to my children.
Скрипочка
София Юзефпольская-Цилосани
Исааку Перлману
Ах, как скрипочка взвизгнула,
как запросилась к Богу на ручки,
как дрожала, дурашка, карабкаясь выше и выше.
А внизу было плоско - и по плоскости шли люди:
одинаково шли, в Сеаттле, Москве, Париже.
Иногда страдали.
Тогда останавливались и задавали вопросы.
Замечали друг друга.
Делились опытом.
Получали советы.
Ну а скрипочка - та
уже судорогу победивши,
напевала там где-то тонюсеньким голосом.
И было достаточно музыки.
Достаточно света.
Пела.
Хотя и не складно
и как-то не солоно
жили.
Пили воду. Рожали детей. Ставили чайник на плитку.
Эмигрировали. То в себя, а то стадно.
Но звонили друзьям,
и по праздникам,
всем знакомым
рассылали открытки.
А она? -- всему-то она подпевала.
Хотя днем ничего не сходилось.
И познабливало вечерами.
И хотелось истины, истины.
Или хотя бы точного смысла.
Или, в крайнем случае, - просто напиться чаю.
И чтоб больше не мучиться, больше не каяться,
выводила скрипочка нотки,
игнорируя смысл и причины.
Выводила,
даже когда - уходили - любимые,
впопыхах не оставив
ни телефона, ни адреса.
И взвивалась, звучала особенно гордо и громко,
когда ночью в дом входили высокие тени поэтов.
Их сонеты, сонаты, поклоны
подносились в душистых буклетах,
регулярно, изысканно и церемонно,
а в пергаментных, пряных просветах
только гораздо позже
обнаруживались засохшие розы
и находились иголки.
Ну а будущего уже оставалось на самую чуточку
на той плоскости - для надежд и ответов.
И тогда - все опять заволакивалось и взрывалось.
И тогда - людям снова снились Чингиз Хан и Освенцим.
И тогда, - словно снова почуяв опасность,
из сыновних толстеньких пальчиков
вырывалась и плакала скрипочка,
да и было-то у нее всего что - скворчиное скерцо.
Да еврейка-душа, да смычок - у виска,
та волшебная палочка-выручка,
что умела прочерчивать - круги своя,
потянувшись над миром на цыпочках.
16 марта 2001 (12)