Наливкой сладкой ежевичной
вливалась ночь в кувшин без дна,
в котором, видно, по привычке
хранила звёздный морс луна.
Напиток лился мёдом в строчки,
а чуть попозже и в уста,
но пир не вечен - сникли ночки,
всё иссушила суета.
Слизало время все напитки
песочным зудом дней лихих,
жизнь превращалась тихо в пытку
невыносимо дней сухих.
Я погибал, как дуб столетний,
что бурей вырван из земли,
глаза мои от бреда слепли,
как в бреднях истины Дали.
И, вдруг, вино и мёда чаша
и эти жаркие уста,
и взгляд любви такой кричащий,
что жить в нём можно и до ста.
И ожил я, пусть на минуту,
пусть на мгновенье, но века
ничто в сравненьи с мраком жути
рулетки жизни у виска.
Не понимаю, но так вышло,-
вновь в строчках мёд и ерунда,
и слава Богу, что не выпью
кричит в них пустошь и вода.
28.12.2011.