Самым легким и самым тяжелым
Было склонить несгибаемую голову,
Через которую я не снимаю даже платье,
Чтобы просочиться ею из страны снов,
Выудить из волос неболиголов,
Услышать много странных, вроде бы русских слов,
Не тронуть не мною нарубленных дров.
И быстрее вернуться к тебе бы только,
Чтобы видеть -
как ты встаешь против меня в стойку
с пенными губами контузии и вросшими в кости осколками.
Я всегда тебя буду целовать и говорить, что эта война никогда не будет окончена.
Но мой изломанный язык лишен какого-то ни было твердого полномочия.
Мой ронин, это будет всегда,
но впрочем,
Ты больше никогда не умрешь
в одиночку.
Самым странным и самым обычным
был мальчик-старик, подмигивающий так комично.
И старик-мальчуган знавший, о том, что у каждого воина свой и чужой крест.
И не то чтоб корабль не присылали, просто в нем не осталось мест.
И не то чтобы знал ты лишь один восхитительный жест,
просто цену на самое дорогое не расписывают, а обозначают вкратце.
А ты всегда знал за что, но, в общем, никогда просто так и не дрался.
Пока не увидел, как синим рекам океаны стали тесны...
Настоящие глупости влюбленной весны.
Но только солнце в глубине зрачка
Расширялось не для того, чтобы ты замечал,
но чтобы хоть не спугнул.
А запомнил все в мелочах…
Самым доверчивым и самым жестоким
Было посылать за ответами и связать ноги.
И разжимать губы, освобождая
То, что уже безнадежно тает.
И не примет уже цветочную форму,
А упадет обратно в упругое горло.
И могло бы пойти войной,
Но по всем законам храма, конечно -
Пойдет по миру.
И с каждым шагом мы уже легче,
Жаль почти не осталось силы.
Потому что, чем старше стены, тем они ниже,
И ближе к рукам нашим,
Холодно ближе…
Их шепот о том, что вечерний наряд неизбежно
Будет приговорен, и прилюдно повешен.
И с ним без тебя мое сердце схоронится мягкой пылью,
А на этом теле можно будет крутить диафильмы.
Про то, что случается ночью с безногой птицей.
Про то, что и свет то дом забитый боится.
Про то, что можно всю жизнь - просто смотреть в окошко.
И при этом быть всем и собою не понарошку.
И не вспомнить уже - чем был вскормлен любви огонь,
Помнить лишь твой поцелуй в мою ладонь.