Я смотрела в глаза и плавилась вместе с нежностью - нас на нож и по хлебу, а я бы и не заметила. Мы бы умерли вместе - распятые, безмятежные. Нас забыли бы быстро, как будто и вовсе не было. Или, может, напротив, запомнили, так запомнили, что на стенах подъезда остались бы мы цитатами.
Мне хотелось навечно остаться с ней - в небе, в боли ли.
Ей всего лишь хотелось немножко побыть распятыми...
Но сначала - взлетать всё выше, бежать по радугам, и из ангельских крыльев в подушку... ну, вы же поняли? Мне хотелось в кого-то верить, кого-то радовать. Ей хотелось быть выше этого. В небе, в боли ли. Я кивала и улыбалась: такая милая! Подурачится и успеет ещё исправиться,
Осознает, поймёт, полюбит, как полюбила я...
Мне, наверное, показалось. Мне часто кажется.
Мне казалось - такая нежная, невесомая. Пахнет светом, рисует небом, танцует с грозами. Гениальная, идеальная, бесподобная, в каждой строчке - истина, в боль ли, в слёзы ли. Я читала и растворялась: такие мелочи, а подмечено тонко и выверенно заточено.
А потом меня затошнило от чистых девочек -
С их улыбками, крыльями, ангелами и прочими.
А потом меня затошнило от этой ереси: показаться любому встречному непохожею, показаться любому, вот правда любому - сверимся? - и родному, и близкому, и, чёрт побери, прохожему, всем им разом причудиться самой на свете светлою. И вот именно: только чудиться, лишь казаться!
Так что я подошла... не к окну, не к двери, а к зеркалу
И сказала:
- Послушай, нам лучше с тобой расстаться.