний путь. Тыкво поднял большую кипу мукулатуры, и здесь выпал в пух и прах измятый листочек. На нем ровненьким юношеским потчерком была выведена волшебная вереница строчек. Тыкво поднял упавший трофей и еле слышно промолвил: "То самое..."
Допрыгался! - Кудахтала кухарка,
Не помню я уже имен и лиц,
И партия разыграна так жалко:
Всё вечно уповал на блиц.
Меня не звали здесь на славные обеды,
Где все трещат про нижнее белье.
Ты ждал когда тебя спрошу я первым,
А я твердил на крест - ну, не мое!
Я мог писать про наши поцелуи в щечку,
Про сон и нежность, боль разлук,
Пройдуху пса упомянуть одную строчкой
Или о море, что захватывало дух...
Еще про то, как быстро я старею,
Как безвозрата рушатся мои мечты,
Про то, как вовсе и совсем я не умею
Предать перу твои любимые черты...
Но я храню..
И лучше пусть кудахчат сплетни...
Зато мне есть, что вспомнить одному
У финиша в моей финальной эстафете,
Под гом кастрюлек, и кухаркину молву.
Допрыгался! - Доносится чуть тише..
А я хладеть уж начал с головы...
Привет, Всевышний, думал ты повыше,
Зато просторно здесь: давно мечтал...
Ну, чтобы без толпы...