Почему я начал заносить в компьютер обрывки моих воспоминаний?
Сейчас мне были бы очень интересны чувства, ощущения, воспоминания моих родителей, которых я очень люблю и чьи отношения и чувства я частично помню и представляю, моих дедушек и бабушек, которых я помню, но о чем они думали, о чем переживали, о чем мечтали, я абсолютно не знаю, моих прадедушек и прабабушек, которых я вообще не знаю. А, может быть, моим детям, внукам и правнукам будет интересно, как я жил, о чем переживал, о чем мечтал. Поэтому я постараюсь передать максимально точно и откровенно, насколько позволит мне сердце и разум, свои ощущения от увиденного и пережитого. И пишу я эти воспоминания не для публикации. Мне казалось, что я живу какой то незаметной, скучной жизнью, а настоящая жизнь идет где то далеко, где то в Москве. Сейчас мне кажется иначе. Настоящая жизнь горела вокруг меня, настоящие чувства и переживания пылали во мне и вокруг меня. Одно я могу сказать на сто процентов, в моей жизни не было фальши, притворства, угодничества, чинопочитания, обмана, подлости. Конечно, были несколько моментов, за которые мне стыдно, но не более того. И я буду заносить в компьютер отдельные свои воспоминания, не в хронологическом порядке, а что мне вспомнится в отдельный вечер. Свой рассказ хотелось бы начать с воспоминаний о службе в армии.
Что это было?
Это были светлые, солнечные семидесятые годы.
Через пять суток пути поезд закинул меня в далекий сибирский поселок Лесосибирск. Было три часа утра, лето, светало. Железнодорожная станция, являющаяся одновременно автостанцией и представляющая собой маленький барак, была закрыта. Ни одной души кругом. А мне надо ехать дальше, к месту предстоящей службы в город Енисейск. А подбородок у меня был заклеен лейкопластырем, так-как после моих проводов в армию, проводив ночью гостей, я умудрился упасть в канаву, вырытую около подъезда, и рассек подбородок. И, вот такой заклеенный, я больше часа ходил вокруг барака безлюдного Лесосибирска, не у кого было спросить, куда и как ехать дальше. Наконец то появился молодой парень, очень доброжелательный и скромный. Уже через несколько минут мы с ним подружились, звали его Колей, и он позвал меня на рыбалку в свое село, расположенное на берегу Енисея километров на двести севернее Енисейска.
Он мне объяснил, что скоро придет автобус, и через час езды я буду в Енисейске. Мы даже обменялись адресами. Забегая вперед, скажу, что через два года, уже после окончания службы, я получил от Коли письмо с повторным приглашением в гости, и очень жалею, что не поехал. Благодаря ему у меня сложились очень теплые впечатления о сибиряках.
Скоро я уже ехал в автобусе на север вдоль Енисея, с одной стороны – величественная сибирская река, с другой – сплошная тайга. И вдруг среди этой дикой природы впереди справа на берегу Енисея выросли огромные белоснежные шары, очень много шаров над зданиями. Это были космические антенны. Некоторые из этих антенн были без белых колпаков, огромные чаши антенн были направлены вверх. Я даже сразу не заметил, что все это техническое великолепие было обнесено высоким забором с колючей проволокой. Это и было место моей службы. Уже через месяц я нес боевое дежурство в одном из этих зданий, напичканных электроникой. А венчал это двухэтажное здание огромный белый радиопрозрачный шар, укрывающий от непогоды чашу космической антенны. Таких зданий было десятки, каждый комплекс управлял своими космическими объектами. Как этот сложнейший комплекс возник среди тайги? Уже сейчас, более тридцати лет спустя, я все чаще думаю, как много было создано для страны в так называемые застойные шестидесятые – восьмидесятые годы: это и нефтегазовый комплекс, благодаря которому страна еще существует после почти двух десятилетий правления «разрушителей», это фантастический космический комплекс, стратегический ракетный комплекс, остатки которого не позволяют разговаривать с нами с позиции силы, это и морской флот, и воздушный флот, в создании которого каким-то образом участвовал и я… Но это уже в восьмидесятые годы, и это совсем другая история. А сейчас я вспоминаю солнечные семидесятые годы.
Лейтенант Токарев и космонавт Титов.
Лейтенант Токарев появился в нашей роте через полгода после меня. Раньше мы с ним учились на одном курсе Казанского авиационного института, были знакомы. И так случилось, что его определили моим напарником на систему телеметрии, и уже через месяц мы с ним попеременно обслуживали одну и ту же систему. Сутки я на боевом дежурстве, сутки он. Все было бы хорошо, но только прапорщики части не выдавали нам, лейтенантам - двухгодичникам (то есть призванным на два года после института с военной кафедрой), повседневную форму одежды. И служили мы в полевой форме: брюки в сапоги, ежедневно подшивали белый подворотничок, ежедневно одевали портупею. Неудобно. А кадровые лейтенанты ходили в повседневной форме одежды: брюки навыпуск, ботинки или полуботинки в зависимости от сезона, рубашка навыпуск. Удобно. И тут к нам в часть приехал космонавт №2 знаменитый Герман Степанович Титов. Был он в ту пору генерал майором, заместителем главкома космических войск, и приехал в нашу часть с инспекторской проверкой. При инспекторской проверке весь личный состав части, за исключением военнослужащих, несущих боевое дежурство и караульную службу, выстраивается на плацу. Старшие офицеры на 25 шагов вперед, младшие офицеры на 10 шагов вперед. И к каждому военнослужащему подходит руководитель инспекции в сопровождении командира части, замполита части и адъютанта. И каждый может высказать ему жалобу. Нас заранее научили, как представляться и что говорить руководителю инспекции: надо встать по стойке «смирно», отдать честь, громко сказать « лейтенант такой-то, жалоб и заявлений не имею» и опустить руку. Мы с лейтенантом Токаревым договорились, что будем жаловаться генерал майору Титову, что нам не дают форму. Все равно дальше Сибири не сошлют, мы и так в глухой Сибири. Так совпало, что в день инспекторской проверки я был на боевом дежурстве. Жаловаться пришлось Токареву. А было это так: сижу я на дежурстве в аппаратном зале системы телеметрии, и, вдруг прибегает запыхавшийся мой командир роты майор Сафонов и говорит: Рустам, там форму дают, иди быстрей получай, я за тебя подежурю. Я полдня примерял и таскал в общежитие полагающуюся форму, ее было много. На следующий день, при передаче дежурства, Токарев рассказал, как было дело. На разводе все военнослужащие части сказали Титову: «военнослужащий такой-то, жалоб и заявлений не имею». Один Токарев сказал: «лейтенант Токарев» и опустил руку от виска. Титов кивнул, и со всей свитой пошел к следующему военнослужащему. Вдруг он сообразил, что Токарев сказал не все. Вернувшись обратно к нему, Титов спросил: «Вы что, жалобы имеете?» «Нам форму не дают, товарищ генерал майор» ответил Токарев. Титов резко сказал командиру части: «Выдать!» И в течении суток нам, двухгодичникам, давали форму: и повседневную, и парадную, и полевую, рубашки, белые и зеленые, галстуки, ботинки, полуботинки, фуражки, шапки, шарфики, сапоги хромовые, сапоги яловые, носки, офицерскую сумку, шинели, ремни и т.д. и т.п.. Выдали все, что положено, единственное, парадный китель выдали через ателье, за шитье вычли из нашего жалования.
А вечером космонавт №2 Герман Степанович Титов встречался в клубе части с жителями военного городка и военнослужащими и рассказывал, как готовились к полету в космос, что они практически ничего не знали, что их ждет в космосе. Мне запомнилось, что он брал в космос две плотно сжатые металлические пластинки, думали, что они сплавятся в космосе. Титов запомнился мне очень простым, красивым, невысоким, дружелюбным человеком. На следующий день он уехал. Форму сразу перестали выдавать. Токарев попал в черный список, ему одному из всех лейтенантов- двухгодичников не присвоили очередное воинское звание, ему одному не дали медаль «60 лет Вооруженным Силам СССР», его одного из двухгодичников склоняли на всех офицерских читках.
А Герман Степанович подарил нашей части стационарную киноустановку, и наш военный городок мог смотреть художественные фильмы непосредственно в клубе части. До приезда Титова кинотеатр был только в Енисейске, за несколько километров от нашей части.
Кстати, забыл написать: на плацу, после того, как военнослужащий отдавал ему честь и представлялся, Герман Степанович тоже отдавал честь и с каждым, от рядового до подполковника, поздоровался за руку. Многие рассказывали, что неделю после смотра не мыли правую руку.
Лейтенант Виницкий
Он появился в нашей роте через год после начала моей службы, или за год до ее окончания. Был он высокий, худой, слегка сутулый, с большими немного выпуклыми глазами, любил одиночество. Только много лет спустя я понял, что лейтенант Виницкий был личностью, сильной, неординарной, талантливой.
Было лето. Лейтенант Виницкий ходил после смены на берег Енисея загорать. Один. Но кто-то из военнослужащих увидел, что у него на шее висит крестик на цепочке, и донес замполиту нашей роты майору Лукьянову. В то время это было ЧП. И лейтенанта Виницкого решили проработать на комсомольском собрании роты. Это было большой ошибкой замполита, но он это понял только во время собрания. Комсомольское собрание вели комсорг части, кадровый старший лейтенант (не помню его фамилии) и майор Лукьянов. Собрали всех солдат, сержантов и офицеров роты в красном уголке. Вопрос лейтенанту Виницкому: действительно ли Вы носите крестик? Ответ лейтенанта Виницкого: да, ношу. Вопрос: почему Вы носите крестик? Почему это от всех скрываете? Почему загораете один? Ответ: я верю в бога. А загораю один, так как стесняюсь своей внешности. Вопрос: как! Вы верите в бога? Почему? Ответ: потому что бог есть. И я вам могу это доказать.
И лейтенант Виницкий в течении 10 минут доказал всей аудитории, что бог есть, что природа очень совершенна и подчиняется каким-то законам, управляемым сверху. Я сейчас жалею, что не законспектировал эту речь. А организаторы комсомольского собрания оказались в очень затруднительном положении. Они ничего не могли аргументированно возразить лейтенанту Виницкому, интеллект не позволял. А лейтенант Виницкий приводил конкретные цитаты из трудов В.И.Ленина, из программы коммунистической партии Советского Союза. Он бил организаторов собрания их же оружием. И через 20 минут вся рота, в том числе и я, начали верить, что существует бог, как совершенные законы природы, как какая-то высшая сила, управляющая всем миром и природой. Пришлось майору Лукьянову срочно замять комсомольское собрание. А лейтенанта Виницкого через день отправили обслуживать самую отдаленную станцию в части, которая работала в автоматическом режиме и в принципе не требовала присутствия человека. Таким образом его полностью отгородили от личного состава. Я встречал его после этого в офицерском общежитии, где он жил в своей комнате также один, хотя даже кадровые неженатые офицеры жили по два человека в комнате. Как раз пошел второй год моей службы. Я после службы начал встречаться с лейтенантом Виницким в общежитии. Для меня он был интересной личностью, я же, насколько я понимаю, скрашивал его абсолютное одиночество. Он предложил мне читать лекции по схемотехнике, и это были очень интересные лекции. Я тогда понял, что лейтенант Виницкий был не только сильной личностью, но и гениальным инженером. Он уже на момент призыва в армию имел более 10 изобретений по схемотехнике, был до призыва одним из разработчиков системы ПВО страны, и, благодаря его изобретениям, несмотря 10-20 летнее отставание от США в области микроэлектроники, была создана современная система ПВО, самые быстродействующие на тот момент ЭВМ для системы ПВО, которые до сих пор, спустя 30 лет, не устарели и продолжают нести службу. Я много лет хранил общую тетрадь с моими конспектами лекций лейтенанта Виницкого. Я настолько заинтересовался схемотехникой, что после армии вернулся на оборонный завод «Радиоприбор» только потому, что к этому времени на уникальном заводе, выпускавшем антенно- фидерные системы для всех видов самолетов СССР, как гражданских, так и военных, был организован цех по выпуску азимутально-дальномерных приемников для системы навигации самых современных самолетов, напичканных микроэлектроникой по современной на тот день схемотехнике. На этом заводе я проработал 20 лет, познакомился со своей будущей женой, родились трое замечательных детей, мы получили квартиры, сначала малосемейку, потом однокомнатную, потом трехкомнатную. А ведь было желание уйти после армии в нефтяники. И тогда жизнь сложилась бы совсем по другому. И тогда я не был бы созидателем, ведь нефтяники не созидатели. Так что лейтенант Виницкий сыграл определенную роль в моей судьбе. С тех пор прошло 30 лет. Из них почти 20 лет разрушения промышленности страны, образования, науки, нравственных ценностей.
Я так хочу увидеть Енисейск, хочу узнать, жива ли моя часть, не разворованы ли для сдачи в металлолом те космические системы, которые я обслуживал. Сохранилось ли техническое великолепие солнечных семидесятых годов, или все это уже уничтожили разрушители Ельцины, Гайдары, Чубайсы, Горбачевы. Я очень хочу это увидеть.
Сибирский холод и сибирская жара.
Первая зима моей службы в армии была очень теплой, температура не опускалась ниже минус 50 градусов по Цельсию, в основном минус 40, минус 30 градусов. Для Енисейска это нормально. Лето почти не отличалось от нашего татарстанского, такая же жара до 30 градусов. Грибов в лесу видимо-невидимо: белые-боровики, подосиновики, подберезовики. Мы после смены уходили или на берег Енисея, или в тайгу за грибами. В тайгу без накомарников или без мази «Тайга» нельзя было сунуться. Мази хватало часа на два, потом запах пота становился сильнее запаха мази, надо было бежать назад. Поэтому особенно далеко в тайгу мы не заходили. Именно в армии я научился и полюбил собирать грибы. Грибы не знали куда девать, нарезали их на кубики, нанизывали на нитки и сушили в общежитии.
После службы я отправил домой по железнодорожным багажом несколько больших ящиков из под аппаратуры, в основном с книгами, офицерской формой, а также мешок сушеных грибов.
На берегу Енисея летом постоянно были плоты, огромное количество. Они доходили почти до середины Енисея в ширину, в длину не было видно ни начала, ни конца. Мы брали с собой по бутылочке пива, удочки, по бревнам доходили до середины Енисея, закидывали удочки, располагались поудобнее на бревнах, и отдыхали после бессонной смены. Между прочим, прыгать по этим бревнам было не безопасно, оступившись, можно было угодить в воду между бревнами, сильное течение вполне могло затянуть под бревна, вынырнуть можно было бы только много километров ниже по течению.
Купаться в Енисее можно только в самой середине лета, вода очень холодная. Течение такое сильное, что против течения нельзя плыть, даже если стараешься изо всех сил, все равно сносит вниз по течению. По Енисею постоянно курсировали суда на подводных крыльях, в основном «Ракеты», реже «Метеоры». Мы любили после смены садиться на «Ракету» и плыть на север километров на сто-двести, выходить на какой-то пристани в глухой сибирской деревушке, зайти в книжный магазин, купить букинистические книги, и плыть обратно в Енисейск. Удивительно, в разгар «застойных» лет в сибирских деревушках работали книжные магазины, в которых можно было купить неплохие книжки. Сейчас, в разгар демократии, наверное, ни «Ракет», ни «Метеоров», ни книжных магазинов. Зато есть свобода – свобода грабить власть имущим, свобода пить неимущим.
Вторая зима с 1978 на 1979 год выдалась холодной, особенно под Новый год. Мы ходили на дежурство через внутренний КПП, на котором висел градусник. И каждый день температура опускалась на один градус, вплоть до минус 60 градусов по Цельсию. Надо сказать, никакая теплая форма одежды нам не полагалась. Обычные шинелишки, обычные сапоги – у солдат кирзовые, у офицеров яловые. Лицо солдаты закрывали своими полотенцами, офицеры – тоненькими офицерскими шарфиками. Шапки – ушанки завязывали поверх шарфиков и полотенец, оставались незакрытыми только глаза. Кто так не закрывал лицо, за две-три минуты отмораживал щеки или нос. Наша станция была самая дальняя, километра четыре от КПП. Хорошо, по пути есть другие станции, мы по пути забегали на первый этаж, несколько минут отогревались, потом шли дальше. Иначе в наших шинелишках и сапогах холод пробирал насквозь за несколько минут. Только военнослужащие, несущие караульную службу, одевали тулупы и валенки. Надо отдать должное хозяйственной службе в части, отопление казарм, станций, военного городка было поставлено на очень высоком уровне, во всех помещениях было очень тепло, никаких перебоев с отоплением не было. Сильные холода длились недели три. Потом столбик термометра поднялся до минус 40 градусов по Цельсию. А когда потеплело до минус 30 градусов, жизнь вошла в обычное русло – детишки в военном городке высыпали на улицу играть, рыбаки – на зимнюю рыбалку. Мы с Жорой Петляковым тоже пошли на зимнюю рыбалку на Енисей возле хлебопекарни, где собирались большая часть рыбаков. По дороге купили бутылку пива и бутылку водки. Бура у нас не было, поэтому мы пытались рыбачить на уже готовых лунках, которых было много, так как и рыбаков было много. Ничего мы не поймали, хотели выпить пива, но не смогли, так как оно замерзло в бутылке. Этой бутылкой мы забили лунку, в которой рыба не клевала, выпили из горла бутылку водки, а водка не замерзла, и пошли по льду в деревню на другой берег Енисея километров на восемь ниже по течению. Пошли проведать книжный магазин, букинистический отдел. Кажется, даже что то купили. Потом вернулись в свою часть. Было очень тепло, минус тридцать градусов по Цельсию. А еще я купил охотничьи лыжи, брал с собой свой фотоаппарат «Киев-4» и ходил в тайгу снимать пейзажи, особенно закаты на фоне деревьев. Кадровые офицеры любили ходить на охоту, в основном на зайцев. Охотничьи ружья стоили очень дешево, в Енисейске был магазин, где продавали конфискованные у браконьеров ружья, можно было одноствольное ружье купить за 12 рублей при наличии охотничьего билета. Почему-то меня это дело не увлекло, хотя разглядывать ружья я заходил в тот магазин часто. Если бы служил еще один год, наверное, решился бы заняться охотой.
Путешествие на Камчатку
Подходила к концу моя служба в армии. Оставалось полгода. Мы работали на комплексе управления спутниками связи «Молния», обеспечивали связь для ракетных стратегических войск. Каждый блок на комплексе был продублирован. В случае возникновения неисправности мы должны были быстро определить, в какой стойке произошел отказ, по команде руководителя смены перейти на резервный канал и принять немедленные меры по определению и устранению причины отказа. На тот случай, если мы, военные, не можем сами отремонтировать неисправный блок, в части жили так называемые представители промышленности. И ко мне прикрепили представительницу промышленности. Она почти ничего не знала об оборудовании, которое я обслуживал, и я должен был обучить ее. И целыми днями мы с ней сидели рядом, изучали схемы. Вместе ходили на обед в офицерскую столовую, потом опять на станции я обучал ее. Была она моей ровесницей, говорила, что любит путешествовать, занимается фотографией и любительскими киносъемками. Я тоже. Все это длилось месяца два. Надо мной все в роте начали подшучивать, и солдаты, и офицеры. И, в конце концов, я влюбился в нее. Она говорила, что она замужем, муж на Камчатке, есть ребенок. Я не верил. И пригласил ее вечером в кино, она согласилась. И исчезла. Больше не приходила на службу, в общежитии тоже не появлялась. Ее коллеги, представители промышленности, сказали, что она уехала на Камчатку. Я ходил расстроенный. Мой друг, старший лейтенант Петляков Жора, успокаивал меня. Как раз закончился срок службы. Можно было выписать проездные документы в любой конец Советского Союза, оттуда до места жительства. И мы с Жорой решили поехать до Камчатки и обратно через всю страну. Тем более, что Владивосток и вся Камчатка были в те годы закрытыми, и туда было невозможно попасть. По железной дороге можно было сделать две остановки, сделав отметку на билете в кассе. Жора увлекался Пушкиным, декабристами, и первую остановку мы сделали в Иркутске. Там остановились в КЭЧ ой, т.е. военной гостинице, а в советское время заночевать в гостинице люого крупного города было практически невозможно. Прошлись по декабристским местам, были в доме – музее одного из декабристов, кажется Волконского, запомнилось, что обстановка, мебель были довольно богатыми, запомнился музыкальный инструмент, как бы небольшой рояль, наверное, это был клавесин. Конечно, декабристы отбывали ссылку на нерчинских рудниках, и только через много лет им разрешили жить в сибирских городах в человеческих условиях.
На следующий день поплыли на речном теплоходике на Байкал. Сначала мы стояли на палубе, любовались природой. Потом заморосил дождик, и мы зашли под крышу. И вдруг на палубе раздались возгласы, люди смотрели через борт на воду вниз и оживленно переговаривались. Мы выбежали на палубу и посмотрели вниз. Вода была совершенно прозрачной, видно было каждый камушек на дне, хотя глубина была очень приличной, наверное, десятки метров. В этом месте Ангара вытекала из Байкала. Такая чистая была байкальская вода. Когда мы вплыли в Байкал, дна не стало видно, глубина резко возросла. Полдня мы бродили по берегу Байкала, на высоком живописном холме видели два одинаковых белых красивых дома, говорили, что эти дома были построены в 1960 году для Хрущева и Эйзенхауэра, но эта встреча не состоялась из-за сбитого самолета-шпиона У2 с летчиком Пауэрсом. Вода в озере Байкал была очень холодная, хотя я и очень хотел искупаться, но дальше, чем по колено, я в воду не зашел. Вернувшись в Иркутск, мы поехали на поезде дальше в сторону Владивостока. Хотели вторую остановку сделать в Хабаровске, говорили, что там есть скелет кита, мы даже вышли с вещами на перрон, но заморосил дождик, мы обратно заскочили в вагон и доехали до Владивостока. Думали, что в поезде будут проверять документы, так как Владивосток был закрытым городом, но все обошлось, мы спокойно поселились в КЭЧевской гостинице, сразу побежали покупать билеты на теплоход, боялись, что не продадут. Так как мы уже были офицерами запаса. Но в кассе сказали, что теплоход будет через три дня, билеты нам забронировали, и мы провели три чудесных дня во Владивостоке. Дни были солнечными, июль месяц, мы купались в бухте Золотой Рог, вода была очень теплая. Облазили многие достопримечательности города, запомнились старинные пушки на берегу. Посмотрели празднование дня военно – морского флота, в бухте Золотой Рог собрались корабли Тихоокеанского флота, они провели ракетные стрельбы, моряки устраивали соревнования по гребле на шлюпках. Все это было очень красочно, день был солнечным, ярким, жарким.
Наконец мы плывем на трехпалубном теплоходе на Камчатку. Теплоход был немецкой постройки тридцатых годов, с бассейном а верхней палубе. Воду в бассейн залили из Тихого океана, она была настолько холодной, что прогрелась на солнце только на следующий день. Тогда я только понял, почему при кораблекрушениях моряки так быстро тонут, ведь умеющий плавать человек может долго продержаться на воде. В ледяной воде Тихого океана можно продержаться всего несколько минут. До сих пор помню ощущение пронизывающего холода, исходящего из темных вод океана. Хотя был жаркий июльский день. Мы плыли мимо Курильских островов Итуруп, Кунашир, Шикотан, Шумшу, на которых были рыбоперерабатывающие предприятия. Наблюдали, как вблизи одного из островов к нашему теплоходу подплыла баржа с плоской палубой, на него с нашего теплохода спустились и встали по углам палубы четыре солдата с автоматами наперевес, на середину палубы выгрузили довольно много больших прямоугольных мешков, и баржа поплыла в сторону острова. Как мы поняли, это были мешки с деньгами для жителей острова. Останавливались на Сахалине, но на берег нас не выпустили. Жили мы в трехместной каюте, с нами в одной каюте был один моряк, лет на двадцать старше нас. Он наизусть знал Пушкина, с выражением читал нам по памяти «Дубровского». Жаловался на участь моряков, по полгода плавающих в море, и жены часто не дожидаются мужей, изменяют, разводятся.
Питались мы в ресторанах, на каждом этаже был свой ресторан, блюда были одни и те же, хотя ресторан на верхней палубе был первого класса, на нижней – третьего класса., отличие было только в убранстве. Запомнилось, что мы на обед заказывали граммов двести водки в графинчике и салат из кальмаров, чувствовали себя королями. Никаких обязанностей, забот, деньги есть, ведь мы прилично заработали за время службы, погода прекрасная, нам по двадцать семь лет. Ночью проплывали мимо Японии, были видны яркие огни на берегу, японские рыболовецкие траулеры вывешивали очень яркие фонари по бортам, на свет к ним в сети шла рыба. У наших траулеров таких фонарей не было. Через пять дней чудесного плавания мы уже были в Петропавловске-Камчатском. Были в краеведческом музее, видели ту деревянную доску с надписью, которую описал Валентин Пикуль в романе «Богатство». Следующие два дня я посвятил поиску той воинской части, куда уехала моя знакомая, а Жора Петляков искал икру, чтобы привезти домой. Проблема поиска воинской части была в том, что эта часть была секретной. И ни у кого ничего нельзя было спросить, так как могли забрать соответствующие органы для выяснения, почему я ищу секретную часть. Кстати, через несколько лет был сбит Южно-Корейский пассажирский самолет, пролетевший как раз над этой частью, так как он мог записать все радиосигналы, управляющие нашими космическими аппаратами, в результате чего американцы могли взять под свой контроль и управление нашими спутниками. Поэтому я понимал, что язык надо держать за зубами. План поиска был такой: огромные космические антенны были видны издалека, а дорога на Камчатке была одна – на север от Петропавловска-Камчатского. В первый день я проехал до города Елизово и вернулся обратно в гостиницу. На второй день я поехал дальше города Елизово, поднялся на сопку и увидел вдалеке знакомые белые шары космических антенн. Пешком дошел до военного городка, посидел на скамейке, отдохнул, понял, что знакомая, в которую я был будто-бы влюблен, мне совсем не нужна, и поехал обратно в Петропавловск –Камчатский. Жора за эти два дня икру не нашел, дальше мы искали вместе. Только один раз мы нашли на рынке бочку, из которой только что была продана икра, пальцем соскребли со стенок бочки и отведали икру. Но чтобы привезти домой, мы так и не смогли купить. Ездили купаться на Паратунькинские бани – теплые бассейны, подогреваемые термальными источниками. Говорили, что эти воды полезны для здоровья. Петропавловск-Камчатский – это город, на многие километры вытянутый вдоль побережья. Запомнилось, что, когда стоишь на берегу Тихого океана, чувствуется ледяное дыхание океана, поэтому искупаться там, как и на Байкале, не возникло большого желания. Скоро Жора на самолете улетел домой в Москву, его ждали жена и дочка, а мне еще хотелось отдохнуть, подольше насладиться ощущением романтики, не хотелось возвращаться на завод, где до призыва у меня был оклад инженера 120 рублей, а во время службы в армии в первый год у меня был оклад лейтенанта 220 рублей, а во второй год я уже получал 270 рублей, и на сберкнижке накопилась приличная сумма. Военные при Советской власти были уважаемыми людьми. Я еще пару дней побродил по Петропавловску – Камчатскому, и на теплоходе поплыл обратно во Владивосток. Оттуда на поезде поехал на Запад, в сторону дома. По дороге сделал положенные две остановки, одну в Новосибирске, другую в Омске. В Новосибирске запомнилась выставка картин Рериха, эти синие горные Гималайские пейзажи. Во время нашего путешествия с нами был томик стихов А. Твардовского «За далью даль», которую он написал, путешествуя по Сибири, как и мы, на поезде. Мы сравнивали наши ощущения с ощущениями Твардовского. Пересадка была в Уфе, где на железнодорожной станции меня остановил военный патруль, так у меня были нарушения формы одежды. Увидев мою зеленую книжку офицера запаса, начальник патруля разочарованно спросил: «двухгодичник что-ли?» и махнул рукой. На следующий день я уже был дома. От Владивостока до дома я ехал почти две недели, учитывая две остановки по пути.