Всё обернулось земным. Это я в суете
жалкий язык человеческий в пропасть вложила,
чтобы в болезни и здравии речь нам служила
связью и поводом, но ничего – пустоте.
Но ничего, – говорю, – помолчим до утра.
Поздно цветы распускаются адские. Кто мы?
Если мы белые молнии, ливни и громы,
если огромны мы и друг для друга укромны,
то замолкает за окнами дождь до утра.
Трудно быть маленьким, обыкновенным, когда
можно совсем неохватным и необъяснимым.
Плакать, и так, чтобы краткая встреча приснилась,
листья шептались, небо вконец прояснилось,
нас отразила и растворила вода.
Если же мы – без остатка, кому отдавать?
Звать, избавляясь от имени, нам ли друг друга?
В пропасть вложила, и первые птицы испуга –
эти слова! –
эти слова, – я не знаю их, или же нет
им перевода. Но, имя сверкнувшее, чьё ты,
если не громоподобной огромной свободы,
если не молнии испепеляющий свет?..