ПУШКИН И ДРУГИЕ
Знающие люди говорят, что в каждом человеке присутствует вся таблица Менделеева. Даже есть золото… Ну, не знаю, что там насчёт золота, а уж железа-то в нас хватает! Присутствие химических элементов необходимо для физической жизни, то есть для жизни тела.
А для жизни души необходима культура. И не только русская, но и мировая культура, которая объединяет всех живущих на земле. В мировой культуре необходимое звено занимает Александр Сергеевич Пушкин. И хотя творчество А. Пушкина – явление совершенно русское – это то «золото», которое необходимо для жизни человеческой Мировой Души…
Открывая томик Пушкина, с удивлением отмечаем: как много мы знаем стихов Поэта. Наши бабушки, матери, воспитатели и учителя в самом-самом детстве заложили в нас любовь и знания, необходимые для нашего духовного развития.
Но что легко даётся, то и не ценится нами… Лет тридцать пять назад в «Студии Кожинова» на Красной Пресне шёл серьёзный разговор о творчестве А. Пушкина, в частности, о стихах последнего периода. Мы с удивлением обнаружили, что не готовы к этому разговору и совершенно не знаем его шедевров: «Не дорого ценю я громкие права…»; «Отцы-пустынники и жёны непорочны…»; «Когда за городом, задумчив, я брожу…»; «Как с древа сорвался предатель-ученик…»(Подражание итальянскому)… И вдруг встаёт наш студиец Семён Ц. и заявляет на полном серьёзе: «Что вы всё Пушкин да Пушкин, да там же нет ничего!..» Мы оторопели от такого нахальства, но понемногу пришли в себя и стали орать все вместе несвязные слова, пересыпанные площадной бранью. Семён Ц. спокойно стоял среди этого шума и бреда, сложив по-наполеоновски волосатые руки, и довольно улыбался, словно Герострат. За секунду до мордобития встаёт наш руководитель Вадим Валерианович Кожинов и заявляет: «А вы знаете, ведь Семён Ц. прав, в Пушкине нет ничего…» Наступила ошеломительная пауза. И тогда В. Кожинов заканчивает фразу: «В Пушкине нет ничего… кроме поэзии!» Одинокий робкий смешок сиротливо разрезал тишину, потом ещё один и ещё. И оглушительный смех, смех облегчения и справедливости тридцати восторженных глоток потряс притихшие стены старинного особняка. Даже ангелы на потолке взмахнули крыльями!
Конечно, Мастер был не прав… Кроме поэзии в Пушкине было очень многое. Но в данной ситуации В.В. Кожинов хотел сказать вот что: «Семён, в Пушкине нет ничего, что можно взять в твои руки. С Пушкина нельзя ничего «иметь», его нельзя перепродать, как икону. Он не может быть твоей собственностью, Семён, как не может быть ничьей собственностью вот эта лесная речка, эти облака, этот закат сегодняшнего дня, эти зовущие птицы и молчаливые деревья. Ты прав, Семён, и мне горько от этой правоты…»
В 1999 году вышла замечательная книга Вадима Кожинова «Великое творчество. Великая победа». Она посвящена 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина и 55-летию Великой Победы, где в самом начале «От автора» В.В. Кожинов пишет: «… но я убеждён, что наш Поэт (по записанному полтора века назад проникновенному слову талантливейшего литературного критика Аполлона Григорьева «Пушкин – наше всё») и наша победа 1945 года взаимосвязаны. Поэт, чьё человеческое и творческое становление во многом и в главном определила пережитая им в юности Отечественная война 1812-1814 годов, создал ту духовную основу России, без которой нельзя представить себе её дальнейшую историю, обретшую ярчайшее проявление в событиях 1941-1945 годов, а с другой стороны, именно эти события раскрыли перед нами во всей полноте и глубине гений Пушкина. Если не бояться высоких слов, мы победили в 1945 и потому, что у нас есть Пушкин!»
Ходят легенды об «африканском» характере А.С. Пушкина, но это совсем не так. В 1828 году Иван Киреевский писал, что в поэзии Пушкина, начиная с «Онегина», царит «какая-то беспечность, какая-то особенная задумчивость и, наконец, что-то невыразимое, понятное лишь русскому сердцу, ибо как назвать то чувство, которым дышат мелодии русских песен, к которому чаще всего возвращается русский народ и которое можно называть центром его сердечной жизни?
В этом периоде развития поэзии Пушкина особенно заметна способность забываться в окружающих предметах и текущей минуте. Та же способность есть основание русского характера: она служит началом всех добродетелей и недостатков русского народа; из неё происходит смелость, беспечность, неукротимость минутных желаний, великодушие, неумеренность, запальчивость, понятливость, добродушие и пр., и пр.».
Можно долго говорить о «русском» Пушкине, но я хочу привести один пример из книги Кожинова. У А. С. Пушкина есть стихотворение «Дорожные жалобы», написанное 2 октября 1829 года. Выпишу ту часть, где автор говорит о предполагаемой смерти:
На каменьях под копытом,
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине.
Очень русское стихотворение! «Вместе со страхом здесь, несомненно, живёт смех». И выражения вроде «чума подцепит», «шлагбаум влепит», «околею» и т.п. явно преодолевают смерть. Как в русской пословице «Двум смертям не бывать…», и насмешки над смертью. Все «смерти» предстают в стихотворении как проявление жизни: оказывается, что даже смерть, как и жизнь, многообразна, что есть выбор. И уже потому она не только трагична, но и комична.
Я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь лауреат Нобелевской премии написал бы такое стихотворение…
Зарубежная Россия… «Данное название запустил в обращение, кажется, П. Б. Струве в начале 1920-х годов. За этим термином стоял град Китеж, незримое чужакам всемирное государство – без точно означенной территории и пограничных столбов, спаянное изнутри лишь тирадой вер, соборностью и великим языком» - пишет М. Д. Филин в предисловии к книге «В краю чужом».
В 1921 году В. Ф. Ходасевич, заканчивая свою пушкинскую речь, позже озаглавленную «Колеблемый тревожник», сказал: «Это мы уславливаемся, каким именем нам аукнуться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке». Он как будто выдал пароль всей первой эмиграции, чтобы не потеряться в мировом пространстве. И этот пароль – Пушкин!
Я сейчас вспомнил слова из позднего стихотворения нашего современника Владимира Соколова: «На Родине, как на чужбине» и подумал о том, что и сегодня русская культура находится в эмиграции, и вскоре нам придётся перекликаться именем Пушкина…
И вот в 1937 году, в дни столетия с момента кончины поэта, размах пушкинских празднований за рубежом был таков, что спустя более чем полувека вызывает удивление и редкое ныне чувство гордости. В изгнании возникло 166 пушкинских комитетов. Как подсчитали впоследствии, поэта чествовали «во всех пяти частях света: в Европе в 24 государствах и в 170 городах, в Австралии в 4 городах, в Азии в 8 государствах и в 14 городах, в Америке в 6 государствах и в 28 городах, в Африке в 3 государствах и в 5 городах, а всего в 42 государствах и в 231 городе» (Лифарь С. Моя зарубежная Пушкиниана. Париж, 1966). Вот это по-настоящему всемирная слава! В Советском Союзе прошли пышные торжества на фоне репрессий и расправ. Год 1937 стал в истории России «проклятым годом». Создаётся впечатление, что миссия первой эмиграции заключалась именно в том, чтобы разнести по всему свету имя Пушкина. Александр Сергеевич Пушкин простил убийцу и не дал «патент» на отмщение, который выпрашивал у умирающего Поэта в горьком 1837 году Константин Данзас. Но, по воле Божьей, А. С. Пушкин был отмщён и возвеличен перед всем миром.
Но вернёмся к нашим «семёнам»!.. Создание Пушкинианы за рубежом началось с первых шагов изгнанников по чужой земле. Но публикации носили случайный характер… Вехами же, обозначившими хронологические рамки явления, есть основание считать, как ни парадоксально, два крупных скандала в зарубежье, связанные с именем Пушкина.
Будто кто-то, невидимый и враждебный, удобно расположившись за кулисами, проверял-прощупывал, каковы они, русские, с чем пришли на чужбину и не выветрились ли их убеждения за полвека странствий.
Первый инцидент случился в 1924 году, в дни, когда зарубежье отмечало 125-летний юбилей поэта. К этой дате было приурочено и торжественное заседание в Сорбонне, назначенное на 12 июня, где среди прочих намеревался выступить поэт новой формации Илья Зданевич (футуристическое имя Ильязд(!). Однако устроители, заранее ознакомившись с текстом его речи, не решились допустить её к оглашению. Это обстоятельство не смутило ни самого Ильязда, ни его сторонников: запрещённая речь стала распространяться ими в виде гектографированной листовки (Михаил Филин «В краю чужом…»).
В этой листовке-речи И. Зданевич «оплакивал» Пушкина в выражениях хамских и провокационных.
Другой скандал разразился ровно через полстолетия. Он был вызван появлением книги А. Д. Синявского (Абрама Терца) «Прогулки с Пушкиным», книги фамильярной, и, как точно выразился рецензент «не совсем чистой». Рецензию на книгу Синявского «Прогулки хама с Пушкиным» опубликовал Роман Гуль в «Новом журнале» в 1976 году в Нью-Йорке.
Очень характерно, что в книге А. Д. Синявского немало реминисценций из памятной речи Ильи Зданевича…
И всё же, как хорошо, что мы русские (или русскоязычные) – мы можем снять с полки томик Пушкина, раскрыть наудачу и задохнуться от восторга: «Мороз и солнце: день чудесный!»