Далеко отсюда, на благословенной земле, утонувшей в сиянии, стоит монастырь.
Никто не знает, сколько времени он существует. Во всяком случае, ещё до эры Креста некая постройка, определённо, стояла на его месте.
Многое повидали эти массивные стены из серых камней, намертво сцепленных друг с другом. Не раз подкатывала к ним волна войны - горящая, железная, в удушливых испарениях крови. Полыхали окрестные селения, гибли виноградники, небеса чернели от копоти, и мертвецы на кладбище глубже зарывались в землю. Но яростно, призывно звучал монастырский набат, раскалывая воздух праведным гневом. И поднимались монахи на стены, и сражались как львы, и выдерживали многомесячную осаду. И враг отступал, сломав зубы о древние стены...
Святые отцы были не только отчаянными бойцами, но и храбрыми бражниками. И случалось, что по чьей-то хмельной неосторожности в монастыре вспыхивал пожар. Исполинское пламя тянуло к небу жадные руки, и накалялись стены, и глубокие трещины змеились по ним. И молил о помощи колокол, и метались среди огня рясы, ведя неравную битву. Наутро лежал монастырь в руинах; но постепенно обитель благочестия возрождалась вновь.
Случалось, чума приходила в этот благодатный, утопающий в солнце край. Вымирали целые селения, целые города. Но не могла чума проникнуть за монастырскую ограду. Лишь когда милосердие раскрыло ворота, чума воцарилась и здесь.
Но прошло время, и торжественные песнопения вновь устремились к небу.
Высоки и массивны стены монастыря. Его кельи - словно пещеры, выдолбленные в скале. В них всегда полумрак и прохлада - как бы ни сияло на улице солнце.
Полумрак и прохлада, а иногда - темнота и холод. Ибо в темноте и холоде искреннее звучат молитвы. Холод и темнота, как ничто другое, приближают нас к небу.
Но ещё холоднее, ещё темнее - в подземелье монастыря. Здесь - тьма и сырость, плесень и ржавчина. Здесь - место для немногих.
И сейчас здесь находится лишь один человек.
Он сидит на цепи - безумный монах, в гордыне своей возомнивший, будто может увидеть будущее. Прикованный за ногу к стене, он сидит на полу в кромешной темноте. Его ряса давно превратилась в вонючую рвань; он зарос так, что не видно лица; седые волосы, словно змеи, извиваются у его ног. Долгие годы сидит он здесь, не желая смирения, не признавая греховности своих видений. Настоятель уже отчаялся вернуть его на праведный путь. Каждый день он призывает братию молиться о душе заблудшего и погрязшего. Но никто уже не верит в его спасение.
Он сидит неподвижно во тьме. Он почти ослеп, но в глазах его - свет. Свет безумия. Тайного знания. Свет того, что лежит за гранями.
И в те минуты, когда видения особенно мучительны, когда они становятся нестерпимыми, монах кричит и беснуется. Он рвёт волосы, царапает пол, он воет, подняв лицо к каменным сводам, и яростно дёргает цепь. И если есть кто-то из братьев у двери темницы снаружи, он слушает крики, проклятья, приходя постепенно в ужас.
О чём кричит этот одержимый? Что видит он во тьме, обступившей его?
Он кричит о времени, когда осыплются лилии, и драгоценная голова упадёт в корзину.
Он кричит о пигмее, окунувшем мир в кровавую купель.
Он вопит о мятеже, что повторяется каждое десятилетие.
О племяннике, что не сможет стать собственным дядей.
О войне, оживившей великое древо, и о книжном черве, вновь его умертвившем.
Он кричит о железной башне - проткнувшей небеса, испускающей синие молнии.
Иногда он кричит одно слово. И это слово - "Верден".
Но, когда он кричит о безумном австрийце, о варварах в медных повозках, о птицах с крестом на крыле, что в прах обратят монастырь - внимавший ему убегает. И долго ему вслед несутся безумные крики и смех...
Далеко отсюда, на земле, утонувшей в сиянии, стоит монастырь.
2011