Что же произошло?
Я раньше не интересовался творчеством папы. У меня была своя насыщенная жизнь и в школе, и в институте, и на заводе. А папа писал какие-то повести и рассказы о жителях деревни, и мне эта тема была неинтересна. Пишет, ну и пусть пишет. Про заводскую жизнь ведь он совсем не знает, а там такие сюжеты, людские судьбы, накал событий, каждый день что-нибудь новое. Поэтому я не очень-то расспрашивал папу при жизни о его молодых годах, ну что там могло быть интересного? И к его архиву, к его старым фотографиям относился, чего греха таить, пренебрежительно, как к ненужным, устаревшим бумажкам. Архив сохранила мама. Последнюю неопубликованную рукопись повести «Кызыл туры» она аккуратно сложила в папки с тесемками и написала своим красивым почерком на папке название повести и годы «1986 – 1994». Если бы не эта надпись мамы, может быть, при очередной уборке вместе с ненужными бумагами часть архива могла и пропасть, подумаешь, какие-то старые пожелтевшие бумажки с неразборчивым почерком.
В процессе работы над архивом постепенно мое отношение к творчеству папы и к этим пожелтевшим бумажкам менялось, и с какого-то момента я понял, что совсем не знал папу, и что каждая бумажка из архива имеет ценность. Что же такое произошло в моем сознании, что заставило меня кардинально поменять свои взгляды? Может, я так поздно повзрослел? Вряд ли, ведь на следующий год мне уже пойдет седьмой десяток. Может, кто-то разъяснил мне, вразумил меня? Тоже вряд ли, меня очень трудно переубедить. Я долго размышлял, что же произошло, и, наконец, сообразил, в чем дело. Я понял, что папа был очень талантливым писателем с очень нелегкой судьбой. Когда я расшифровывал автобиографические отрывки из его последней повести о его шахтерской эпопее, о его участии в войне, меня настолько захватило папино повествование, что порой мне стало казаться, что это происходит со мной: это я иду по мокрым неосвещенным штрекам, это я рублю уголь отбойным молотком, это я вижу бомбежки немецких бомбардировщиков, это на моих глазах в нескольких метрах от меня завалило мастера, это я с друзьями, похоронив мастера, без денег, еды и воды молча, не сговариваясь, пошел пешком по шпалам в родную Татарию, это я перескакивал с одного товарного поезда на другой, чтобы ехать в сторону дома, это я разгружал пароходы, чтобы доплыть до Казани, это я с товарищами прыгал на берегу от радости, приплыв наконец-то в Казань. И это меня на фронте изо дня в день бросали в атаку под кинжальный огонь немецких пулеметов и минометов, это у меня шинель днем насквозь мокрая от лежания в мартовском снегу под огнем немцев, ночью превращалась в пудовый ледяной панцирь. Все это написано увлекательно, простым языком, и все это я представлял перед своими глазами, как в кино.
В своей автобиографии папа написал, что в 1941 году работал забойщиком на шахте в Горловке на Донбассе и в октябре был эвакуирован. Всего одна строчка. А оказывается никакой эвакуации не было, они сами пошли домой пешком всего за несколько дней до захвата Горловки немцами. И это очень интересная история, захватившая меня.
Также в автобиографии про военные годы папа написал, что воевал под Брянском, Оршей и Ригой сначала командиром отделения пулеметчиков, потом командиром отделения связистов, был ранен, награжден Орденом Красной звезды и медалями. И все – всего две строчки. А когда читаешь его автобиогафические рассказы и отрывки из повести о войне, то начинаешь представлять себе, как все это происходило. И именно в последнем рассказе о войне появилась тема бога, когда, под кинжальным огнем немцев папа помолился, чтобы бог перенес его из пехоты в ряды артиллеристов, где он принес бы больше пользы, и вскоре он из огненного ада был перенесен в рай госпитальной палаты с чистыми простынями, и над их палатой легкораненых взяли шефство девушки из почтамта рядом с госпиталем. А после выписки из госпиталя папа оказался в артиллерийском полку командиром отделения связистов, и даже не заметил, как сбылись его молитвы.
Так я все больше узнавал о папе. В архиве нашел его переписку с Фанисом Яруллиным. Оба инвалиды, у обоих сломана спина, а у папы в голове три фашистских осколка, и он ходил в корсете. Очень светлая, трогательная переписка двух сильных духом инвалидов.
В письме от 1962 года Шаукат Галиев пишет папе из Москвы, где он учился на Высших литературных курсах, и в комнате его общежития заночевал папа и забыл там свой корсет: «Я полез менять лампочку, увидел твой корсет и очень удивился. Быстрее отправил его тебе с Нуриханом». Кстати, этот пластиковый корсет со шнурками до сих пор хранится у нас дома.
Из рассказа «Путешествие в Кырлай» я узнал, что деревня Н.Ябаш, где родился папа, является продолжением Тукаевской деревни Кырлай, а у нашей родственницы Сарвинии апа в 1908 году гостил Габдулла Тукай и ее красоте он посвятил стихи.
А когда я с семьей приехал этим летом в родную деревню Новый Кинер, которая также находится недалеко от Кырлая, где я не был 50 лет, жители организовали вечер, посвященный памяти папы, и там выступали и делились воспоминаниями бабушки, знавшие нашу семью, я был весь переполнен чувствами. Там я тоже узнал много нового о папе, маме, дедушке.
Как рассказывала Равиля апа – жившая недалеко от нашего дома, муж которой Мухаммат очень дружил с папой в послевоенные годы, у папы после контузии очень сильно болела голова, и в своих редакционных командировках по району он часто терял дорогу, блуждал в полях, и Мухаммат на лошади отправлялся на поиски папы и привозил его домой.
А в конце творческого вечера она подошла ко мне и вполголоса рассказала папину тайну, которую хранила так много лет. Рассказала, и тут же убежала. Оказывается, прототип знаменитой повести папы «Звезда моя» - агроном, жила в Новом Кинере, они с папой были влюблены в друг друга, но она вышла замуж за первого секретаря горкома партии. Она умерла совсем недавно, и незадолго до смерти рассказала Равиле апа, что все время помнила папу и думала о нем. А когда в шестидесятые годы папа приезжал в Новый Кинер, они тайком встречались в доме у Равили апа и подолгу разговаривали. Вот такая вот романтическая история.
Когда в новом Кинере мы зашли во двор дома, где жили мои дедушка и папа, хозяйка дома бабушка Асия Гаязовна (которая, как оказалось, была моей воспитательницей в детском саду), вынесла стопку старых-старых книг, пролежавших на чердаке более 50 лет. И среди них книга «Опыт нефтяников – новаторов» издания 1951года. Неужели папа задолго до переезда в столицу нефтяного края начал интересоваться делами нефтяников?
Я думаю, что еще не все узнал о папе, какие-то открытия еще предстоят впереди.
И очень хочется верить, что я не зря ночами расшифровывал пожелтевшие письма и рукописи и набирал их на компьютере, реставрировал старые выцветшие поцарапанные фотографии, что все эти рассказы и письма будут интересны не только мне. Ведь они – часть татарской культуры. Тем более, я получил наказ от жителей моей родной деревни, наказ от народа, как бы громко это не звучало. И пусть рассудит читатель.