В расстроенном настроении, не обращая внимания на лёгкое похмелье, прекрасным июльским утром, без особой цели вышел из дому.
Пройдусь, думаю, на пятак, куплю бутылку жигулёвского, потреплюсь с алкашами своего возраста и умиротворенно вернусь домой и поиграю на старушке- гитаре.
На пятаке – никаких признаков жизни. Кроме Гаврилы, Цветка, Игорька, придурка Серёжки и Таньки-Волчицы – никого нет. Только одинокая пьяная со вчера Волчица да неутомимый Цветок. Цветок не так давно получил крупный куш за сдаваемую комнату, поэтому всех угощал пивом. Дай попить – засипела Волчица, ей давно уже исполнилось двадцать лет, а сорок восемь уже наступило, а выглядит она на все шестьдесят пять, это любому из нас было известно и хорошо видно. Определить возраст Волчицы не составляло труда прыщавому дураку Серёжке: «Ваще старуха охуевшая» - так стабилизировал обстановку он, вызвав общий приступ смеха.
Одеколон пила? - спрашиваю. «Нет, только боярку».
Тебе, Танька – вмешивается в разговор Михаил Гаврилыч, - даже ослинную мочу пить вредно. Не то что боярку, да как вы её пьёте-то?
Ой болею, ну похмелите, - стонет Волчица, - ведь помру же!
Да уж скорее бы, - бурчит Цветок, - заебла уж тут всех!
Сожгут тебя, как овчину, - поддерживаю Сашку я, - а пепел твой развеют над Гангом!
Водку будем пить? – вдруг спрашивает доселе молчавший Игорь.
Да что ж это такое люди добрые! – взревела Танька, - издеваетесь что ли?
Ну так я сейчас принесу, - сказал Игорёк.
Надо сказать он редко принимает участие в подобного рода пьянках, хотя выпивает конечно же регулярно. Носится по Алтаю на своём джипе, любуясь дивными зарослями марихуаны.
Да где ж он ходит то? – продолжает вопить Танька, не успела ещё спина Игоря скрыться за углом.
Угомонись, говорит ей Гаврилыч, и рассказывает анекдот из своей жизни, или скорее воспоминания о том, как оперировал ему задницу его друг-хирург. Только Гаврила может находить тёмные характеристики слов людского участия и счастия по прошествии лет, хотя тогда, после вырезанного гемороя ему было не до смеха.
Ну где он ходит? – не унималась Волчица, она не видела Игоря, который наливал ей в стакан.
Ой спасибо, мужики! Век не забуду!
Ещё как забудешь, - говорит ей Гаврилович, - а после второй – и себя забудешь.
А титьки у неё ничего! – одобрительно хлопая по заду Таньку с вожделением высказался Игорёк, а очки у него – минус двадцать девять.
Были, говорю, когда то, - теперь воспоминания. Но не стал с ним спорить.
Ой мальчики! Так не удобно! Мне ведь одеколон надо отдать Вальке! Они ведь меня послали, ах я же падла! Напилась…
Пошли что ли в садик? Кильки возьмём. – Игорь требовал продолжения банкета.
А мне можно с вами? Или я вам буду в тягость? – вдруг перешла на высокопарный тон благородной девицы Волчица.
Ну что вы Татьяна, - пощипывая сосок её груди и изображая прекрасного принца, страстно дышал ей в ухо Игорёк, - Всё для Вас!
Хорошо то как! А то меня вчера Васька выгнал, - ну куда я пойду? – вдохновленно врала Волчица.
Ну вас с вашей водкой! Пойду пиво пить! – сказал Цветок и хитро мне подмигнул.
Все в сад!
И вот мы на скамейке в детском саду. Волчица явно клеит Игорька, не даёт и слова сказать, и, как ей кажется, она весьма мила, обходительна и эрудирована. Бутылка кончалась, а закуски ещё было пол консервы.
Нет, ну мне же надо отдать одеколон! Мне даже как-то стыдно! – жеманничала Волчица.
Короче! Я пошел за водкой! – Игорь явно хотел уделаться в хлам или Волчицу уделать, но её не так то просто свалить тремя стаканами, он её ещё просто плохо знал.
Я одна не пойду одеколон относить! Пойдем Ефрем со мной, а потом вернёмся.
Ну пойдём уже, хищница, - согласился я.
Дальнейшее промелькнуло примерно за четверть часа. Пока Волчица относила приятный и вкусный во всех отношениях напиток «Тройной», во всяком случае и для Ивана Петровича Терёшина тоже, моего ныне покойного соседа, мне встретился сын Сашки Акына Ромка и друг его Петька.
Давно не виделись, отец родной! – закричали в один голос они, может водочки попьём? Смеются радостные, молодые, счастливые от настроения.
Отчего же нет? Пойдём со мной в постель! – в тон им балагурю я.
Папа не пей и не ешь без меня! – отозвались проходящие через пост, пароль был не забыт, да он и не менялся десятилетиями.
Эта в прямом смысле золотая молодёжь редко гуляет по Лиговке (ныне улица Достоевского) да и если уж намечалась с утра глобальная пьянка – сопротивляться бессмысленно и бесполезно. Мы решили объеденить усилия сторон, во всяком случае мне было с кем поговорить.
Подайте бывшему прокурору Мошковского района! – услышали мы за спиной до боли знакомый картавый голос Прошки, хотя мама назвала его Сергеем.
Суть Лиговки в том, что тут все имеют нарицательные имена вне зависимости от занимаемого положения и социального статуса. Сэр- геев много – а Прошка Прокурор – один на весь город.
Пойдём, пойдём! – приветствовали мы его.
Сидим в расширенном составе на лавочке в садике.
Заткнись, Волчица! – каждые тридцать секунд кричал Прошка-прокурор.
А та кокетничала и жаловалась на непутёвую жизнь.
В конце концов Игорь пригласил всех к себе домой, так как дальнейшее пребывание на улице не сулило ничего хорошего, разве что несколько приятных встреч с работниками вытрезвителя.
Водки мало. – сказал Ромка, пряча за пазуху Игорев бинокль, - хотя тут и есть полтора литра, да нас то много!
Мы оставили Игоря с Танькой и в троём пошли сдавать бинокль. Петька пошел в гараж за машиной, а мы с Романом в магазин.
В хлебном магазине был вино-водочный отдел, в котором работала милая женщина, моя почти знакомая, отзывчивая на свои желания Натали.
Я ей говорю: Натаха! Выпить хотса! А она: Да пожалста, выбирай! Я ей: Как на предмет товаро-обмена? Бартер так сказать! А она: Вот зачем мне бинокль? А я: подглядывать будешь за звёздным небом, на луну глазеть! Там много чего интересного происходит! В общем, обменял бинокль на литр мариинской водовки, разговариваю с Натахой, шутю: скупчица ты, говорю, краденного круглосуточно! А водку отдал Ромке с Прошкой. Те – догоняй, мол. Вышел из магазина, тормознулся с соседями на предмет прослушивания свежего анекдота, тем более что мне пришлось взять на прогулку собаку Игоря – старого долматина у которого яйца волочились чуть не по-полу. Кобель ссался каждую минуту.
- Наверное собак больной! – говорит сосед, - Видишь у него яйца до самого пола висят! А кобель, то и дело запинаясь о свои причиндалы, продолжал писать и, это не мешало ему быть приветливым и послушным псом.
Я задержался от силы на десять минут, долматинец, казалось, никогда не перестанет писать и неиссякаемо останавливался у каждой кочки.
Поднялся в Квартиру Игорька и обомлел от развернувшейся передо мной панорамы: на диване, в позе спящей Европы, вполне готовой к похищению Юпитером, лежала голая Волчица, гостеприимно раздвинув ноги, раскинув руки, разбросав по сторонам вислые титьки, кверху мехом своей рыжей мохнашкой… Пьяный Игорь, без очков, не одетый, еле шевеля губами, произнёс замогильным голосом: «Уходи отсюда… видишь – на мне труп… собаку забери: или я её зарежу, или застрелю…»
Да чё случилось то? Где все? – спрашиваю я.
Уходи… видишь: труп… - по прежнему бормотал Игорёк.
Волчица и в правду, казалось не дышала. Делать нечего. Напоил собаку водой, прикрыл дверь и пошел. Иду и думаю: ну не могли же Таньку затрахать досмерти за какие-то полчаса?
Вышел во двор – навстречу Ромка: «А где Петька и Прошка?»
А я то откуда знаю?
Да ведь они же у Игоря были! Только что!
Нет там никого, кроме мёртвой царевны и пьяного царевича. А водка где?
Я её прокурору отдал, а сам за сигаретами пошел. Пойду, полюбуюсь?
Полюбуйся, полюбуйся, - говорю, - красота неописуемая!
Мы с псом пошли в сторону моего двора. Визг тормозов вывел меня из коматоза задумчивости: я машинально продолжал соображать, что скажу маме родной по-поводу собаки. Рядом остановилась «восьмёрка», выскакивает из-за руля Петька: «А где все?»
Любуются мёртвой Волчицей, - меня уж смех нервный разрывает, - некрофилы вы мои доморощенные, дорогие вы мои мальчиши!
А Ромка?
Только что в подъезд зашел, увидимся позже!
А прокурор?
Петро, отстань! Мне вот со зверинцем разобраться надо.
Во дворе моём пёс прежде всего попытался сожрать местных шавочек: Кузю и Чюню, а потом принялся гонять таксу. Еле оттащив его от добычи, повёл знакомить с мамой.
Это что такое? Я сказала тебе в моём доме не будет ни одной твари! Полетишь сейчас с третьего этажа с этой мразью, я вот тебя сейчас скалкой! Куда пошел? Ах ты гадина! Я милицию вызываю! Сколько ты ещё будешь издеваться надо мною, свинья? Что б тебе подохнуть проходимец! Сам алкаш, ещё и кобеля в дом тащит! И я на эту паршивую гадину потратила всю свою жизнь?! Да когда же ты уйдёшь от меня скотина! Ты зачем его тут кормишь! Что б тебе подохнуть паразит!
Кушай, кушай, бедная собака, - говорю я Шеру, - впереди у нас стрёмные времена!
Пропущенные через мясорубку нежности, мы с Шером вышли во двор. Вечный жид, прошедший через север, Иван Петрович Терёшин, получил задание продать пса через Ленинский рынок на завтряшнее утро. Кажется он не собирался его продавать, так как на боярку никогда не хватает десять рубликов, но перспектива получения четырнадцати рублей на проезд – грела: кожа на его душонку.
Бросив Шера на произвол судьбы, то есть на Ваню, пошел я в «Холидей», купил полтора литра пива и сел в парке на скамейку, осмысливать происшедшее.
Волчица – мертва. Пёс уйдёт за копейки. Ну да причем тут я? На фига мне такая жизнь?
Время прошло и зализало раны. Возвращаясь в родную койку, в люля-кебаб, в камыши – вижу: сидит живая Танька и греет Игорька последующим гигиеническим миньетом… и собака при них, и водка ещё есть, и всё идёт коромыслом радуги, придуманной не нами. На том и успокоился. Послав всех на ***, пошел домой играть на своей старушке-гитаре. Наступил новый день, всё-таки пол второго ночи.
Утром встретил Волчицу гуляющюю с Шером.
- И не подходи ко мне даже. Я за муж выхожу. – с серьёзным лицом молвила она. А через неделю Волчица варила суп на костре для себя и для бомжей в самогонном краю на Обдорке.
Случилось это всё в 2005 году. Сейчас Волчица – натурально похоронена. Прибралась в начале 2008 года. Иван Петрович гораздо раньше всех. Ромку жалко: передозняк в 2006. Судьба Петьки мне не известна. Остальные живы, даже я. Шера тоже нет, всё собираюсь спросить Игоря, да забываю.