с грузом нектара, впадая в делирий
непроизвольно, на четверть часа,
в бухту ореха вошёл подалирий
и вертикально сложил паруса.
с неба вечернего, будто с фрегата,
брошен последний закатный швартов...
венецианская мордочка Gatto
сверху глядит на поючих котов.
карбыш с евражкой попрятались в норы,
мышь притаилась под шляпкой груздя -
некто во тьме разразился тенором,
в ультрасонорный фальцет уходя,
по баритонным сафьяновым фибрам
меланхолически топает бас,
взвизгнул дишкант, невеликий калибром -
и второпях ушмыгнул за лабаз.
на нелинованой синей бумаге
кто-то рисует песком и мукой...
вьётся сумбур в оркестровом овраге
кафешантанной гнусавой мошкой:
скрипка цикадья сверчковым тромбоном
побеждена — и грустит из кустов,
а над округой кружат козлетоны
разнообразных вокальных котов.
кто с чьярамеллой, а кто со свирелью,
поднаточивши клычки и резцы,
в непримиримой сошлись карусели
лучшие в здешней округе мурцы -
и, долгогривую ночь замундштуча,
хочется к ним — до луны, взапуски,
ибо учёны они и поючи,
и мурковиты, и просто мягки.