последний дон

Борзой Писец
Бренча эмалированным бидоном
воскресным утром шлёпаю за пивом.
Забытым безымянным тихим доном
быть всё-таки уютно, но тоскливо.

Офисадом. Протоптана орбита.
Пылюсь, хирею с полстакана бури.
На донжуанство не осталось прыти,
на донхуанство не осталось дури.

Лежу в кровати припорошен тальком.
Но лишь капель ударит по карнизу,
вскипает кровь, и восстаёт идальго,
разбужен донкихотства острым кризом.

Виваче/престо ритм кардиограммы.
Рву в клочья паутину летаргии,
и чарам колдуна Феназепама
конец. Вперёд – вершить дела благие!

Гвидоны-купидоны-посейдоны
взирают одобрительно на брата.
Под хор охраны охряного дома
со стапелей взмывает ввысь палата.

Опережая альбатросьи стаи,
лечу над морем в Новую Гвинею –
там в тростниковой хижине на сваях
жуёт бетель красотка Дульсинея.