В кедровых гольцах половодная речка
распластана на валунах.
Тропинка по зарослям рядом змеится,
и пенятся заводи.
Пестрая птица
тревожно затенькала, — в горлышке страх,
и, кажется, слышно, как бьется сердечко!
Зачем понапрасну тебе голосить?
Я здесь безоружней, чем ангел заблудший,
мне, в горсть зачерпнувши, водицы б испить
из этой текучей серебряной лужи.
Мне б душу свою успокоить на мхах,
башкой бы уткнуться в болотную кочку.
Я тоже таю свою горечь и страх…
Людей избегаю. В дремучих лесах,
как древний философ в любимую бочку,
я прячусь и мыслю; и видится мне,
что мир исчезает в войне.
…Обуглены горы и степи черны,
кровавым огнем облака догорели,
и люди безвременно опалены
дыханием атомной адской метели…
Поймешь ли ты, птица, живую печаль?
Терзается этим олень или заяц?
— Беда! — я кричу.
Эхо катится вдаль,
В кедровых гольцах никого не касаясь.