– Александр Михайлович, как Вы оцениваете сложившуюся ситуацию: Россия, отказавшись от строительства «светлого коммунистического будущего», подняла отгораживающий её от «демократического мира» занавес, и её буквально затопил суррогат секуляризованной западной культуры. Не захлебнёмся ли мы в нём? Не потеряем ли свою культурную самобытность? Не выхолостимся ли духовно?
– Не захлебнёмся! И не выхолостимся! Культура секуляризованная, то есть светская, мирская, или, как говорил Аввакум Петров, «внешняя мудрость», несмотря на видимые её успехи, у нас не приживается. Россия очень религиозна – в этом её счастье и её горе! И так было всегда…
Но – как религиозен наш народ? К величайшему сожалению, не воспитанно религиозен! Православие ведь чем прекрасно? Это – весёлая религия! Разумеется, имею в виду веселие духовное. Вот почему у нас не было ни инквизиции, ни пуританства. Но мы отказались от милого Православия. В общем-то, к нему и не возвращаемся.
Я православный человек. Хожу, конечно, в церковь. Поминание подаю. Делаю всё как полагается. Но я вижу, что едва ли не большинство людей, стоящих в храме, либо ханжи, либо совершенно не знающие православного обихода. Они даже не знают, когда во время литургии надо креститься!
– Чего ж Вы хотите? Ведь три поколения русских были насильственно отторгнуты от церкви!
– Чего я хочу? Учиться надо! А то – что нынче получается? Наш народ повсеместно призывают во что-то верить. В колдунов, например. В мой почтовый ящик опускают бесплатную газетёнку, в которой всегда нахожу объявления: такой-то снимает порчу… При-во-раживает!
Помню, шёл как-то по Московскому проспекту. Останавливает барышня. Хлопает ресницами, глазки голубые – красавица! Спрашивает меня: вы книжки читаете? Отвечаю, что иногда-де и читаю, всё-таки грамотный… И тут она протягивает книгу… про Кришну! Нет, милая, не надо, говорю, я – православный. И что же? Смотрю, глазки-то у неё злые-презлые сделались!
Всё-то мы из одной религии в другую суёмся. В чём суть «русского коммунизма»? Да в том, что эта проблема прежде всего религиозная. То мы верили в марксизм и ленинизм, а теперь вот в Международный валютный фонд. Ведь рыночная экономика, поверить в которую призывают, тоже своего рода религия! Нам бы от такой религиозности как-нибудь отойти. Отойти и окультуриться!
Знаете, я всегда выступал против атеизма, за что меня в своё время всячески преследовали. Так вот теперь я выступаю за атеизм. Но – только не за «научный»! Атеизм есть трёх родов. Например, которым в молодости грешил Пушкин. Он написал из Одессы князю Петру Андреевичу Вяземскому, что берёт у одного англичанина уроки «чистого афеизма». Этот «единственный умный афей», которого поэт там встретил, пытался доказать, что нет Творца и нет бессмертия души. «Система, – пишет Пушкин, – не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная». Понимаете? Пушкину это вовсе не понравилось – и он опечалился! Когда человек приходит к неверию и печалится, такое неверие я не могу не уважать.
Второй уважаемый мною атеизм, которого сегодня практически не встретишь – это атеизм Стивы Облонского. Он мог ухаживать за гувернантками, на охоте проходить пешком десятки вёрст, а вот, видите ли, в церкви у него ноги затекают. Не может службу отстоять. Для него нет Бога и нет – ну, что тут поделаешь! – и в этом он не видит ничего страшного.
Но ведь на самом-то деле преобладают «научные атеисты»! Православный человек с любовью и духовным весельем говорит: верую, что Бог есть. А «научный атеист» со злобою и ненавистью: верю, верю, верю, что Бога нет! Конечно, мне он возразит, что слово «верю» не из его лексикона, что он «уверен», однако это дела не меняет. Такой нигилистический атеизм – разрушителен. Вот что страшно! Пожалуйста, будьте себе атеистами, но приличными – не человеконенавистниками!
Вот я недавно на конференцию в Вену летал… Тема конференции «Смерть в мировых религиях и культурах». В своём докладе я попытался объяснить, что это за религиозное извращение с мавзолеем и мумификацией тела Ленина. В Вене собрались люди разных конфессий: православные, католики, буддисты… И поверьте, не было у нас никакой розни. Можно, оказывается, нормально жить и нормально общаться. Надо только уважать чужие верования. А прежде всего уважать частную жизнь человека! К сожалению, она у нас не уважалась и не уважается по сю пору. Некие «общественники» меня спрашивают:
– Вы за кого будете голосовать?
– А какое, – отвечаю, – ваше дело?
– Ах, вы так! – возмущаются. – Значит, вы за тех-то и за тех-то! Значит, вам наплевать на наше мнение!
И ничего с ними не поделаешь…
– А как Вы относитесь к тому, что нынче многие деятели искусства, примкнув к тем или иным партиям и движениям, выставили свои кандидатуры в Думу – подались, так сказать, в «большую» политику.
– Как к этому относиться? Принимаю всё как есть. А отвечу кратко. Деятели эти совершили сделку: мы вам свою популярность, а вы нам то-то и то-то. Чистая корысть, и ничего больше! Впрочем, допускаю и другой мотив. Кто-то, возможно, искренне пожелал ступить на новое поприще. Но тогда, какой же он теперь деятель искусства?
– Александр Михайлович, вот Вы сказали: «Нам бы окультуриться». А как это понимать? Разве интеллигенция наша малокультурна?
– Совершенно! Я не признаю термина «интеллигент». И против того, чтобы в него вкладывали некий высокий смысл. Салтыков-Щедрин – человек злой, но талантливый, спрашивал о писателе Боборыкине: ну, что он там ещё набоборыкал? Так вот тот «набоборыкал» термин «интеллигент». Покойный Лев Николаевич Гумилёв определял интеллигенцию так, и я с ним абсолютно согласен: это люди, выгнанные за неуспеваемость. Тот же Бухарин, например. Или, скажем, все революционеры Ульяновы…
– Тут лишь остаётся добавить: значит, и обиженные, а потому и стоявшие в оппозиции к «режиму»…
– Насчёт оппозиции вот что скажу. Я сам в оппозиции, как и каждый русский. Это крест наш! Хотя и понимаю, что если все мы в оппозиции, добра не будет. Нет, до гражданской войны мы не дойдём. У нас просто-напросто нет на неё сил – ни духовных, ни физических. Часто ли нынче встретишь мужчину, который мог бы разогнуть подкову, или, скажем, завязать узлом кочергу? Как, например, это делал граф Алексей Константинович Толстой. А раньше в каждой деревне был такой «граф». Нет, ни на какие революции мы теперь не способны. И слава Богу! Хватит! Пора научиться жить по-другому. А научить и спасти нас может теперь только культура. Но какая?
Прежде всего, нам надо распроститься с утопической идеей, что в культуре все равны. Перед Богом – да! – что слесарь, что президент. Бог будет судить их по одним законам: кого в ад определит, а кого в рай. Но в культуре не могут быть все равны.
Мешает нам жить и другая утопия – всеобщее образование. Это когда все во что бы то ни стало должны читать «Войну и мiр». А ведь главное – дать возможность прочесть этот роман. Если же не хочешь – не читай!
Ваш журнал называется «Культурно-просветительная работа». Вот и я занимаюсь просветительством… Недавно подошёл ко мне незнакомый человек и спросил:
– Почему вы не выступаете по телевидению так же часто, как раньше?
– Не знаю, – говорю, – всё-таки ещё выступаю… А вообще-то, голубчик, я ошибся! Всю жизнь я этим занимался и по наивности думал, что хоть какой-то «беспорядок произведу». Но, увы, видимо, овчинка не стоила выделки!
– Напраслину на себя возводите, Александр Михайлович! А Ваш незнакомец прав. Побольше бы таких просветительских передач! А то ведь чем нынче кормят из «ящика»? Просто оторопь берёт! Во времена партийного единомыслия и то, право, не было такой пошлятины. Одни иностранные сериалы чего стоят!
– Что ж, спасибо. А что касается сериалов, то они, навряд ли глубоко нас затронут. Не та почва! Ведь так жить, как в них живут, русскому человеку глубоко противно. Герои ничего не делают, а только разговаривают, выясняя, кто чья дочь или кто чей сын. Они даже
Не ходят, а либо сидят, либо стоят. Нет, эта пища не для русской души. И, уверен, уже многим набила оскомину.
– Так оно, пожалуй, и есть. И таких людей, у которых навязываемый телевидением образ жизни вызывает стойкое отторжение, больше всего в провинции. Там, в чём не раз убеждался, русская душа ещё сохраняет свою «русскость». К делам же столичным относятся в глубинке если и не враждебно, то весьма настороженно и недоверчиво. Вам, насколько мне известно, довелось основательно проездиться по стране. Довелось увидеть самую что ни на есть глубинку – старообрядческие Юг, Заволжье и Север. Ведь Москва и Санкт-Петербург далеко ещё не вся Россия!
– Плохое отношение к Москве понятно. И, к сожалению, есть для этого основания. Москва бьёт с носка – Москва гребёт под себя – Москва слезам не верит: Россия давно её определила в этих дразнилках. Кстати, заметьте, Москвой владеют вовсе не москвичи. Ведь туда все за карьерой едут. Питер всё же ещё сохранил свою самобытность, потому что здесь большую карьеру не сделаешь.
Беда России в том, что у неё осталась лишь одна столица. Государство благоденствовало, когда имело их две. Да, Москва была в оппозиции к Петербургу. Но император короновался в Успенском соборе Кремля – никуда не денешься!
Чтобы вывести Россию из дрёмы, увеличить её мощь и заставить с ней считаться, Москве надо было дать окорот. Пётр понял, что с Москвой не справиться. Никак! И новую столицу специально назвал по-немецки-голландски Санкт-Петербургом.
Ленин же вновь возвратил столицу в Москву. И при большевиках она превратилась в спрута, подмявшего всё и вся под себя. Второй столицы не стало. А при столь действенной централизации власти и провинция лишилась даже маломальской самостоятельности.
Ещё одна беда России ХХ века в том, что город уничтожил деревню, а деревня отомстила городу. Причём так отомстила, что мы ещё столетие будем чихать и корчиться! Ведь русская культура – это прежде всего культура сельская. Недаром и «крестьянин» от «христианина».
Я помню, когда деревня «победила» город – мой город Питер. Это случилось в 60-х годах. У нас тогда были очереди на автобус и троллейбус. Если мест не хватало, все спокойно ждали следующего. А тут вдруг очереди не стало. Вместо неё – гнусный навал толпы! Причём, я вовсе никого не обвиняю. Людей вынудили уехать из деревень.
Сельская Россия обезлюдела, а традиционная культура села резко оскудела. Появились так называемые «рабочие посёлки». Культурный уклад их известен. Он неизбежно пришёл и в Москву, и в Питер, и в другие старинные города.
Однажды у меня забарахлил телефон. Я вышел позвонить из автомата. Их было несколько в округе. Я все обошёл, а позвонить так и смог: все были изувечены до неузнаваемости! Чем мотивировать такое варварство? Ведь автомат не мешает, не оскорбляет, не отнимает… И кому-то надо, надо его уничтожить!? И это не что иное, как опосредованная месть деревни городу.
– Александр Михайлович, Вы назвали лишь некоторые беды России ХХ века. Были, конечно, и другие. Они наслаивались друг на друга, накапливались, и вот, наконец, поползла, а потом и грянула «перестройка». Она открыла ворота для новых бед: распался Союз, миллионы русских оказались за границей, население страны обнищало, резко возросла преступность, вспыхнули «периферийные» войны, началась чеченская бойня… На фоне всего этого вроде бы кощунственно напоминать о каких-то радостях, пришедших с перестройкой, но ведь и таковые, как говорится, налицо. Это радости духовного порядка: прекратился идеологический гнёт, распрямляется православная церковь, стала доступной духовная литература… Хотя опять-таки, наряду с этим расцветают сектантство и оккультизм, книжные лавки завалены «порнухой» и «чернухой»… Какое же время мы переживаем? Одни называют его смутным, другие – безвременьем. А как бы Вы охарактеризовали нашу эпоху?
– Эпоха самозванцев! Такое уже случалось на Руси. А началось с Гришки Отрепьева. Затем пришли самозванцы «великого Октября»: Ленин, Троцкий, Сталин… И вот – снова, причём на всех уровнях, начиная с правительственного. Явились и претенденты на царский трон. Возрождается «Дворянское собрание» и «Казачество». Но вглядитесь: и там, и там, и повсюду чуть ли не сплошь самозванцы!
– А теперь позвольте коснуться темы, в известном смысле, для Вас интимной. Ведь творческая судьба Ваша – потомственного сотрудника Пушкинского Дома – связана с ним наитеснейше. Причём едва ли не с младенчества! Вот почему хочу Вас спросить: что он значит для Вас лично? А потом, расширив (и углубив) вопрос, узнать, как говорится, из первых рук: каково, на Ваш взгляд, значение Пушкинского Дома в культурной жизни России?
– Как-то раз, выступая по «Свободе» о Пушкинском Доме, я сказал, что он для меня не что-то, а Кто-то! Понимаете? Недавно одна старушка, она ещё работает, призналась, что была влюблена в моего папу – первого аспиранта Пушкинского Дома. И в разговоре о «Доме», чтобы быть предельно точным, я не могу быть беспристрастным. Тут моя судьба и – вы угадали! – моё интимное дело.
Что он значит для России? Это – хранитель добра! Ведь там собрались и работали в советское время учёные «из бывших». Например, родственник писателя Глеба Успенского. Или, скажем, сын писателя Иеронима Ясинского… Какими же были эти «бывшие»? Я вам поясню.
Приближался Новый – 1942-й год. Питер в блокаде. Обстрелы, бомбёжки – каждый день. Люди голодают и даже умирают от голода.. А в музее института хранился сноп пшеницы, подаренный Некрасову крестьянами Карабихи. Пыльный, засохший – столетней давности! Но для пищи вполне пригодный. Пшеничкой бы этой и спасаться от голода. Ан нет!.. Послушайте, как всё происходило.
Рядом с «Домом» находилась база подводных лодок… Почему в нашей библиотеке нет, скажем, полного Рокамболя и некоторых других, как нынче говорят, «читабельных» авторов? Да потому, что эти книги отдавали читать подводникам. Но через базу наши сотрудники могли снестись с «большой землёй». Вот они и послали телеграмму президенту Академии наук, кстати сказать, биологу, академику Комарову: можно ли нам съесть эту пшеницу? И знаете, что он ответил? – «Валяйте, ребята!». Только тогда они эту пшеничку на столе обмолотили, сделали мучку и сварили к Новому году кашу.
Думаете, их останавливал страх перед наказанием за утрату экспоната? Вовсе нет! Никто бы о нём и не вспомнил. Тут были, скажу Вам, совсем иные мотивы. И чисто земные, и, если хотите, преданность «Дому». Понимаете?
Недавно «Дом» посетил известный предприниматель Боровой. Я на встречу с ним не пошёл. Признаться, недолюбливаю «новых русских». Но вот что мне рассказали. Боровой спросил: что, господа учёные, бедствуете? Да, отвечают, бедно живём. Так продайте что-нибудь! – советует Боровой. Разве в «Доме» нет ничего такого, что бы можно было продать?
Есть, конечно. Скажем, рукописи Пушкина или кинжал Лермонтова. Вместо оригинала можно положить копию. А на аукционе Сотсби хорошие деньги сорвать. Нет, господа! Мы не продали ни одной страницы. Ничего! И пока мы живы, уверен, этого не случится.
Такой вот Пушкинский Дом! Он и по сей день хранит духовные заветы «бывших». Вспоминаю Бориса Викторовича Томашевского, Варвару Павловну Адрианову-Перетц, Владимира Ивановича Малышева… Святые люди!
Меня, тогда ещё студента, Владимир Иванович взял с собою в археографическую экспедицию. Мы ехали поездом через Котлас до Печоры, а потом на колёсном пароходе до Усть-Цильмы. Душевнейший человек! Я его страшно любил… Так вот уже тогда он постарался, чтобы я раз навсегда затвердил первый и главный его профессиональный принцип: ни одной рукописи, ни одного листочка – дома! Мы – не коллекционеры. Собираем книги не для себя. Вторая заповедь касалась этики собирательства: нельзя лукавить и притворяться, нельзя выдавать себя за старовера. Казалось бы, отчего не слукавить? Ведь ради науки! Но наука есть отыскание истины. А к истине нет и не может быть путей безнравственных!
Однажды Варвара Павловна, нимало не думая назидать, а, как говорится, от полноты сердца продекламировала:
Где высок`о стоит наука,
Стоит выс`око человек!
В Пушкинском Доме наука стоит высоко. Но только нынче мало кого такая высота привлекает. Больших денег на ней не заработаешь. Не доходна!
Скажу больше. Сейчас почти никто не знает, что это за Пушкинский Дом и где он находится. Как-то раз, совсем недавно, сажусь в такси и говорю: «Пушкинский Дом». А шофёр меня спрашивает: «На мойку?». Хорошо, хоть знает, где музей-квартира Пушкина. Это – таксист. А то ведь и журналисты путают!
Помните, приезжал к нам принц Уэльский? Он дал деньги на факсимильное воспроизведение рукописей Пушкина. И тут же по радио сообщают: дескать, дожили – рукописи Пушкина уплывают за границу. Николаю Николаевичу Скатову, нашему директору, звонят: как же вы решились на такое? «Да никуда не уплывают, – отвечает Николай Николаевич, – и уплыть не могут!» Тогда журналисты дали опровержение. Но какое?! «Рукописи Пушкина остаются на Мойке». Здравствуйте, дважды совравши!
В Пушкинском Доме богатейшее собрание автографов, и не только Пушкина. Моцарта хотите? Пожалуйста, приходите, покажу. Рукописи Бетховена, Байрона, Петра Великого, протопопа Аввакума… Пожалуйста! Но чтобы мы посмели их сплавлять за рубеж? Боже упаси! И в мыслях такого нет!
– Александр Михайлович, в своё время царский министр финансов Коковцев, будучи по служебным делам в Париже и случайно узнав о коллекции пушкинских рукописей, хранящейся там у А.Ф.Онегина, по возвращении в Россию, как пишет в своём дневнике Рышков, тотчас же «доложил Государю, что её надо непременно приобрести для Пушкинского Дома». И эта уникальная коллекция с «высочайшего позволения» была приобретена. Разумеется, за счёт правительственной казны. Факт, насколько известно, едва ли не единичный. «Нечто необычайное, – признаёт сам Рышков, – к чему мы совершенно не привыкли!». Но факт остаётся фактом. А напомнил о нём лишь для того, чтобы спросить: способно ли на такие инициативы нынешнее правительство? А если шире: поддерживает ли оно столь уникальный объект (а по-Вашему – субъект) российской культуры, каким является Пушкинский Дом?
– Спасибо, поддерживает! Как в иных хозяйствах поддерживают, подвешивая на верёвках оголодавшую корову.
А инициативы были… Приезжал к нам Собчак и сетовал: вот мы вам предложили «Дом Державина», а вы от него отказались! Да, не взяли. Здание требует капитального ремонта. Это же огромные деньги! А у нас
На смехотворную зарплату едва хватает. Ну, не насмешка ли? У моего сына, аспиранта, стипендия 150 тысяч.*** Можно ли на них прожить? Я, будучи аспирантом, получал 700 рублей, то есть те же 70 предперестроечных. Тоже не густо, но ведь хватало же, и вполне! Однако – и отчаиваться грех. И не такие времена переживали! Переживём и эти. Революции и перестройки пройдут, а Пушкинский Дом останется!
– Не за горами 200-летний юбилей Пушкина. С чем к нему придёт Пушкинский Дом? Как он готовится встретить эту знаменательную дату?
– Одно скажу: имени, которое он носит – не посрамит! Можете не сомневаться. Как был на «Дом» хранителем культуры, таковым вовек и пребудет. А юбилей Пушкина… Видите ли, у нас после Петра Великого со святостью стало довольно худо. Вот и избрали мы себе во святые поэтов. А верховным апостолом, конечно же, Пушкина. Так давайте же чтить его заветы! «Для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи». А внимать веленью Божию – стараться делать добро! Ну, хоть немножко… Пушкинский Дом это делает. Он не только хранит добро, но и духовно просвещает. Взглянет, к примеру, человек на автограф Пушкина – и в душе у него что-то дрогнет. И он уже меньше способен на зло.
– Александр Михайлович, кто-то из святых обмолвился, что один только взгляд на Священное писание отвращает от зла. Вот и Вы о Пушкине – словно по Афонскому патерику!
– Чему ж вы удивляетесь? Разве мы не говорили о том, что русские, как никто, религиозны? Религиозны они и тут – перед автографом Поэта. Куда ж от этого уйдешь? Мы – такие!
По дороге домой, просматривая в поезде петербургскую «Вечёрку» (от 7 декабря 1995 г.), я наткнулся на заметку (ну, прямо – лыко в строку!), ясно показывающую материальную «состоятельность» Пушкинского Дома.
ПОЧЁТНЫЙ СПИСОК РАСТЁТ
Как мы уже сообщали, завтра в Пушкинском Доме – благотворительный вечер-концерт, посвящённый 90-летию со дня основания этого знаменитого научно-культурного центра.
В нём примут участие академики Дмитрий Лихачёв, Александр Панченко, Георгий Фридлендер, Государственный симфонический оркестр СПб под управлением Андрея Аниханова, замечательные петербургские исполнители Ирина Богачёва, Маргарита Алавердян, Андрей Славный.
Организаторы акции сообщили «Вечёрке», что число пожертвователей, купивших билеты стоимостью 1 млн. рублей, растёт. Зрителями вечера-концерта стали Юрий Львов, президент банка «Санкт-Петербург»; Лидия Кобрина, директор студии грамзаписи; Юрий Кравцов, председатель законодательного собрания СПб; Людмила Нарусова, доцент Академии культуры; Анатолий Турчак, президент холдинговой компании «Ленинец»; Сергей Алексеев, генеральный директор объединения «Ленэкспо»; Василий Скрябин, постоянный представитель Республики Соха (Якутия) в Санкт-Петербурге.
Надеюсь, число жертвователей ещё вырастет и что они не ограничатся лишь покупкой билетов. Как не порадоваться такому благому делу! Но только, честно говоря, не без горечи радость. Пушкинский Дом – гордость и слава России! – живёт нынче с протянутой рукой, собирает с мира по нитке себе, нищему, на рубаху. Разве не грустно это видеть?
Декабрь 1995
(Начало см. в №/№ 1–2)
* Журнал «Культурно-просветительная работа» («Встреча»), №4, 1996
** Исполнилось в декабре 1995 года
*** Примерно 1500 рублей нынешних
Начало см.
1 http://www.stihi.ru/2012/06/02/3082
2 http://www.stihi.ru/2012/06/02/2995