НАТАША ПОЭМА
Стена пирамидальных тополей,
Полей просторы, полосы посадок…
Кубанский край! Уж нет тебя милей!
Душой вросла, и твой мне воздух сладок.
Равнины беспредельной новизна
Пугала, ослепляла пустотою.
Зима, непостоянна и грязна,
Не шла в сравненье с северною – тою.
Но океан небесный покорил.
Он поразил роскошным опереньем,
Когда закат пылает, сизокрыл,
И ночь ложится бархатною тенью.
Иль солнце – как сияющий желток
На раскаленной неба сковородке –
Струит на землю плазменный поток
И остановит бег на миг короткий
Пред тем, как кануть в бездну за черту.
Иль на востоке чуда ожиданье…
Как я любила леса красоту!
Ушло. Я очарована Кубанью.
* * *
Теперь о том, что так меня гнетёт.
Прослыть легко сегодня ненормальным,
Когда твоей душе присущ полёт
И счастлив тем, что слышишь мир хрустальный,
А внешнее твоё житьё-бытьё
Нимало не влияет на сознанье.
Об этой «ненормальности» иль тайне
Пойдёт повествование моё.
* * *
Когда влетела я на всех парах
С категоричным кличем «или - или!»,
В Кубанске - граде на семи ветрах,
Мои порывы быстро остудили.
И… обжилась, и обросла листвой.
И здесь забило творчество фонтаном
Поэзии – негаданным, нежданным.
Теперь, Кубанск, ищу секрет я твой.
Откуда - что? Затерянный район,
Зимою сер, невзрачен, неприметен -
Земля казачьих песен и имён,
Обычаев, характеров и - сплетен.
На ярмарке тщеславья и обнов,
Где закрома трещат от изобилья,
Роятся предрассудки, и всесилье
Гадалок всех мастей и - колдунов.
Снимает «сглаз» и лечит «белый» маг,
А «чёрный» - через дом, готовит порчу.
Там друг сейчас, через минуту – враг.
Там льстят в глаза - и тут же опорочат.
Там зло творят - и плачут от обид,
Там делятся на «наших» и «не наших»…
Когда бы я не встретила Наташу,
Имел бы он совсем неважый вид.
* * *
Дитя Кубани. Нет, скорее, так:
Дитя Вселенной, милая Наташа
(И эта оговорка не пустяк!)
Была на вид лет двадцати, не старше.
Когда возникла из небытия
В кругу счастливцев, пестуемых Светом,
С небес на землю сброшенной кометой -
То не одна, боюсь, ослепла я.
Да что в ней? Безыскусна - как дитя.
Её увидишь - и поймёшь, как зыбко
В её душе. Вошла она, светя
Глазами и доверчивой улыбкой.
И волосы, стекавшие к плечам.
Прямая спинка. Стройные коленки.
И юбочка короткая, как пенка,
Натянута, тонка и горяча.
Земная плоть – небесная душа.
Как на поляне солнечные пятна,
Так ярко, по-земному, хороша
И по-земному так же не понятна.
И голосом, зовущим из глубин,
Негромким, будто сжатая пружина,
Прошла стихом по душам и по спинам.
- Всё?! – Нет, прочту я вам ещё один…
* * *
Она как ветер. Вот взялась играть,
Сняла, шутя, вуаль с клавиатуры,
И бросила. И принялась опять
Читать стихи о странностях натуры –
Свои стихи. Мы слушали, любя
Её глазами, чувствами и мукой.
А уж она, девчонкой длиннорукой,
Кружила нас, за полы теребя.
Откуда это чудо к нам сюда?
И всё она – простая – выдавала:
Что и не так она уж молода,
Что замужем недолго побывала.
И фотографий выложила ряд:
«Вот я с сестрой. А это – до болезни.
Не правда ли, была я интересней?» -
Что опровергнуть каждый был бы рад.
И снова: « До болезни…» - Что за бред!
Но вот – глаза, как угли из провала.
И что могло такой оставить след?
Что за беда? - Нас заинтриговало.
Она же нам, всё так же весела:
«Лежала я полгода в психбольнице» -
О, Боже! Тут - не то что веселиться,
Тут плакать бы. – Но как же ты жила?!
- Ах, ну потом когда-нибудь… - И вновь
Она смеётся. Нам уж не до смеха.
Непостижимо: радость и любовь -
И тут же страшно пройденная веха.
И как-то вскоре все мы разошлись
В недоуменье, с траурным осадком:
Как было этой девочке несладко!..
Но затянула всех другая жизнь.
* * *
Как тяжело, когда спутаны руки.
Как тяжело, когда связаны ноги.
Шорохи, крики, удары и стуки…
Дьяволы, духи, святые и боги!
Трупы в халатах ночами и днями
Колют мне душу, терзают на части.
Я ли живая теперь под ремнями,
Если у этих – безумных во власти?
Я – не такая, как вы. Я по праву
Душу имею. Её не губите.
Не заливайте сознанье отравой.
О, пощадите!..
* * *
Наташа позвонила мне сама,
Как поняла, не думая, спонтанно,
Когда на ночь настроились дома,
И засветился глаз телеэкрана.
И как-то, чтоб заполнить полумрак,
Спросила я о ТОМ, легко и мило:
«Но как с тобой случилось?..» - «Я любила» -
И всё. Как будто ясно всё и так.
- Но любят все. И кто же нездоров?
- Любить и быть нормальным – невозможно.
До этого была я осторожной.
Потом сама же наломала дров.
Но всё прошло. Вновь любят все меня.
Хотя, порой чего-то не хватает.
Как будто в небе – бросившая стая.
Но я живу, любя и не виня.
Молюсь об очищении души.
Хотя, боясь, родные прячут бритву.
Всё надо знать им. Всё им расскажи!
Хотите, я прочту свою молитву?
Хоть одна я – не свободна.
Я молю о состраданье.
Память - блудня, память - сводня,
Отпусти на покаянье.
Дай спокойным сном забыться,
Засвети в душе лампаду,
Целомудренной девицей
Дай молиться до упаду.
Перед образом Христовым
Отпусти на волю с миром,
Вновь не дай мне из земного
Сотворить себе кумира.
Ну, всё. Пока! У телефона – мать.
Пойду к обрыву. Постою у края.
Хотя меня не очень-то пускают.
Вы знаете, я так люблю гулять!
* * *
- Алло, Наташа? Здравствуй, это я. –
За мой вопрос нескромный мне неловко. -
Как там живёт поэзия твоя?
Чем занята сейчас твоя головка?..
- Вы знаете, где я вчера была?
На Сириусе. Нет, всё по порядку.
Листала я вчера свою тетрадку
И там стихотворение нашла.
Про космос. И ещё про то село,
Где я жила до своего рожденья.
Светили звёзды. Было так светло! –
И я уж там. Не сон, не наважденье –
Взаправду! Мне б туда мою сестру.
Смогла сама тогда бы убедиться,
Что там деревни есть и есть столицы,
Но всё другое. И что я – не вру.
Вы верите мне?! – Ну, конечно, да! –
Я не шучу. Когда я ТАМ бываю,
Здесь ничего не помню я тогда:
То ручку, то расчёску забываю…
Простите, продолжать я не могу.
Мне надо записать, что там случилось… -
Отбой. (И мне бывать там приходилось,
Но только я об этом – ни гугу!)
* * *
Однажды привела её домой,
И сразу на балкон прошли из зала.
- Вот мой простор! Вот мир бескрайний мой!
- А я всё это так и представляла.
Достаточно бывает лишь одно
Мне слово услыхать – и всё понятно:
Как там - красиво или неприятно.
Как будто заглянула я в окно.
Снаружи у меня всё – тишь да гладь.
А сколько силы! Я как ветер буйный!
Кем только захочу, могу я стать.
Сама не знаю, может, я – колдунья?
У всех в душе какая-то стена.
Им не понять. Считают фантазёркой.
А мне – легко. Лишь приоткрою створку –
И вот уже я - Сольвейг у окна.
Послушайте, как я ТОГДА жила.
Я как-то записала на листочке.
Сейчас найду… Всего шестнадцать строчек.
Как я ТОГДА любимого ждала.
(ПЕСНЯ СОЛЬВЕЙГ)
Я – Сольвейг. Всю жизнь в ожиданье пою
У прялки. А нить – бесконечна,
Что силу и молодость тянет мою.
Ветшает наряд подвенечный.
А прялка жужжит монотонно пчелой,
В углу молчаливая прежде.
И я, как заброшенный дом нежилой,
Что памятью жив и надеждой.
А там – хороводы за краем села,
Смеются соседские дети…
Последнюю песню я в нитку вплела,
И руки повисли, как плети.
Вспорхнула над домом. Витаю вовне.
Беспечна. Стряхнула усталость.
Вон путник у леса. Спешит он ко мне –
К тому, что от Сольвейг осталось…
А вот на днях летала в мир другой.
(Я знала, что глаза мои закрыты).
Перед глазами Воланда нагой
На каблучках предстала Маргаритой.
- Вот мне бы!.. Познакомиться бы с ним! –
Я разошлась. И предложить бы впору:
«На шабаш ведьм, на Лысую на гору
Давай с тобою вместе полетим!»
Потом мы пили чай. И за столом
Судьба моя сквозь пальцы утекала.
Я что-то вспоминала о былом.
Она меня вовсю перебивала…
И лился голосок её, звеня,
О том, что раньше думала сама я:
- Когда пишу стихи, я столько знаю!
А как у Вас бывает? – У меня?...
* * *
(БУМАЖНЫЙ КОРАБЛИК)
Когда глаза болезненны и влажны,
И давит грудь пустая трата дней,
Я в ночь зову кораблик свой бумажный
И вновь плыву – счастливая - по ней.
Где мысли обретают очертанье,
Где скалы разбивает их прибой,
Душа моя, разбалтывая тайны,
Строку мою уводит за собой.
Кому-то слышно слабое шуршанье.
Ко мне же ночь врывается, крича.
И, светом наполняя содержанье,
Потрескивает весело свеча.
На мелкое накладывая вето,
Плывёт кораблик медленно ко сну,
Даря глоток пленительного света
И силы жить в пожизненном плену.
* * *
А что Кубанск? Воды всё жаждал он –
И все дожди у нас в начале лета.
Как только солнце туч пробьёт заслон,
Так мы глотнём прорвавшегося света.
Конец учёбы, школы и цветы
Без лишних слов оплаканы природой.
И на товар устойчивая мода
Ушла под крыши, тенты и зонты.
Течёт базар: лари, лотки, ряды…
Все нынче в ширпотребе иностранном.
Не чувствуем мы привкуса беды,
И мало кто находит это странным.
Куда же наше, русское ушло?
Неужто разучились делать сами?
Страна купцов. Все стали продавцами.
Чужим торгует город и село.
Мне тошно от жующего лица,
Когда вся суть – в жевательном процессе.
Претит американская пыльца,
И не хочу играть я в этой пьесе!
Уж не найдём героя своего.
Дошлó, что наши лгут с улыбкой ватной.
Все без ума от челюсти квадратной
Шварценеггера и мускулов его.
Действительность безумна и горька
Тем, кто прошёл духовное крещенье.
Но мой кораблик встал у островка
Доверия и доброго общенья.
Как далека и чужда мне теперь
Та жизнь моя – погоня и трясина!
И купол надо мной бездонно синий,
И в новый мир уж приоткрыта дверь.
* * *
Я с обострённым чувством красоты
Вдруг стала жить, и видеть смысл – в вечном.
А истины доступны и просты,
Раз нет конца на станции конечной.
И что – «никто ни в чём не виноват»
Становится понятней. На болоте
Я окунаюсь в мир своих утопий
И строю свой, родной звучащий град.
(ДРУЗЬЯМ-ПОЭТАМ)
Дорогие мои сумасшедшие!
И не званы вы, и не поняты.
Из далёких миров ушедшие,
В этом – бьётесь о стены, стонете.
В этом – жизнью живёте странною,
Не постигнув тайн общежития,
От которого, будто пьяные,
Отрываетесь по наитию.
И уноситесь от обычного –
Серо-правильно-сыто скучного
В облака, в сокровенно личное,
В это счастье собственноручное.
И от вас белоручка-неженка
С твёрдым взглядом, душой бесшумною
Заражается сумасшедшинкой,
Став такой же, как вы, без - умною.
И – затравленно вон. Неистово
От обычностью изувеченных,
За глотком первозданно чистого –
В мир Блуждающих и Отмеченных.
* * *
Из церкви по пути зашла, кипя,
Знакомая старухи и – о сыне:
«Ну сколько можно мучиться, терпя!
Иду – а он с дружками в магазине!
Запрячу самогонку от него,
Найдёт, стервец, утащит из подвала.
Чуть отвернулась – он отрезал сала.
А я ему: «Не трогай моего!»
Какой у всех в сознанье кавардак!
Боюсь людей, боюсь унылых буден.
И мне до горизонта только шаг,
Но, Боже мой, насколько же он труден!
Чем мелочность людская рождена?
Сумой, богатством, рабством или властью?
И так, порой, хочу сказать со страстью:
«Кому – чего? Бери, не жалко - на!»
(Я ВЕРЮ)
Я верю в то, что пьющие – напьются.
Потерянные в сумерках – найдутся.
И будет скромность вознаграждена.
И станем милой каждая жена.
Сольются, настрадавшись до предела,
Величье духа с красотою тела.
Совет и мир войдут в холодный дом,
Чтоб жизнь согреть любовью и трудом.
Я свято верю, что наступит это,
Что вся земля наполнится приветом,
Что зубы сами выпадут у зла,
Что жизнь моя предтечею была!
* * *
Уже два дня во мне метался дух,
И снились мне поля чертополоха.
Вдруг серой мышью пробежавший слух –
Моей Наташе снова очень плохо.
- Алло, Наташу можно?.. – Нет, нельзя!
Светлана?.. Нет!! – попробую иначе.
-Алло! С работы?.. – и уже помягче:
Замучились, её мы увозя!
Всё билась и кричала – не унять.
Два мужика едва её скрутили.
А что же делать? Больно, я же мать… -
Ей больно, ей! Вы ей ломали крылья!
В семье не без урода? Кто - урод?
Она? Да вы не поняли – святая!.
Была она свободной, улетая…
Глуха Земля и слеп её народ!
Да если бы их было большинство,
То место нам - «нормальным» там, в психушке.
Но чем искать в убогом божество,
Куда приятней нам сшибать верхушки.
И запеклась, застряла в горле боль.
Дай, Боже, сил Наташе не сломаться.
И да поможет ей Святое братство,
И да остынет выпавшая соль…
* * *
Не мучайте, люди, меня!
Оставьте в покое.
И пламя живого огня
Не тронет земное.
Не свергнет привычный уклад,
Не вздыбятся крыши.
Пускай я для вас невпопад.
Я – в собственной нише.
Я в ней, не дрожа, не грозя,
Своя до предела.
Но только пытаться нельзя
Меня переделать.
Нельзя бесконечно, «любя»,
Заламывать руки.
Уж лучше оставьте, «губя»,
На горе и муки.
Я стены вам не разобью
И мир не разрушу.
Вы только оставьте мою
Нетронутой душу!
* * *
Она вошла под вечер. – Я пришла.
Я раньше не могла. Вам говорили?.. –
Какая боль от скорбного узла
Её волос! Какая правда в стиле!
Мы говорили будто целый век.
- Чего-то я никак не понимаю.
Я стала будто уточка хромая… -
И глубина такая из-под век!
Я что-то лепечу, что всё пройдёт.
Что только здесь у нас такие нравы,
Что будет день, исправится народ
И вдруг поймёт: «Как были мы не правы!»
Что ей в столицу надо, на простор,
Где так легко средь масок потеряться…
Я говорила, и плясали пальцы,
И жёг, и мучил взгляд её в упор.
- Ну, мне пора. – Увы, пожалуй, да.
Ты нынче как-то поздно появилась.
- Скорее, слишком рано… - Я тогда
Словам её немного удивилась.
Потом, недоумение гоня,
Смотрела я, как в ночи растворялась
Её фигурка. И сдавила жалость,
Как что-то оторвали от меня.
* * *
И больше я не видела её.
Она ушла. Пропала. Испарилась.
Наташа, сновидение моё!
Возможно, ты всего лишь мне приснилась!
Хотела лёд улыбкой растопить,
И лучик захлебнулся нашей тенью.
Но здесь со мной твоё стихотворенье,
Один глоток тому, кто хочет пить.
Куда ушла? Зачем? – пустой вопрос.
Ушла и всё. На новую планету,
Оставив край, сверкающий от рос,
Забыв, что он сживал её со свету.
Явилась и прошла неясным сном.
Родные, спохватясь, подали в розыск,
И, не дождавшись, пáлевые розы
Осыпались шелками под окном…
* * *
Страдают небеса голубизной,
И бьёт в глаза смертельная усталость.
Но в памяти моей она со мной.
А если так, я с нею не рассталась.
Она со мной гвоздичкой полевой –
Мы с ней ведём о Вечности беседы,
В ночи поёт о том, что канут беды,
И звёздочкой парит над головой.
Бывает беспричинная тоска,
И яд во мне перекрывает поры.
Она забьётся жилкой у виска
И позовёт на волю, на просторы.
Но только лишь ступлю я за порог -
И всё пройдёт. Поют негромко травы.
«Наташа…» - вторят светлые дубравы.
«Наташа…» - мне доносит ветерок…