Русские инсигнии

РУССКИЕ ИНСИГНИИ
 ТРОИЦА

  —

 КНИГА  2012 
 в 7-ми частях
 
 Авторы:

 Михаил Анищенко
 Валерий Новоскольцев
 Марина Сергеева-Новоскольцева

  —

 Горели три большие зги,
 И мудрость в том была.
 Казалось, новую зажги –
 И дом сгорит дотла.

 Старик умел считать до трёх,
 И мудрость в том была.
 Не дай и вам до четырёх,
 Четыре – это мгла.

 Когда о жизни говорят
 И речь бросает в дрожь,
 Три слова правильны подряд,
 А остальные ложь.

 Единство только трём дано,
 И крепость им дана.
 Три собеседника – одно,
 Четвёртый – сатана.

 Три слова только у любви,
 А прочие излишек.
 Три раза женщину зови,
 А после не услышит.

 С распутья старых трёх дорог
 По Родине несётся
 Тот богатырский русский вздох,
 Что удалью зовётся.
 
 Юрий Кузнецов

 Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал?..
Остановился поражённый Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?
Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!..
Русь, куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа.
Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.

 Николай Гоголь
 
 Я острова открыл в жемчужной звёздной дали!
 Бездонной ночью по слепому небу плыл!
 Не там ли дремлешь ты в блистательной опале
 Под пенье птиц златых, о Мощь грядущих сил?
 
 Артюр Рембо

  —

 1-я часть:
 СИМФОНИ́Я

 Созрела новая порода, –
 Угль превращается в алмаз...

 Александр Блок
 
 1.М.А.
 
 СВЕЧА
 
 Разбит мой мир, растоптан и подавлен,
 И, в ожиданье божьего суда,
 Я, как свеча, над родиной поставлен,
 Чтобы сгореть от вечного стыда.
 
 2.М.А.
 
 ПОМНЮ
 
 Обнесла меня осень наследством,
 Обложила промокшей бедой.
 Облетает высокое детство
 Золотою и ржавой листвой.

 От плеча твоего до запястья,
 Как живые, бегут мураши.
 Вот и мне для любви и участья
 Не хватило сегодня души.

 До последнего вдоха, до края,
 Предающей поэтов мечты,
 Ходят ночи и дни, умирая
 От великой своей красоты.

 Заслонившись от Божьего лика,
 Не найдя ни начал, ни концов,
 Я бы умер без стона и крика,
 Как сумел умереть Кузнецов.

 Но любимая книга святится,
 И надежда из книги встаёт:
 «Раздражённо скрипят половицы,
 Но одна половица поёт!»

 Значит, нет ни конца, ни предела!
 Юра! Юра! Во имя твоё
 Я опять принимаюсь за дело,
 Неподкупное дело своё.
 
 3.М.С.
 
 НАДЛОМЛЕННОГО НЕ НАРУШУ

 Надломленного не нарушу,
 Родная Речь!
 Как льном курящуюся душу
 Твою сберечь?
 О, совесть Ирода! Повсюду,
 Раба рабы,
 Я слышу хруст и вижу блюдо
 Для головы
 На льду крошащемся. В купели
 Дрожит луна.
 Там Иродия в колыбели
 Погребена.
 О Мать, истерзанная плаха,
 Сыра земля!
 Перстом Себастиана Баха
 Коснись меня.
 
 4.М.А.
 
 ПОЭЗИЯ
 
 Рассветы и ночи прогоркли,
 Я жалок и чёрен, как тать.
 За месяц, от корки до корки,
 Исписана мною тетрадь.

 Под богом, под яростным сводом,
 Поэзия, свет в парандже...
 Я всё тебе, милая, отдал,
 Я всё тебе отдал уже.

 Свалившись под стол и под лавку,
 В дорожной пыли и в крови,
 Лежат, как солдаты, вповалку
 Все лучшие чувства мои.

 Пилотка, письмо-треугольник,
 Остывшая печка, зола...
 Я раб, яремник и невольник,
 Во тьме своего ремесла.

 Душа моя плачет солдаткой,
 Стареет... А в небе ночном
 Летит Каллиопа над схваткой,
 Как будто она ни при чём.
 
 5.В.Н.
 
 ТЫ – ВИНО МОЛОДОЕ МОЁ
 
 Ты – вино молодое моё.
 Я – мехи. Наш хозяин высокий
 Предрассветную песню поёт,
 Подгоняя зарю на востоке.

 Небо вызрело, как виноград,
 И к тяжёлым работам готово.
 И из каменных белых палат
 В мир выходит Последнее Слово.

 У Него за плечами – горбы
 От сложившихся крыльев верблюжьих.
 Плечи плачут. Колени слабы.
 И глаза – пересохшие лужи.

 Не таким Оно было весной…
 Помнишь, в землю мы бросили зёрна,
 Как монетки – в фонтан? Круг восьмой
 Полосой завершается чёрной.

 Это время – Великим Постом –
 Нас поставило в лист ожиданья,
 Чтобы мы разведённым мостом
 Не сожгли полюса мирозданья.

 А Последнему Слову – бродить
 По воде да по хлябям небесным.
 И тебе во мне – перебродить
 И остаться. В гармонии тесной.
 
 6.М.А.
 
 Я ВОДУ НОШУ
 гражданская лирика
 
 Я воду ношу, раздвигая сугробы.
 Мне воду носить всё трудней и трудней.
 Но как бы ни стало и ни было что бы,
 Я буду носить её милой моей.

 Река холоднее небесного одра.
 Я прорубь рублю от зари до зари.
 Бери, моя радость, хрустальные вёдра,
 Хрусти леденцами, стирай и вари.

 Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
 Три раза позволю себе покурить.
 Я воду ношу – до порога, до гроба,
 А дальше не знаю, кто будет носить.

 А дальше – вот в том-то и смертная мука,
 Увижу ли, как ты одна в январе,
 Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
 Забыв, что вода замерзает в ведре…

 Но это ещё не теперь, и дорога
 Протоптана мною в снегу и во мгле...
 И смотрит Господь удивлённо и строго,
 И знает, зачем я живу на Земле.
 
 7.М.А.
 
 НИКОЛКА
 
 Носит дурак на башке ореол,
 Шепчет в прохожие лица:
 «Царский орёл, господа, не орёл,
 Нет, не орёл, а орлица».

 «Сброшен был под ноги царский венец,
 Некуда было ей деться:
 Белый поручик и красный боец
 Выросли прямо из сердца».

 «Оба в тумане, в слезах и в огне,
 Мечутся, к небу взывая;
 В разные стороны смотрят оне,
 Сердце своё разрывая».

 «Что же нам делать, Николка, как быть?»
 «Как же нам мучиться долго?»
 «Надо бы головы им отрубить!» –
 Плачет блаженный Николка.
 
 8.В.Н.
 
 1919
 
 Тот мир объявлен вне закона.
 На новый выписан мандат.
 Как почерневшая икона,
 Висит повешенный солдат.

 Верёвкой веру не навяжешь.
 Её инерция страшна.
 Россию всю пройдёшь и ляжешь.
 И не изменишь ни рожна.

 История сменила скорость
 И не берёт теперь в расчёт,
 Какой уезд, какую волость
 В какую сторону качнёт.

 И по каким таким мотивам
 Кричат «Ура!» или «Долой!»
 Она летит локомотивом,
 Полна жестокости одной.

 В семь дней весь мир перевернуть бы,
 Железный выковать финал!
 А чьи-то души, чьи-то судьбы
 Удобны, как оригинал.

 История наводит глянец.
 Солдат ей высунул язык.
 И вся Россия, как германец,
 Уже насажена на штык.
 
 9.М.А.
 
 ШИНЕЛЬ
 
 Когда по родине метель
 Неслась, как сивка-бурка,
 Я снял с Башмачкина шинель
 В потёмках Петербурга.

 Была шинелька хороша,
 Как раз – и мне, и внукам.
 Но начинала в ней душа
 Хождение по мукам.

 Я вспоминаю с «ох» и «ух»
 Ту страшную обновку.
 Я зарубил в ней двух старух
 И отнял Кистенёвку.

 Шинель вела меня во тьму,
 В капканы, в паутину.
 Я в ней ходил топить Муму
 И мучить Катерину.

 Я в ней, на радость воронью,
 Возил обозы хлеба
 И пулей царскую семью
 Проваживал на небо.

 Я в ней любил дрова рубить
 И петли вить на шее.
 Мне страшно дальше говорить,
 Но жить ещё страшнее.

 Над прахом вечного огня,
 Над скрипом пыльной плахи,
 Всё больше веруют в меня
 Воры и патриархи!

 Никто не знает на земле,
 Кого когда раздели,
 Что это я сижу в Кремле –
 В украденной шинели.
 
 10.М.А.
 
 ЧАРЫ ЧУРОВОЙ ДОЛИНЫ
 Сане Рожкову
 
 Чары Чуровой долины
 Начались на чердаках,
 Где мерцали паутины
 И орлы на пятаках.

 Свечи. Ладанки. Иконы.
 А случится – час ночной:
 Чьи-то вздохи, чьи-то стоны,
 Чьи-то тени за спиной.

 Окаянное пространство!
 Наползает, хоть реви!
 Запах беглого дворянства,
 Беглой веры и любви.

 Где вы, тётя, в карты дулись?
 Где куснули ананас?
 Почему вы не вернулись –
 Хоть разок взглянуть на нас?

 Волга. Родина. Отрава.
 То ли небыль, то ли быль.
 И высок сундук, как слава,
 А откроешь – только пыль.

 Времена, как льдины, тают.
 Что ты, маленький, не спишь?
 Тени снова улетают
 На Мальорку и в Париж.

 Долетели. Не разбились.
 Облачились в жемчуга.
 А вот гуси возвратились.
 Гуси, гуси! Га-га-га!
 
 11.В.Н.
 
 ДВОРНИК
 XX век
 
 Скребя лопатой по сугробу,
 Законнорожденному – в ночь,
 Она с зимы снимает пробу
 И, разровняв, уходит прочь.

 Её ущербная лопата
 Всё перегрызла, что могла.
 И жизнь её трудом богата,
 Где больше света, чем тепла.

 Но если жить наполовину,
 Мы все окажемся в долгах
 Пред теми, кто ломает спину
 И держит нас – в своих руках.
 
 12.М.А.
 
 1666 – 1999
 
 Не напрасно дорога по свету металась,
 Неразгаданной тайною душу маня.
 Ни врагов, ни друзей на земле не осталось.
 Ничего! никого! – кто бы вспомнил меня!

 Я пытался хвататься за тень и за отзвук,
 Я прошёл этот мир от креста до гурта.
 В беспросветных людей я входил, словно воздух,
 И назад вырывался, как пар изо рта.

 Переполненный зал... Приближенье развязки...
 Запах клея, бумаги и хохот гвоздей...
 Никого на земле! Только слепки и маски,
 Только точные копии с мёртвых людей.

 Только горькая суть рокового подлога
 И безумная вера – от мира сего.
 Подменили мне Русь, подменили мне Бога,
 Подменили мне мать и меня самого.

 Никого на земле... Лишь одни квартирьеры...
 Только чуткая дрожь бесконечных сетей...
 И глядят на меня из огня староверы,
 Прижимая к груди нерождённых детей.
 
 13.М.С.
 
 ПРАВДА
 
 За лучший мир, за святую свободу.
 Поднимись же, Народ Мой! Ветхий, заклеймённый проклятием.
 – Еффафа́! – повелеваю тьме.
 – Хощу! Очистися.
 Поднимите же, поднимите Знамя, пламени которого трепещет Ассур и все пугливые князья его (Исайя 31, 8-9).
 Истерзанную ткань Христова сердца, дориносимую во имя жизни мира Русь, божественную плоть мою, вы обагрили кровью. Вот вся она сделалась красной. Слушайте! Вся правда мира вопиет во Мне:
 – Я не желаю трёхцветного флага!

  —

 Сумасшедшая, бешеная, кровавая муть!
 Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам...

 Сергей Есенин
 
 Всею жаждою – слышать
 Возвеличенный дух,
 Обнажённая свыше
 Откровением рук,

 Покорённая праву
 На престоле огня,
 Обагрённая Правда
 Победившего Дня!

 Погибавшая в прахе
 У истоков петли
 На истерзанной плахе
 Ослеплённой земли,

 Как на славу покрова
 Обнажающих рук
 Низошедшее Слово,
 Поразившее слух.
 
 14.В.Н.
 
 ПОСМОТРЕЛ Я С ВЫСОТЫ
 
 Посмотрел я с высоты
 Немоты своей:
 Это чьи горят мосты?
 Маленьких людей...

 Кто, похожий на меня,
 Смотрит в красный вихрь?
 Почему, чернее пня,
 Он к земле приник?

 Что в его руках-корнях?
 Где его душа?
 В небесах моих – сквозняк,
 На земле – пожар.

 На Земле идёт война
 Четырёх стихий,
 Высшая её цена –
 Написать стихи

 О высоком и земном,
 О последнем дне
 И о том, как мы умрём
 На такой войне.

 И о том, как в день восьмой,
 Ангелам самим,
 Прочитаем стих земной
 На краю земли.

 Где, на паперти небес
 Перед вечным днём,
 Наш последний интерес
 Выразится в нём.

 И потом – за ту черту,
 Наизнанку дня,
 Обретая немоту
 Знания-огня.
 
 15.М.А.
 
 БАРЫНЯ
 
 Боль запоздалая. Совесть невнятная.
 Тьма над страною, но мысли темней.
 Что же ты, Родина невероятная,
 Переселяешься в область теней?

 Не уходи, оставайся, пожалуйста,
 Мёрзни на холоде, мокни в дожди,
 Падай и ври, притворяйся и жалуйся,
 Только, пожалуйста, не уходи.

 Родина милая! В страхе и ярости
 Дай разобраться во всём самому...
 Или и я обречён по ментальности
 Вечно топить собачонку Муму?

 Плещется речка и в утреннем мареве
 Прямо ко мне чей-то голос летит:
 «Надо убить не собаку, а барыню,
 Ваня Тургенев поймёт и простит».
 
 16.М.А.
 
 РУСЬ ОТРАЖЁННАЯ
 
 Девясил, подорожник, чабрец –
 Золотая трава богородка,
 Вы не знаете, где мой отец,
 Вы не видели, где его лодка?

 Тростники мои, ветер, вода,
 Родники, не узнавшие мути,
 Вы меня проведите туда,
 Где гуляют пропавшие люди.

 Я не праведник, нет, не истец,
 Не охотник, идущий по следу.
 Я такой же пропащий отец,
 Как и он, не пришедший к обеду.

 Где же ты, скоморох, соловей?
 То ли куришь на мокром крылечке,
 То ли ходишь с тальянкой своей
 По селу, отражённому в речке?

 Подорожник, чабрец, девясил –
 Всё, что нашего племени-роду,
 Проведите меня по Руси,
 По великой и канувшей в воду.

 Пусть звенит над рекой росинец,
 Пусть плывёт по течению лодка,
 Пусть хранят эту тайну чабрец
 И степная трава богородка.
 
 17.М.А.
 
 РОДИНЕ
 
 Я ступаю по тонкому льду
 Над твоею холодной водою.
 Только чувствую: эту беду
 Не утянешь на дно за собою.

 Впереди – беспросветная ночь,
 За спиною – полоска разлада.
 Дорогая, хорошая! Прочь!
 Ничего от тебя мне не надо!

 Я прощаюсь с твоей красотой,
 С незадачей твоей избяною...
 Я не знаю, что стало с тобой,
 Ты не знаешь, что будет со мною.

 Не жалей, не зови, не кричи.
 Никуда возвращаться не надо.
 В тихом омуте стынут ключи
 От небесного рая и ада.

 Мне теперь что назад, что вперёд,
 Спотыкаться, скользить и кружиться...
 Но на веру твою, как на лёд,
 Я уже не могу положиться.

 Оглянусь: ты стоишь у плетня,
 Ожидая, что всё-таки струшу...
 И жалеешь, и любишь меня,
 Как свою уходящую душу.
 
 18.М.С.
 
 ПРОГРЕМИ!
 
 Скорбью ангела загорится наша поэзия и, ударивши по всем струнам, какие ни есть в русском человеке, внесёт в самые огрубелые души святыню того, чего никакие силы и орудия не могут утвердить в человеке.
 
 Николай Васильевич Гоголь
 
 Прогреми в горах,
 Песнь живая Русь!

 Письмена на мне, племена во мне,
 В золотом зерне,
 Дивным пламенем.

 Умирай, гори,
 Жизнь святая Русь!

 Времена во мне, имена на мне,
 На живом огне,
 Начертанием.
 
 19.М.С.
 
 ЛЕБЕДЬ
 
 Разлетелись лебедята по́ миру,
 Сердце лебедью в груди умерло,

 К чужедальним берегам – душами...
 Лебедь лебедев завет слушает.

 – Вся земная мурава скошена,
 Расцветают в небесах коршуны.

 Непослушных собери детушек,
 Белоснежный раздели Хлебушек.

 Волны душу бередят криками,
 Непослушных лебедят кликаю:

 – Серебристые мои звёздочки,
 Золотые соберу зёрнышки,

 Возвращайтесь, малыши-ландыши,
 Под заветные мои крылышки!

 Крики душу бередят волнами
 Белоснежных лебедят, больно им:

 – Мы б летели по тебе, Матушка,
 На родные берега в камушках,

 Да надломлены у нас крылышки,
 Перерезаны у нас жилочки.

 – Вы ребятушки мои малые,
 Вот вам крылышки мои алые,

 Возвращайтесь, малыши смелые,
 Под Отцовские крыла светлые!

 В небо звёзды серебром брошены,
 Бьются с лебедью-душой коршуны.

 Расплескалось по волнам зарево.
 Сердце лебедем в груди замерло.
 
 20.В.Н.
 
 ДОРОГА
 
 Из забытого Богом
 Городка на Дону
 По обычным дорогам
 Уходил я в страну
 Новых мест и предместий
 С переменой широт,
 Где, совсем неизвестен,
 Вымирает народ,
 Где в любой деревушке –
 Ни попов, ни клопов, –
 Вырезают игрушки
 Недобитых богов
 И какие бы флаги
 Ни трепали ветра,
 У геологов – фляги,
 А у местных – икра,
 Где безвластие денег:
 Только слово – в цене,
 И берёзовый веник –
 По худющей спине,
 Где бессонные рыбы
 Возвращают должок
 И весенние глыбы
 Лбами бьют в бережок,
 Где Природы богатства
 И неспешная жизнь –
 Тридевятое царство
 Для растущей души.
 
   М.С.
 
 Прорастёт и услышит,
 За капелью веков,
 Как, омытая Свыше,
 Плачет плоть берегов,
 Тает, глиной глубинной
 Приникая к корням,
 Под пророческим ливнем
 Благодати семян.
 
 21.В.Н.
 
 ИСПОЛНЯТЬ СВОЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНЬЕ
 
 Исполнять своё предназначенье
 Вопреки и вопреки всему...
 Где-то зарождается движенье:
 Свет небес распутывает тьму.

 Нити света, словно ниоткуда,
 Новый мир с настойчивостью ткут,
 Создавая видимое чудо,
 И всего за несколько минут.

 Мир проявлен, но еще безмолвен,
 Старое лишилось языка.
 И теперь, без грома и без молний,
 Не понять его наверняка.

 Страх – начало долгих восхождений,
 Мелкая монета для еды...
 А другой монетой платит гений
 Или тот, кто выкупит труды.

 Знак другой, не денежный, а срочный
 На небесном выткан полотне.
 Мне-то что – я лишь чернорабочий
 В Богом позабытой стороне.

 Я лишь жду, что камертон рассвета
 Звук мне свой невидимый подаст,
 И, быть может, на исходе лета
 Расшифруют ангелы приказ.
 
 22.В.Н.
 
 СОН
 
 Омывают меня – отмывают:
 Хлещет в землю потоками грязь.
 Плачет тот, кто меня поливает,
 Говоря: «Испоганился, князь…»

 И откуда-то льётся и льётся
 Свет с небес да живая вода...
 Вот и сердце моё – просто бьётся,
 Нет в нём страха, и нет в нём стыда.

 И, в рубахе своей домотканой,
 Белый-белый такой иерей
 Всё читает псалмы неустанно
 У закрытых высоких дверей.

 Так готовят меня к переходу,
 К возвращению в данный удел,
 Где давно уже ждут воеводу,
 Где полно неразобранных дел.

 Всё написано в книге, с которой
 Мне читают Давида псалмы.
 Сон мой вещий, он сбудется скоро.
 На исходе девятой зимы.
 
 23.24.25.М.А.
 
 ТРОИЦА
 
 1.
 
 Я разговор о Боге не веду,
 Но, господа, скажите мне на милость:
 От грешников, сгорающих в аду,
 Кому из вас теплее становилось?

 Я выйду вон, напьюсь и упаду,
 Но я не Бог, и я не стану злее.
 От грешников, сгорающих в аду,
 Мне никогда не делалось теплее.

 2.

 Хотя б напоследок – у гроба,
 Над вечным посевом костей,
 Подняться на цыпочки, чтобы
 Стать выше проклятых страстей.

 Подняться туда, где и должно
 Всю жизнь находиться душе.
 Но это уже невозможно,
 Почти невозможно уже.

 3.
 
 ПРОЩЕВАЙ
 
 Прощевай, моя опушка,
 Прощевай, тропа в бору!
 Ухожу... Но, словно Пушкин,
 Весь я тоже не умру.

 Положил себя, как требу,
 Я на камушек лесной...
 Журавли летят по небу,
 Словно ангелы, – за мной.

 В час распада и распыла
 Грешный мир нам не указ.
 Не страшусь... Всё это было
 И со мною много раз.

 Поклонюсь Борису, Глебу...
 И над Родиной святой
 Буду гром возить по небу
 На телеге золотой!

 26.В.Н.
 
 ПРЕМУДРОСТЬ
 
 А вокруг меня – бездорожье.
 Мчится поезд в ночи земной.
 И дана мне Премудрость Божья,
 Чтобы я приобрёл покой.

 Принимая подарок царский,
 Обнимая ноги Твои,
 Понимаю ли я, несчастный,
 Бескорыстность Твоей любви?

 Слёзы катятся тихим градом,
 Заменяя мне сонм молитв...
 Бесконечна Твоя награда
 Перед утром духовных битв.

 Мы готовы к рассвету, Отче!
 Как апостолы, мы сильны!
 Покажи мне, Великий Зодчий,
 Новый контур моей страны.

 И простым строителем новым
 Стану я на земле Твоей
 Поднимать на работу Словом
 Неразумных Твоих детей!
 
 27.М.С.
 
 СИМФОНИ́Я
 
 Да будет со мною приседящая
 престолу Твоему Премудрость!..
  В. Н.
 
 Святые царственные мученики, молите Бога о нас!
 
 Ты когда-нибудь сбудешься эхом Вселенской Воли,
 Ослепительной мощью сорвавшихся водопадов,
 Разметавшейся плотью, бушующей в безднах моря,
 Мы когда-нибудь сбудемся светом одной лампады.

 Чёрной молнией были и болью, разящей небыль,
 На грозящего Зверя плевать молодой Державе,
 Разметавшейся плотью, бушующей в недрах неба,
 Мы когда-нибудь сбудемся словом одной скрижали.

 Это новая музыка молний грядущей бури,
 Ослепительным ливнем целующей лик Младенца,
 На Смоленском пути начертавшей строку живую:
 Ты когда-нибудь сбудешься эхом Христова сердца.
 
 /10 декабря 2010 г./
 
 28.М.С.
 
 БЛИЗНЕЦЫ
 
 Я – волна, пронизавшая Солнце.
 Ты – огонь, проницающий Глубь.
 
 ПРЕЛЮДИЯ
 
 Тонкое, нежное прикосновение духа к душе...
 Соприкосновение близости. В рай глубины – радость сошедшего неба.

 Пляс Неоогня.

 Плеск разлетевшихся волн, разметавшихся по берегам. Нового пламени пляс.

 Плеск Неоогня.
 
 Скорая гибель Вселенной. Грядущие роды родо́в. В сполохах нового времени новый рождается Пирр. Пляс. Плеск Неоогня.

 Первое нежное прикосновение к вечным глубинам души вечного духа...

 Плеск, Пляс, Пир Неоогня.
 
 1.
 
 Семя твоё – огонь или солнечные лучи.
 Семя твоё – тепло, в которое окунулось, окуталось лоно моё, река, исходящая из берегов, впадающая в море, Marine, которая ни капли не потеряет.
 Пусть воды мои отражаются в небе твоём!
 Пусть небо твоё окунается в волны мои!
 Правда зачатия – в рождестве,
 Любовь да сотворит во мне Жизнь!
 Сила семени моему – семя твоё.
 Слава семени моему – сила твоя,
 Мужеская сила твоя – плодотворящая нежность, и боль – оправдание моего рождества.
 
 ТЫ
 
 Ощущение аромата тонкого чудо-вина, напоившего душу.
 Мгновение улетающего сознания и в нём – лёгкие ласковые прикосновения... ТЫ!
 Тонкий Чудо-Огонь! Чуткий воздушный Огонь!
 Пламя сосредоточенной мысли или желания птицей летает по мне, дышит вокруг, постепенно охватывает, зажигая ответное стремление всего существа.
 
 К тебе!

 Как ты прекрасен, любимый, любимый, любимый...

 Внутренний стон. Я не помню себя. Может быть крик!.. Стон, крик!..

 Cовершенно владея собой,
 Cовершенно собой не владею!..

 Пляшет со властью в само́й глубине естества
 С Силой и Нежностью
 Новый Вселенский Огонь!

 Мгновение возвратившегося сознания и в нём – мощное стремление к единению. Времени нет!
 
 Есть
 Пляс, Плеск, Пир Неоогня!

 Как ты прекрасен, любимый, любимый, любимый!
 Тайна!

 Чувство глубокого счастья. Покой.
 
  —
 
 Лицом – в ладони твои.
 Всем существом – в ладони твои.
 Коснусь лицом и поцелую
 Всем существом тебя – в ладони твои.
 
 2.
 
 ЖИЗНЬ
 
 Иногда так хочется прикоснуться...
 Жить!
 
 Ливнями нежности
 Чуткую ночь проливая на светлую плоть твою,
 Так целовать!
 Ливнями свежести
 Светлую ночь проливая на чуткую плоть твою
 Снова и снова...
 
 Уснуть – окрыленной. Проснуться –
 В объятиях Слова твоей окрыленной души.
 
 3.
 
 Испытаем, братья, стихи наши без трусости.
 Вечный огонь беспощаден и свят!
 Хорошо горят гениальные рукописи.
 Плохие рукописи не горят.
 
 Пётр Вегин
 
 АЛЬФА ЛИРЫ
 
 Карадагским вином, ослепительной солнечной славою
 Пролилась, расплескалась над чашей Нечаянной Нежности,
 В дорогих берегах разметалась материей алою
 Под спокойною силою мук родовой неизбежности.

 Пролилась, разлетелась и встала Вселенскою Радугой
 Или Авелем милости в сердце горящего Каина,
 Под пьянящею негой в снегах исцеляющей Ладоги,
 Под пророческим семенем снов своего Зоровавеля.

 Над блокадной Агарью взрывалась Полтавской мистерией,
 Над кровавым покровом одежд погибающей Матери,
 Да блаженное слово горит, осолённое временем
 Или Вегою вечного пламени в солнечном кратере.

 4.

 Росчерк грядущего Света. Воанерге́с.
 Новый полёт Огня.
 Зов его – эхо вселенских Звонниц.
 Пляс его – плеск расцветающей Молнии.

 Пляшущим шагом прошла по земле
 Неба дочь.../ М.Ц./

 Так.

 Ни ростка не наруша!

 Зов её – в сполохах солнечной Славы.
 Пляс её – плеск расцветающей Жизни.
 Ткань лепестков её –
 В танце вселенских Молний.

 Хокма Руах Элоhим.
 
 P. S.
 
 ОГНЕННЫЙ ЦВЕТОК
 
 Воспоминание.

 Стремление к единению.

 Глубокое томление и сладкая боль – солнце впервые входящее в сердце.
 Сердце стремящееся к тебе к ТЕБЕ... Отстраняющееся – боящееся ...теряющее внутреннее девство, но доверяющее непреодолимому закону Небесного Тяготения к Единственному, всепроникающему огню.

 Ощущение
 
 Ласка и Нежность твоя...
 Сила!
 Касаюсь губами твоих ладоней.
 Ласково Нежно – хочу так.
 Медленно опускаюсь на колени, целую – забываю себя...
 Тело мгновенно загорается рассекается внутренним пламенем ...А..аа...х! – это Огенный Меч! ...я теряюсь волнуюсь не помню себя ...Он Танцует Растёт Распадается на тонкие огненные язычки ...Он Берёт Обнимает Течёт проникает в сокровенную глубину ...на мгновение, как младенец, сворачивается в перламутровом и нежно-розовом великолепии...  яростно устремляется глубже и глубже ...А..аа...х!! – я волнуюсь теряюсь не помню себя... Он взрывается! бьётся и бьётся и бьётся как птица... Стон...

 Сладостный взрыв! Крик!..
 Стон... Крик!
 
 29.М.С.
 
 ЗАЧАТИЕ
 
 Белоснежным бременем слетела
 Лебедь на прозрачную волну,
 Чтоб, раскрыв сияющее тело,
 Солнце пронизало глубину.

 Лученосным зрением нарушив
 Целины звенящие поля,
 Солнечное бремя пало в душу,
 Плотью засияв из алтаря,

 Мужеским стремленьем сокрушая
 Семь печатей нежной глубины...
 Лебедь снежно-белая, большая,
 Радугой взметнулась из волны

 И, раскрыв сияющее тело,
 Прозвенев, как белая стрела,
 Пронизав слепящие пределы,
 На ладонях Солнца замерла,

 Женственным желаньем проникая
 Семь небес над семенем Земли...
 Музыка прекрасная такая,
 Музыка печальная такая
 На волнах качает корабли,

 Льётся вглубь, летит и замирает
 В бременах таинственных речей,
 Будит дух и души одевает
 Пеленами солнечных лучей,

 Радугой крестильной глубины,
 Радостью небесной тишины.
 
 30.М.С.
 
 РУССКАЯ РУБАШЕЧКА
 
 Посвящаю светлой памяти
 святых Александра Невского и Даниила Московского

 Свет мой, Ясно Солнышко, загляни сюда,
 Русскую рубашечку выткем для Христа:
 В васильковых радугах ландышевый цвет,
 В лебединых сполохах серебристый снег.

 Свет мой, Утро Ясное, обратись сюда,
 Царскую рубашечку выткем для Христа
 Световыми росами раненой зари,
 Грозовыми слёзами, жаворонками.

 А глагол засветится, свет заговорит,
 Вечер ясный встретится и благословит.
 Бури ж, ветры встучатся – небо заволочь,
 И наступит лобная, гибельная Ночь.

 Вот тогда изыду я на святый позор
 Каждой Божьей жилочкой выболеть узор.
 И, облекшись славою срама у Креста,
 В русскую рубашечку облачу Христа.

 В тонкую небесную девственную трель,
 В ширь белоберезную, в солнечный апрель,
 Да, облекшись в молнии Славы и Зарю,
 Он помянет родину светлую мою.
 
 31.В.Н.
 
 НИ ЛЮБВИ, НИ НАДЕЖДЫ, НИ ВРЕМЕНИ
 
 Вот, как бы лев, выбежавший из леса и рыкающий,
 испустил человеческий голос к орлу и сказал:
 слушай, что я буду говорить тебе...
 
 3 Ездры 11, 37
 
 Ни любви, ни надежды, ни времени
 На разбитом пространстве равнин.
 Мы в четвёртом живем измерении,
 Из которого выход один...
 И по вере по нашей, по истинной,
 Нам воздастся. Готовы ли мы?..
 Нелюдь тихая с пёсьими, с лисьими,
 У кремлёвской пасётся тюрьмы.
 На дорожке, другими размеченной,
 Так легко, поскользнувшись, упасть.
 Приучили кормить человечиной
 Нашу новую старую власть.
 Вот и кормим! И будь же ты проклята!
 За орлами летит вороньё...
 Сколько кровушки тёпленькой пролито
 За холодное слово её.
 Так по вере по нашей, по дурости,
 За любовь выбирать невпопад,
 Заплати нам за разницу в курсе,
 Ибо Ты, несомненно, богат!
 Ибо все мы умами-палатами
 Обнищали и бродим везде.
 Расплатиться последней зарплатою
 Обещай нам на Страшном Суде!
 
 32.В.Н.
 
 КОРОЛЕВСКИЙ ГАМБИТ
 
 Перемены в судьбе начинаются с пятен на Солнце.
 Поеданьем ягненка – живой был вчерашнего дня…
 Ох, не зря сорок лет, как я выброшен был из Задонска,
 Где пустым киселём нахлебалась седьмая родня.

 Тайна новых дорог, похождения пешки-фигурки
 До седьмого предела, покамест и там не съедят.
 И играют в игру не судьба, а одни полудурки,
 Из которых сколочен рабочий кремлёвский отряд.

 Бог лишь смотрит с небес на поход разыгравшейся пешки.
 В королевском гамбите едят всех вокруг и подряд!
 Мир вращался волчком, оставляя одни головешки,
 И головушки наши белели, как кости ягнят.

 Кто проходит в ферзи, кто и чином коня задоволен:
 Конь, он змея хитрее и ходит всегда буквой «зю».
 И «тарелки» висят на скелетах больных колоколен,
 Выдавая в эфир «аллилуйя» родному ферзю.

 А флажок на часах с каждым тиканьем выше и круче.
 Ритм тупого цейтнота легко обойдется без слов.
 Побеждённый молчит. Победитель раздуется в Дуче,
 Хором зрители грянут свой марш пионерских костров.

 Ох, не зря я покинул свою колыбельную хату
 И пошёл напрямую той самой дорогой кривой,
 Чтобы тоже сыграть, потеряв и друзей, и зарплату,
 Чтоб вернуться обратно, к развалинам, поздней весной.

 Победителя судят по самому высшему счету.
 И известная мера к нему применима вполне.
 Я играл, как умел, и в рабочие дни, и в субботу.
 А моё воскресенье отложено в этой войне.
 
 33.М.С.
 
 ГОЛОС АНГЕЛА
 
 Слава плевка. Тяжесть чугунной меры.
 Рана Кремля.
 Язва Креста. В обруче новой стемы
 Стонет земля.
 Ветхость стены. Тяжесть и мощь тарана.
 Бремя троих.
 Новый Давид! Благословенна слава
 Песен твоих, чутких ладоней веры,
 Мой Государь!
 Айя София!
 Правой и первой встанет Агарь.
 Ветхость завес. Тяжесть Христова тела –
 Бремя его.
 Мой Василевс! Благословенно дело
 Дня твоего.
 
  —
 
 2-я часть:
 РУССКИЙ СОН
 
 Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный Путь!..
 
 Александр Блок
 
 1.М.С.
 
 НЕПЕРЕВОДИМОЕ
 
 Моей сестре в пятом времени года, шестом чувстве, вне четвёртого измерения – Марине Цветаевой, посвящаю

 Всё великолепье крыл
 Лишь только трепет век –
 Перед Тобой...

 Марина Цветаева

 Ты. Единое Крыло.
 Крест – тайнопись буквы К.

Стихи, как искры на снегу, как брызги в пламени: не опаляют и не утоляют, влекут, не полагая меры, слово в сердце к Слову.
 
 Силою? Нет. Волею!
 
 Так сокрушаются не в лицах и не в рати (Даниил 11, 20).
 Так восстают без силы, без оружия (Премудрость Соломона 18, 22).
 
 Стихия? Нет. Гармония!
 
 Золотое сечение Веры.
 Молниеносная межа, грань, сердцевина – мера ли? Предел ли Меры?

 Мы. Скрещение, смежение Крыл.

 Тайнопись буквы Ж – Жертва за Жизнь.

  —

 Под святынею крестных крыл,
 Нерушимо и не дыша,
 Днесь горе́ ото всех перил
 Навсегда отошла душа.

 Оступилась в купель, сверкнув
 Головою – огонь в Огонь.
 И, зарю в небеса вернув,
 Облачилась на смерть, на боль.

 Факелами во тьму горю,
 И, крещаясь на все века,
 Я вам руки свои дарю –
 Пить от горнего родника.

 Восклоняю лицо – плевкам,
 Направляю зрачки – штыкам.
 Изувечена – боль на Боль –
 Умираю в Тебе, Любовь!

 За тебя, отошедший миг
 Древней доли, чрез времена
 На страницах бессмертных книг
 Впишут вечные имена.
 
 2.М.А.
 
 СТРЕЛА ЛЕТЯЩАЯ

 Горит свечи огарок. Я болен, близорук.
 Но Волга под Самарой натягивает лук.

 Болит сквозная рана, дрожит ночная нить.
 Мне рано, рано, рано из жизни уходить.

 Со свистом, в небе тая, надежда во плоти,
 Высокая и злая, лети, стрела, лети!

 Люблю тебя такую, летящую во тьму,
 Я триста лет тоскую по свисту твоему.

 Не поддаваясь сраму, пойду через метель,
 По золотому шраму – за тридевять земель.

 Туда, где годы-глыбы, потоки-бегуны,
 Где огненные рыбы летают, словно сны.

 Где рощи, словно своды, под сводами – хорал,
 Где мир своей свободы ещё не потерял.

 В лесу и на опушке увижу ясный свет,
 И всё, что видел Пушкин, сжимая пистолет.
 
 3.М.С.
 
 ГОЛОС

 Слава тебе, допустившему бреши:
 Больше не вешу.
 Слава тебе, обвалившему крышу:
 Больше не слышу.
 Солнцепричастная, больше не щурюсь.
 Дух: не дышу уж!
 Твёрдое тело есть мёртвое тело:
 Оттяготела.
 
 Марина Цветаева
 
 С новым звуконачертаньем!

 Право на свет. Меры святая кара.
 Веко ума.
 Бремя – на бред. Древняя дщерь Икара –
 Вечная тьма

 Оборвалась, мощью текущей лавы,
 В пену огня
 И пролилась ливнем сверхновой Славы
 Первого дня.

 Башенный бой, эхо ли гирь Сиона –
 К чаше Весов?
 Бешеный вой в совести Синедриона
 Судей и псов.

 Голая степь. Над полуночным станом –
 Стон колеса.
 Лунная песнь над половецкой стаей
 Гончего Пса.

 Право – на вы. Веры живая кара.
 Бремя – смотреть.
 Участь травы. Древняя боль Икара –
 Вечная смерть

 Оборвалась...

 /9 октября 2010 г./
 
 4.М.С.
 
 МОЁ СВЕРШИВШЕЕСЯ ЧУДО

 Да!
 
 Пой и шуми, Волга!
 В синие ясли твои опрокинет она
 Младенца.
 
 Сергей Есенин

 Просила сил, хотела мира,
 В ночи – тепла.

 А в сердце Жизнь мироточила
 И кровь текла,

 Как миллионы незабудок
 В своём Творце –

 На совершившееся чудо
 В моём лице.

 Айя предвечная Мария! –
 Запел поэт.

 И на приснившееся имя
 Пролился свет.

 Да на поруганное детство
 Сойдёт покой,

 Когда из дрогнувшего сердца
 Рванёт огонь.

 Рванул, и время миновало,
 И смерть сдалась...

 А в сердце слава ликовала
 И кровь лилась,

 Как жизнь, родившаяся словом
 Творца стиха,

 Над чудом нового, земного,
 Лица цветка.

 5.М.А.

 МАРТ

 Там, за чертою дерев оробелых,
 Вздыбились льдины до неба почти,
 Словно бы тонны газет чёрно-белых
 Выгрузил кто-то на Волгу в ночи.

 Я не напрасно так трудно зимую,
 Водка поможет, а вера спасёт.
 Скоро всю грязь и отраву земную
 Волга навеки от нас унесёт.

 Горы отходов, безумства и горя,
 Русской судьбы безнадёжную тьму…
 Только кому у Каспийского моря
 Всё это выпадет? Боже, кому?

 6.М.С.

 ВОЛЧИЦА

 Волчице – пуля! Ползла, терпела,
 По льду – лизала, язык студила.
 Горячим следом:
 – До сына, сы... – оскалом смертным.
 НЕ ДОПОЛЗЛА.
 Пусть ветер стонет, я тоже стану
 Волчонком покинутым:
 – Мамочка! Мамочка!!
 Под шкурой щенячьей – шальная боль!
 Солнышко белое-белое, Господи,
 Слепит – на лапы ли, руки ли, голову.
 Льдистое поле, кровавое, грязное.
 Чёрная глыба и Солнышко...
 – Мамочка!!!
 До кроши клычонки свои человечьи
 Сжимая и воя на солнце молча,
 Я плачу, как кровью текла волчица,
 Мне холодно в шкуре моей неволчьей.
 
  —
 
 Мой мальчик! С зачатья расписаны роли?
 Мой маленький! Ангелы с Неба слетели...
 Но лучше по-волчьи: по пуле в поле,
 Чем сволочью, тихо, в своей постели.
 
 7.В.Н.
 
 ЗАЧЕМ ТЕБЕ, ДЕВОЧКА, ЭТА ВОЙНА
 
 Зачем тебе, девочка, эта война,
 Где каждое слово – патрон?
 Уже на коленях больная страна,
 И снайпер считает ворон.

 Уже зачитали стране приговор,
 Согнали на площадь толпу...
 И лицам немым улыбается вор,
 Клеймо открывая на лбу.

 Остаться в живых – значит, маской лица
 На зрелище смерти смотреть.
 Тебе повезло быть в начале конца.
 Так жизнь продлевают на треть.

 И строем не надо ходить в никуда,
 И рынок открыт в выходной,
 А ночью твоя голубая звезда
 Взойдёт над убитой страной.

 И голос твой выстрелит спящим в лицо,
 Сметая сновидящий тлен.
 И вечная совесть продажных певцов
 Взорвётся в последнем котле.
 
 8.М.С.
 
 ВМЕСТЕ

 Волчица и волк вместе
 Боролись в бреду песни,

 Бросались, а тьма тлела,
 Хотела сорвать тело

 С души, задушив воем,
 Но песня жила – боем.

 И стыла в бреду снежном
 С волчицей сама нежность,

 Кричала земной болью
 В волчице сама вольность.

 Молчанием га-сила,
 Казнила земли силу.

 Терпением кро-шила,
 Бессмертием ту-шила.

 Желаний смирив ревность,
 Святую стяжав меру,
 Иду по Тебе, Верность,
 Под вечный салют Веры.

 Иду по водам света
 Смотреть как, поправ пропасть,
 Над вечной волной Леты
 На волка сошла кротость.
 
 9.М.А.
 
ВОЗВРАЩЕНИЕ
 
 Марине
 
 Судеб разрываются звенья.
 Не надо шептать: «Погоди».
 На крыше, слепые с рожденья,
 Смеются и плачут дожди.

 Конечно же, можно расстаться –
 Вот здесь, или там, на мосту,
 Чтоб после рассказывать вкратце
 Про нашу с тобой слепоту.

 Про дождик, про мокрую цаплю,
 Про всех непутёвых, блажных,
 Про то, как счастливые капли
 Встречаются в лужах земных.

 Не знаю, что лучше, что хуже,
 Но всё же, во имя твоё,
 Давай постоим возле лужи,
 Над небом, упавшим в неё.

 10.М.С.

 ГИМН ДОРОГЕ ЖИЗНИ
 
 Учителям учителей
 
 От гласа Господа содрогнётся Ассур, жезлом поражаемый...
 
 Исайя 30, 31
 
 В сердце веры сокрытая лира,
 В сердце моря почившая твердь!
 * Перед самой кончиною мира
 Будут жаворонки звенеть!..

 И на сердце обрушатся горы,
 И от ран почернеют снега,
 Отворяя пути, по которым
 Русь на запад погонит врага.

 * И под каждым ударом тарана,
 Ада древние стены круша,
 Будут слышать смятенные страны,
 Как запела Христова душа:

 В сердце моря сокрытая вера,
 В сердце мира почившая твердь...
 Пред исполненной временем мерой
 Помоги мне, Христе, дотерпеть!

 Через Древнюю Книгу, сокрытой,
 Средь листов обнажённых пройти,
 И, как самой последней, забытой,
 Средь последних к Тебе подойти!

 В сердце шумного Брачного Пира,
 В ореоле живого огня,
 Мне б стоять у подножия мира
 И смотреть, и смотреть на Тебя...

 Эту тайную грусть не нарушить,
 Только Память, с которой – Рождён,
 Омывает смятенные души
 Живоносным Пасхальным Дождём.

 В море лира бессмертная пела,
 И в сердцах начинала звенеть
 Молодая крылатая вера,
 В недрах смерти поправшая смерть.

 *курсивом – строки Осипа Мандельштама
 
 11.М.А.
 
 ПРАВОТА
 
 У берёз, у рощи ситцевой,
 Принимая боль и грусть,
 Как ручей, по интуиции,
 На земле я жить учусь.

 Поутру стою над росами,
 Алфавит земли учу.
 Над проклятыми вопросами
 Больше биться не хочу.

 Всё само придёт и выпадет,
 Сок наполнит корешок.
 И куда тропинка выведет,
 Там и будет хорошо.

 Надо чай из трав заваривать,
 Видеть ласточку в стриже.
 Разговоры разговаривать
 Нет желания уже.

 Ведь без капельки сомнения
 В царстве вечной правоты
 Ждут деревья вознесения,
 Ждут спасения  цветы.

 12.М.А.

 БЫЛЬ

 ИЗ ЮНОШЕСКОЙ  ТЕТРАДИ

 Затуманилось красное солнышко,
 Комарьё над травою звенит.
 Плачет в поле сестрица Алёнушка
 И такие слова говорит:

 «Басурмане да злобные нелюди
 Красну девицу всю извели.
 Заберите меня, гуси-лебеди,
 За три моря от этой земли».

 Я бегу через буйную травушку,
 Через времени тягостный гнёт…
 Но во мне она братца Иванушку
 Три столетия не узнаёт.

 И не видит сестрица, как плачу я,
 Как грущу и страдаю от зла
 Под лохматою шкурой козлячею,
 Что навеки ко мне приросла.
 
 13.М.С.
 
 БЫЛЬ
 
 АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК
 
 Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением вечного завета между Мною и между землёю.
 
 Бытие 9, 13
 
 – Что же ты, Девица, ждёшь,
 Что же ты, Красная, ждёшь,
 Смотришь на море да ждёшь?

 – Кто-то мне душу сберёг,
 В сердце горит огонёк,
 В алом болит огонёк.

 – Кто же тебя одарил,
 Кто же, скажи, одарил,
 Паче других одарил?

 – Батюшка морем из слёз
 Шёл да цветочек привёз
 Дивный, как чудо-роса,
 На лепестках – небеса.

 С этого самого дня
 Словно не стало меня –
 В сердце болит огонёк,
 В алом горит огонёк
 Чистый, как чудо-роса,
 На лепестках – небеса.

 – Стоит ли, Девица, ждать,
 Стоит ли, Красная, ждать,
 Верить до смерти и ждать?

 – Видела, морем из слёз
 Шёл мой любимый и нёс
 В алой заре к кораблю
 Радугу-душу мою.

 Буду любимого ждать,
 Верить до смерти и ждать.
 
 14.М.С.
 
 ТЕБЕ...
 
 Я утешаю себя
 Тем, что Ткачиха давно
 Ждёт своего Пастуха.
 
 Ли Цин-Чжао
 
 Я Тебя жду.
 В Небе одна
 Луч по лучу
 Плачет луна.

 Дышит вода
 В спящем саду.
 Сяду на миг
 И подожду.

 Луч по лучу
 Падает свет.
 Шепчет тростник
 Тонкое: нет!

 Шепчет вода
 Кроткое: да!
 Сяду на миг
 И помолчу.

 Луч за лучом,
 Луч за лучом
 Бьёт тишина
 Лунным ключом.

 Чистой чертой
 По тишине:
 – Сердце твоё
 Бьётся во Мне!

 – Сердце моё
 Бьётся в Тебе
 Луч по лучу,
 Луч по лучу...

 Тонкое:
 – Нет, – кротко шепчу, –
 Это Твоё
 Бьётся во мне!
 
 15.М.А.
 
 ПЛАТЬИЦЕ И МЕЧ
 
 Я всё прошёл. Все тяготы.
 Пробил в тумане брешь.
 Поешь волшебной ягоды,
 Пожалуйста, поешь.

 Вставай, моя хорошая.
 Печалясь и любя,
 Я платьице в горошину
 Надену на тебя.

 Я шёл к тебе по бережку,
 Сто лет не мог прилечь.
 Вставай, моя Рассеюшка!
 Вот – платьице. Вот – меч.
 
 16.М.С.
 
 КАК ЖЕНА
 
 Как жена, обручаясь мужу,
 Продевает в колечко перст,
 Так, главу продевая в у́же,
 Облачаюсь в крестильный крест.

 Как она в подвенечном слове:
 – Всё твоё понесу с тобой! –
 Засвечу в предпасхальном звоне
 Молчаливый глагол страстной.

 И, как та, в белоснежном платье
 Слёз хрустальных, фатою с плеч –
 Облечённая Духом плачу,
 Принимая на руки меч.
 
 17.М.А.
 
 ВДВОЁМ
 
 Валерию
 
 В тиши деревьев, за деревней,
 Под свист метели кочевой
 И я, Валера, стану древним,
 Как свист стрелы над головой.
 
 Мы полетим над белым свеем,
 Сливаясь с гибельным огнём,
 И ни о чём не пожалеем
 И никого не проклянём.
 
 Но мы запомним час ухода,
 Когда родные водку пьют,
 Когда весь мир и вся свобода
 В обличье ада предстают.
 
 18.В.Н.

 ВЕРУЮ

 Радости – россыпи, залежи,
 Но на какой глубине!
 Смилуйся, Господи, сжалуйся
 И оставайся во мне
 Тлеющей искоркой Божией,
 Воздуха Духом Твоим,
 Словом, что борется с ложью,
 Тем человеком – иным!
 Видишь, какие падения
 Нам без Тебя суждены!
 Чёрные месторождения
 Вскрыты с началом войны.
 Вот я, пустой и ограбленный,
 Тайных лишённый Даров,
 Всеми грехами отравленный
 В лучшем из лунных миров,
 Вырос и вышел из возраста,
 В коем – гуляй не хочу!
 Господи! сердцем и голосом
 Ставлю двойную свечу!
 Помнишь, дорога торговая
 Всех нас вела на Дамаск?
 Мы возвращаемся: новая
 Жизнь пробуждается в нас.
 Просто мы сбросили ветхие
 Эти одежды свои…
 Грешные, злые, некрепкие,
 Стали мы разом – Твои!
 Это великое, тайное –
 Слом и наладка сердец.
 Вера моя неслучайная,
 Мой Терпеливый Отец!
 Вот она – высшая, зримая,
 Самая сильная связь!
 Ты открываешься именно
 В этот единственный час.
 Вера становится знанием,
 Мир отвергая земной…
 Вот и не ищем мы тайное,
 Ибо Ты – просто со мной.
 Так оставайся до самого
 Смертного часа, когда
 Радость Небесная заново
 Встанет, как в небе – звезда!

 19.В.Н.

 В ДИАПАЗОНЕ АНГЕЛА

 В диапазоне ангела,
 Где свет
 Блуждает по служебным коридорам,
 Где лишних нет и нищих духом нет,
 И дан запрет мольбам и разговорам,

 Я вижу: между первым и вторым
 Закрытым небом
 На предельно низких
 Земных высотах некий серафим
 Возносит души праведников в списках

 На третье небо,
 Где поют псалмы
 И служат неземную Литургию,
 И кто успел дать грешникам взаймы,
 Свой крест целует или панагию

 Апостолов Петра или Фомы,
 Где нет времён
 И вера выше цифры,
 На третьем небе лучшие умы
 Раздаривают собранные рифмы.

 В диапазоне ангела
 Частот
 И прочей приземлённой забубени
 Уже не существует, мир живёт
 И даже не отбрасывает тени.

 А на земле,
 Где всё наоборот,
 Где под ногами – старая планета,
 Мой падший и измученный народ
 Идёт на свет или уходит в Лету.
 
 20.М.С.
 
 ИСКРЫ ДУХА БОЖИЯ
 
 Востани севере, и гряди, юже, и повей во вертограде Моем,
 и да потекут ароматы Мои...
 
 Песнь Песней 4, 16
 
 Дикой стихии – безмолвие.
 Вод отошедших – молчание.
 Чертятся линии молнии
 Светом – в истоки звучания

 Громного, горнего, верного
 Вестника плача всемирного.
 Мерою зноя галерного
 Верую Слову Надмирного.

 Творче! Постом ли, стоянием?
 Нет! – ни перстом, но в горении
 По чистоте – покаянием:
 Плач во Христе о терпении

 Суть...

 На рассвете стремительно –
 Ввысь, с надкупельными стаями,
 В тихие руки невидимо,
 Ласково ткнувшись, оттаяла.

 В звездовенечном ваянии –
 Всчерк опаляющей молнии
 Крестообразным сиянием
 Сердце зажёг, и запомнила.

 Жизни скрижали словесные
 Слёзами точат мгновения.
 Чертится кистью небесною
 Отчее благословение.

 В мир – семимесячной болию:
 Ну, подрастай не по времени!
 Камень тебе – в изголовие,
 Море тебе – колыбелию.

 Перелопачивать – пядями
 С мерою благословенною,
 И серебристыми прядями
 Боли главу убеленную –

 В дар...

 Дориносится Силами
 Мир в невечернем сиянии
 Под водопадами синими
 Над снеговым одеянием.

 Свет во источнике пения
 В зной почерпните страдания!
 Духа святое горение –
 Вечное Солнцестояние.

 21.М.С.

 ГЕНИЙ

 Дыхание Божественного Духа. Прикосновение,
 неизреченно исполняющее звук,
 мелодией объемлющее слог...

 Изломы праздничного хлеба,
 Закат, и некая ладонь...
 В чертах зари Орга́ны Неба
 Узрев, вы тронули огонь.
 Надчеловеческих мгновений
 Лучепотоки облекла
 В благоуханье вдохновений
 Одежд таинственная мгла.

 Расцвет размаха над разбегом
 И трепет жизни в лепестках
 Цветов, разбрызганных по снегу,
 В крови, на Божьих родниках.

 Изломы почерка, где Духа
 Огни для громовых детей,
 Плод сокровеннейшего слуха,
 След откровения путей.

 А капли древней, вечной влаги –
 На лик руна, в черновики,
 На беломраморе бумаги
 И в белопламени строки.

 По роду царственного слога:
 Меж строк безмолвием кричать.
 По высочайшей воле Бога –
 Устен пророческих печать.

 И раны слез за снегоследом
 Внутри от этой немоты,
 Где на скрижали плачет Небо,
 Как сердце плачет на листы.
 
 22.В.Н.
 
 ЖДУ ПЕРВУЮ ГРОЗУ
 
 Жду первую грозу, как первого свиданья,
 В разрушенном лесу стволы оголены...
 Какой упрямый мир! Сколь скрыто в нём желанья
 Расти наперекор предчувствиям войны.

 Какой бы грозный Гром, какой бы шквальный Ветер
 Ни заломал берёз, и сосен, и осин,
 Лес вычистит себя, чтоб жить на этом свете,
 А если и сгорит, так превратится в дым.

 И сам круговорот стихий: огня и дыма,
 Когда одним крылом захватывает вмиг,
 Уносит нас к мирам, где жизнь неповторима,
 Как радуга Огня и Неба первый рык.
 
 23.М.С.
 
 ЭХО
 
 Возьми на радость из моих ладоней
 Немного солнца и немного мёда.
 
 Осип Мандельштам
 
 На снегах семи дорог
 Я сплету тебе венок,
 Тонкий свадебный венок.
 Повели!

 Лёгкой ласточкой звезду
 Лучеокую вплету
 На заре ли? По заре?
 До зари!

 Василёк за колоском,
 Ручеёк за родничком,
 Огонёк за светлячком
 Прочерчу!

 Расшалится ветерок,
 Точно маленький сынок:
 – По сердцам, по деревцам
 Пролечу!

 – В дивном лепете зари
 Ты мне дочек подари!
 Помолчу и прошепчу:
 – Одари!
 
 Луч роняет высота,
 Расцветает красота,
 Ненаглядная твоя
 Красота!

 Ото всех колен и лет
 Милой матушке – букет,
 По сердцам, по месяцам,
 И привет!

 На заветные слова
 Преклонится голова,
 Венценосная твоя
 Голова.

 Ту прекрасную главу
 Я руками обниму
 И в святые окунусь
 Зеркала.

 Окунусь и улыбнусь,
 Алым цветом обернусь,
 Завернусь в два белоснежных
 Крыла.

 Дивной радугой-дугой
 Семь дорог ведут домой.
 Поворот не за горой,
 За стеной.

 Мой родной,
 Мне снег – горяч!
 Мой любимый,
 Ты не плачь...
 Мой Владыка,
 Повели!
 Приими.
 
 24.В.Н.
 
 ТВОИ ЛАДОНИ
 
 Твои ладони – две иконы.
 Когда охватывает страсть,
 Мужчина твой им бьёт поклоны
 И их старается украсть.

 Но редкий вор бывает нежным,
 И, в памяти его храня,
 На белые твои одежды
 Ложатся отблески огня.

 И ты стоишь свечою строгой
 И смотришь в тёмное окно.
 И кто-то долгою дорогой
 К тебе идёт давным-давно.
 
 25.В.Н.
 
 ТВОЁ ИМЯ
 
 Де́фте Лаи́, апа́ндес симфо́нос...
 Византийский гимн

 Твоё имя – на моём языке,
 А язык мой – за зубами давно.
 И моя синица сдохла в руке,
 А журавль стучится клювом в окно.

 Он ко мне с небес спустился вчера:
 Птиц небесных не пускают в дома!
 А душа моя молилась с утра,
 И отбеливала строки зима.

 А на атласе ладони твоей
 Столько линий, сколько в церкви – икон.
 И когда-нибудь ты будешь моей –
 С наступлением Последних Времён.

 26.В.Н.

 НОЧЬ

 Ночь подула на ресницы.
 На столе – цветы.
 Я хочу тебе присниться
 Так, как снишься ты.

 И боюсь, что ты устало
 Встретишь этот сон.
 Ничего. Начну сначала.
 Я в тебя влюблён.

 Спи и слушай... Очень-очень.
 Словно зодчий – в храм.
 Не отправлены по почте
 Сотни телеграмм.

 Помещу, пока я точен,
 На один листок.
 Спи и слушай... Очень-очень.
 Как пчела – в цветок.

 Мир без слов моих непрочен
 Для тебя самой.
 Спи и слушай... Очень-очень.
 Как никто другой.

 Ночь подула на ресницы.
 На столе – цветы...
 Я хочу тебе присниться
 Так, как снишься ты.
 
 27.М.С.
 
 ОБРУЧАЛЬНЫЙ ПЕРСТЕНЬ
 
 Похож на яркий перстень летящий круг миров.
 На перстне этом быстром узор нетленный – мы.
 
 Омар Хайям

 Взгляну на цветок – это Ты.
 Смотрю в человека, в нём – Ты.
 Ласкаю ребёнка – Тебя.
 Касаюсь иконы – Тебя.

 Смотрю на огонь – это Ты.
 Взгляну на свечу – это я.
 Целую кольцо – это крест.
 Касаюсь Креста – это Мы.
 
 28.М.С.
 
 КАЙ ЁНЭ
 
 Ай, да Не Вечерняя

 Растревожить раскрыться... Эй, Ромалэ-э!
 То не ночь
 Расплескала лунное молоко
 На прекрасную грудь мою, радость,
 Раскрылась,
 Расцвела, растревожила сон и волнует,
 Волнуясь в руках твоих...

 Нет!

 – Кай ёнэ́ Кай ёнэ́?

 То не утро осыпало ранней росою,
 Не ночь пролилась, расплескала себя
 На летящую плоть мою.

 – Джи-Эй!-дэ ява́са!

 То не сон –
 Это радость войти,
 Растревожить, раскрыться... Ай, Ромалэ-э!

 Расцвела, взволновалась, раскрылась,
 Дрожа на руках твоих,

 Да!

 Проливаясь к ногам твоим, Свет благодарной земли.
 Проливая в слова свои
 Жизнь!
 Молнией Красоты...

 Может, душу огня обнажу сокровенным касанием:
 По коленям – тепло, по ладоням – пылающий сок!
 Целовать эту жизнь, этот солнечный яростный слог,
 Разрешительным ливнем танцующий в лоне познания!

 Может, соль красоты твоей, соло целующих губ,
 Исцеляющих рук, обнажающих снова и снова –
 Как печать целины или правда серебряных труб
 Над волной, покорившей и сердце, и солнце, и слово.

 29.М.А.

 ЖЕНА И АНГЕЛ

 И отныне мне с круга не сбиться,
 Не исчезнуть в снегах декабря.
 Даже Богу жена не приснится
 Совершенней и чище тебя.

 Сколько раз ты уже, обмирая,
 Словно строчка в горящем письме,
 Босиком убегала из рая,
 Чтоб меня отыскать на земле.

 И пройдя по дремучей дороге,
 Потрясая остатками крыл,
 Оставалась со мною в берлоге,
 Где я морду полгода не мыл.

 Голодала, чесалась, дрожала,
 И, расхожий меняя сюжет,
 Темноту, что меня окружала,
 Превращала в негаснущий свет.

 30.М.А.

 ЯСЕНЬ И РЯБИНА

 Опять на родине былинной,
 Где вечно кружит вороньё,
 Качался ясень над рябиной
 И солнце прятал от неё.

 Хозяин вышел злой и пьяный,
 Сказав хозяюшке: «Отбой»…
 Топор, как дятел окаянный,
 Ходил по древу сам собой.

 До сердца ясень был пронзаем,
 Рябина стыла, как вдова.
 И говорил себе хозяин:
 «Живём, однако, однова».

 Топор звенел, вонзая метки,
 Ещё удар – и все дела.
 Летели ясеневы щепки,
 А кровь рябиновой была.

 С хмельной улыбкой Вельзевула,
 Стреножив мысли и коней,
 Хозяин в домик возвернулся
  И не узнал жены своей.

 По воле странного недуга
 Она смотрела из-под век;
 И были волосы, как вьюга,
 И губы белыми, как снег.

 31.М.А.

 В ПОЕЗДЕ

 Мне ни чаю, ни водки не надо.
 Всё проходит – хмелей не хмелей.
 Как поэт, убежавший из ада,
 Я печально смотрю на людей.

 Они ждут небывалого чуда,
 Их волнует ночная езда…
 Я не с ними. Я еду оттуда.
 А они ещё едут туда.

 32.М.С.

 МИХАИЛ

 Может, точка петли, может, строчка слепого урода,
 Может, солнечный блик на венце, на конце копия.
 Ослепительный бред, на ребре уходящего рода –
 Леденеющий след, и седые, как снег, тополя.

 Неземное – в земле, и незримое свяжется зримой.
 Кровью скажется боль, и от ран почернеют снега.
 На разверстой скале, неземными огнями палимой,
 Белоснежную соль соберёт, умирая, зима.

 Обнажённая ткань нежной плоти Церковной Завесы
 Под мечом – пополам, полотном ниспада́я - горе́...
 Это знамя на брань, и Христовы кровавые слезы
 По безмолвным полкам МИХАИЛ понесёт на заре.
 
 33.М.С.
 
 БЛАГОСЛОВЕНИЕ
 
 Так возьми с собою на Крест,
 Чтоб увидеть с его высоты
 Тот родной, но забытый свет
 Твоей неземной Красоты.
 
 Ольга Петренко
 
 Ухожу я, мой голос небесный услышь,
 Сердцем – голос, мой Голос Заветный услышь!
 Ты упал. Это люто убили меня.
 Не печалься, ты голос мой сердцем услышь!

 Слышу: верность твоя вопиет на кресте.
 Это жизнь полагает предел суете,
 Точно вечное «Верую...» – кровь на снегу,
 Дар любви, за который воздать не смогу.

 Я вернусь от сияющих звёздных полей,
 Пронизаю листву молодых тополей,
 Обниму обветшавшие сосен стволы,
 Буду жить, как святые степные орлы

 И, воскреснув, сойду до Победных Седин.
 Слышишь, РУДА АРМАДА встаёт из глубин!
 Точно звёздный салют осиял Эверест,
 Государственный Стяг – окровавленный Крест!

 Государственный Столп. Прислонюсь. Обожду.
 Обниму.
 Ложе Зверя слезами любви ОБОЖГУ.
 Осяжу,
 Обнажу эту Тайну Последнего Дня.
 Ухожу я...
 На Крест восхожу.
 Я прошу:
 Помолись за меня!
 Поклонись за меня!

  —
 
 3-я часть:
  ПУТЬ
 
 Я ломаю слоистые скалы
 В час отлива на илистом дне...
 
 Александр Блок
 
 1.М.А.
 
 НА ЛЬДИНЕ
 
 Скоро начнётся моя навигация.
 Ну, а покуда – до слёз молодой,
 Прыгну на льдину, а льдина лягается,
 Словно кобыла, дрожит подо мной.

 Мне ещё нравятся пьяные глупости,
 Мне по душе ещё всякая бредь.
 Так и плыву из нечаянной юности,
 Стоя на льдине, как белый медведь.

 Я – Одиссей, вертопрах и уродина,
 Нет ещё страшного горя нигде.
 Мне невдомёк, что когда-то и Родина,
 Станет лишь тающей льдиной в воде.
 
 2.В.Н

 НА РОДИНЕ МОЕЙ
 
 Наверное, на родине моей
 Сирень цветёт и птицы не смолкают...
 И Тихий Дон в ручей перетекает,
 И свищет ветер в куполах церквей.
 Наверное, на родине моей
 Ещё живут мои однофамильцы.
 Чем постоянно кормятся кормильцы?
 В счастливом детстве – нет очередей!
 Наверное, на родине моей
 Лишь памятники обо мне и помнят...
 И половицы уцелевших комнат,
 И старый двор, забытый и ничей.
 И всё в порядке смысла и вещей
 На родине оставленной моей.
 
 3.В.Н.
 
 И ЭТО БЫЛО
 
 Ах, это было в нашем веке!
 И в доме, полном старины,
 Фортепиано фирмы «Беккер»
 Считалось русским, как блины.

 И девушек сухие пальцы,
 По белым клавишам кружа,
 Старинные играли вальсы,
 В которых плакала душа.

 Десятилетия, как ливни,
 И ни мелодий, и ни слов...
 Желтеют клавиши, как бивни
 Забытых в комнатах слонов.

 На стороне играют свадьбы.
 Самостоятельность ума.
 И вымирают, как усадьбы,
 Большие русские дома.
 
 4.В.Н.
 
 ТОПОЛЯ
 
 Мы мало меняемся внешне.
 На родине наших отцов
 В рассохшейся старой скворешне
 Никто не выводит птенцов.

 Машины, солдаты и куклы
 Давно свезены на пустырь.
 Задрал продырявленный купол
 К седым небесам монастырь...

 Нас солнце горячее будит,
 Прямыми лучами пыля.
 Весёлые сильные люди
 Пускали в распыл тополя.

 Взлетали фонтанчики пуха.
 В лучах испарялась роса.
 И плакала горько старуха,
 Что с этой аллеей росла.

 Мальчишка ногами затопал,
 Застыл на земле муравей.
 Простился с живущими тополь
 Стремительным взмахом ветвей.

 А вечером крупные звёзды
 Угрюмо светили во мгле,
 Но птичьи разрушены гнёзда,
 И пух размело по земле.
 
 5.В.Н.
 
 ПОЭМА «ГОЛОСА НОЧНОГО ГОРОДА»
 
 1.
 
 Кровь города – ветер, и город бормочет,
 Свои разминая суставы.
 Он прошлой и этой, особенной, ночью
 Свистком провожает составы.

 Он вытащил свет, как дежурное платье.
 По-зимнему чистоплотен,
 Он дворникам чистой валютой заплатит
 За чистку его подворотен.

 А ночь посылает заряд за зарядом,
 Взрывая деревья и путая карты,
 Чтоб утром мели по аккордным нарядам
 Ленивые люди в брезентовых фартуках.

 Прохожий в прошитом пальто на ватине.
 Прищур припорошенных век...
 – Что может быть в городе консервативней,
 Чем ватник, и фартук – поверх?

 Сметая метлой этот век с тротуара,
 Он важен, как Наполеон...
 И так не хватает фигуры жандарма
 За первым углом!
 
 2.
 
 Ночная стража разбежалась
 И дрыхнет честно.
 На стенах храма роспись сжалась,
 Грозя исчезнуть.

 А храм, побеленный, громаден.
 В пылу традиций
 В него ходили по команде,
 Успев родиться.

 В него ходили добровольно:
 Привычка – старшим!
 Будил он звоном колокольным,
 Как будят маршем.

 Привычку новую посеем,
 Как зуб Дракона...
 И в храмах выросли бассейны
 Во время оно.

 И бледный ангел с аквалангом,
 Покинув купол,
 В купальник влез – и белым флагом
 В глубины рухнул.

 Осталась надпись на латыни:
 «Ворота Трои...»
 Вход подержался по полтине
 И вырос втрое.

 3.

 А он для звучанья подыскивал повод.
 Он тронул случайно троллейбусный провод.

 И словно струну ущипнули на арфе.
 И ветер запутался в собственном шарфе.

 Он слушал аккорды ночного оркестра.
 Он занял водителя чёрное кресло.

 И белый троллейбус, смычок поднимая,
 Вступил в разговор с Паганини-трамваем...
 
 4.
 
 В пустых, с электронной защитой, подъездах,
 Как в сейфах Госбанка...
 Куда не проникнуть ни пьяным, ни трезвым,
 Ни детям, ни панкам.

 Оттуда, с минуту поклацав защёлкой,
 Чуть небо подсохло,
 Выходит старуха с плетёной кошёлкой,
 В японских кроссовках.

 О, нас поманил несгнивающий Запад
 Богатствами Креза!
 Кто знает, в чём старость появится завтра
 Из наших подъездов?

 Очищенных вдруг от столетнего хлама,
 От запаха кошек...
 На крышах взрывается светом реклама,
 Царапая кожу.
 
 6.В.Н.
 
 ЖЕНЩИНА ЧЕТЫРНАДЦАТИ ЛЕТ
 «Сайгон»

 Женщина четырнадцати лет
 Смотрит так, как будто вас здесь нет.

 Сигаретку пальчиками мнёт
 И охрипшим голоском поёт.

 Женщина четырнадцати лет
 Презирает всякий интеллект,

 Переходит с песен на жаргон
 И уходит вечером в «Сайгон».

 К женщине четырнадцати лет
 Подойдёт потерянный субъект,

 Прислонившись к стеночке плечом,
 Заведёт бодягу ни о чём.

 А она, не слушая речей,
 В обществе поношенных плащей,

 Будет пить свой «маленький двойной»
 И молчать, как мир перед войной...

 Женщина из нашего двора.
 Итальянской девочки сестра.
 
 7.В.Н.
 
 А ТОГДА, В НАЧАЛЕ ЛЕТА
 
 А тогда, в начале лета,
 Красном, как немецкий плед,
 Ты была моя Джульетта,
 Двадцати неполных лет.

 Ты тогда смеялась звонко,
 Не курила, не лгала.
 От волос твоих заколка
 В ящик пряталась стола.

 Старый кот, как третий лишний,
 Не сводил серьёзных глаз...
 Барабанил дождь по крыше
 В этот очень поздний час.

 И цветы, как микрофоны,
 Всё стояли на столе.
 И молчали телефоны
 В этой сумрачной стране.

 И в притихшем было мире
 Ночь царапала окно.
 Мы в нетопленой квартире
 Пили тёплое вино.

 Как союзники на Эльбе,
 В час усталости земной.
 Спали войны в колыбели,
 И земля была сырой.
 
 8.В.Н.
 
 НОВЫЙ ГОД
 
 Новый Год. Мы на кухне, вдвоём,
 Из бокала разбитого пьём.
 И целуемся, второпях,
 Потому что сидим в гостях.

 А Луна на полу лежит,
 И хозяин на всех брюзжит,
 И пластинку идёт менять,
 Чтобы в танце тебя обнять.

 Белый снег за чужим окном.
 Тесен мир за одним столом.
 И колени твои крепки,
 Как два шлюза одной реки.

 Ночь темна, и рука тепла.
 И осколок блестит стекла.
 Словно будущему грозя:
 «Из разбитого пить нельзя...»
 
 9.М.А.
 
 КАК ЭТО ВЫШЛО?

 Как это вышло? Не знает никто.
 Там, где мы чуда хотели,
 Ты, словно ёлка в зелёном пальто,
 Вышла из белой метели.

 Ёлки зелёные! Запах коры!
 Давних загадок посевы!
 А у меня – золотые шары,
 Бусы – из слёз королевы!

 Правую руку подав январю,
 Встав на пути снегопада,
 «Девочка, Юля, – сказал я, – дарю!»
 Ты прошептала: «Не надо».

 И пролетело вдоль окон цветных,
 Мимо пивнушек и чайных:
 «Я не люблю украшений пустых
 И увлечений случайных!»

 Как это вышло? Обида и шок.
 Крикнул я в долю-недолю:
 «Я не срублю тебя под корешок
 И никому не позволю!»

 Ты уходила. Я стыл на ветру,
 Злой и бессильный, как кукиш.
 «Если уйдёшь, я напьюсь и умру!»
 «Что же, умри, если любишь!»

 Ты оглянулась из тучи людей
 Тайной неведомой девы.
 И засияли на шубке твоей
 Бусы из слёз королевы.
 
 10.В.Н.
 
 ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
 
 Пляшут веки у спящей подруги...
 Накануне московской весны
 В занесённой снегами округе
 Чёрных птиц восклицанья слышны.

 Скрыта тайна в бессоннице птичьей.
 Спят влюблённые в тесном тепле...
 И, невидимый им, Третий Лишний
 По заснеженной бродит земле.
 
 11.М.А.
 
 РУБАШКА
 
 Сею замыслы, всходят промашки.
 Завивается память винтом.
 «Я родился в счастливой рубашке!
 Но куда она делась потом?»

 Помню, помню, как страшная сила,
 Под сгоревшей до срока звездой,
 Нас с тобой на земле разводила,
 Разливала студёной водой.

 Что за жизнь? На испод, нараспашку...
 И какого нам надо рожна?
 Ты врывался, снимая рубашку:
 «А вот эта тебе не нужна?»

 Просыпались и плакали дети,
 И жене, подбегавшей ко мне,
 Говорил я: «Любимая, ветер!
 Это ветер свистит в тишине!»

 Это ветер – во сне и на деле...
 Забежал бы, Сергей, сгоряча!
 Я скажу, что в роддоме надели
 Мне рубашку с чужого плеча.

 Может быть, мы уснём и проснёмся,
 Так, где молодость, дым и вино,
 И рубашками снова махнёмся,
 Как случилось когда-то давно!
 
 12.М.А.
 
 ЧЕРНОВИКИ И КЛОЧКИ
 
 Я вспомню те ночи и берег отчаянья,
 Я вздрогну на пристани, где в сентябре
 Один за другим пароходы отчалили
 И скрылись навеки в ночном серебре.

 Мы вновь не уплыли. И вспыхнули искорки.
 Казалось бы, звёзды целуют росу.
 Но вдруг полыхнули просёлки и выселки,
 В июне, за речкой, в четвёртом часу.

 Я помню тот берег и лодку на отмели,
 Как пели и плакали плавни в огне...
 Пришли и зажгли, и убежище отняли,
 Где ты, как матрёшка, скрывалась во мне.

 И вот суета, сожаленья, как заросли,
 Где ползают гады, где жалят шмели...
 И рушится берег наш в омуты зависти,
 И нет нам надежды, и нет нам земли.

 Кричат петухи, и село просыпается,
 И лодка горит негасимым огнём...
 Как будто из колбы песок просыпается,
 И мы, как песчинки, теряемся в нём.
 
 13.М.А.
 
 ЛЁД НА РЕКЕ
 
 Лёд на реке, как измена. Ноги от страха свело.
 Счастье меня непременно к тёмному краю вело.
 Как это? Не понимаю тайную суть перемен.
 Так вот – моргну, и не знаю: кто я теперь и зачем?
 Разом исчезнут рябины, лодка, осока, песок...
 Словно из кинокартины вырезан главный кусок.
 И на глазах у соседок, между машин и собак –
 Утро начнётся не эдак, день завершится не так.
 Как тут остаться в покое, не закрутиться юлой?
 Будто бы звуки погони, листья шумят за спиной.
 Молнии, кони и волки, говор смертельных врагов...
 Так вот – очнёшься на Волге, между крутых берегов...
 Господи! Проруби, льдины, недостижимый мысок...
 Дальше из кинокартины вырезан главный кусок...
 
 14...
 
 ОТРЕЗОК ПЕРВЫЙ
 
 Всего и надо, что вглядеться, – боже мой…
  Ю. Левитанский
 
 1.М.А.
 
 ПЛАЧ ЛОТА
 
 Пропустил в темноту, и с тоской убежавшего Лота,
 Клял своих дочерей, соляные столбы и вино...
 Говорил тяжело, словно лошадь тянул из болота,
 И смотрел тяжело, словно камень, ушедший на дно.

 Разошёлся потом, распуская по ниточкам горе,
 Рвал халат на груди, повисал из ночного окна,
 И смотрел на меня, и считал, словно капелька в море,
 Что вода солона, оттого что в ней плачет она.

 Он смотрел на меня, говорил о тоске и тревоге,
 Клял индейку-судьбу на каком-то нелепом арго...
 А судьба, как жена, постояв на прощальном пороге,
 В сапогах и в плаще уходила уже от него.
 
 2.М.С.
 
 РУСАЛОЧКА
 
 В открытом море вода совсем синяя, как лепестки васильков,
 и прозрачная, как чистое стекло...
 
 Ганс Христиан Андерсен
 
 Чистая, словно слеза,
 Горькая чудо-роса
 В тихие травы легла,
 С первым лучом – умерла.

  —

 Сердцем на илистом дне
 Горько стонала в огне,
 Жгучие слёзы пила,
 А на заре – умерла.

 В море две ночи, три дня
 В солнечном плеске Огня
 Пена кроваво цвела
 И, наконец, умерла...

 Видя отеческий нож –
 В душу, предсмертную дрожь
 Чуя, в преджертвенный мрак
 Молча ступил Исаак.

 Чистая чудо-строка,
 Нож для беды и греха,
 Ласточкой бьётся с небес
 В самое сердце тебе.

 Тихо воскреснет лоза.
 Чудом прозреют глаза.
 За лепестком лепесток
 Молча роняет цветок.
 За лепестком лепесток
 Белый раскроет цветок.
 
 3.М.А.
 
 ПОД МИРТОВЫМ ДРЕВОМ
 
 Дерево мирта, не надо, молчи!
 Страшно мне рядом с тобою в ночи.
 Наше родство всё верней и верней,
 Ты – без цветенья, а я – без корней.

 Вместе мы стонем и плачем во сне,
 Словно однажды сгорели в огне;
 Будто бы завтра, за божьим плечом,
 Ты станешь плахой, а я – палачом.

 Дерево, дерево, стол и кровать,
 Как эту цепь золотую порвать?
 Проклял я сдвоенность наших сердец!
 Но рассмеялся над нами отец.

 Сыпался смех, словно снег, из дворца.
 В туче насмешек убил я отца...
 Так и стоим мы в кругу скобарей:
 Ты – без цветенья, а я – без корней.
 
 4.М.А.
 
 ЮДОЛЬ ГРЁЗ
 
 Проснись, мой сын, очнись от муки,
 Я подниму тебя на руки.
 И так, с тобою на руках,
 Перешагну и боль, и страх.

 – Ах, папа, папа, я промок,
 У чёрных скал ревел поток,
 И там, где плакал козодой,
 Я маму видел под водой.

 Я руку подал, и она
 Почти что выбралась со дна.
 Я мог и боль, и страх снести,
 Но ты  не дал её спасти!

 – О, сын мой, – вымолвил отец, –
 Мне очень жаль, что я глупец.
 Прости меня и засыпай,
 Иди к реке и мать спасай!
 
 5.М.А.
 
 СЕВА ПАСТУШОК
 Из поэмы «Белая лодка и женщина в ней»

 Белых порогов изгибы, вечный фонарик в руке…
 Все его годы, как рыбы, плавают в этой реке.
 Знаки, приметы и связи спутались, словно в бреду.
 Встанет Емеля из грязи, «Господи! – скажет, – Иду!»
 В реку войдёт осторожно… «Господи! – скажет, – Держись!»
 Долго, с тоскою острожной, смотрит в прошедшую жизнь.
 В темень уходит глазами, дышит постылой виной:
 «Я не пойму и не знаю, что происходит со мной.
 Кончился срок водопольный, цапля сидит на гнезде.
 Что же я, словно запольный, кланяюсь чёрной воде?
 Вместе с форелью в улове, с оводом в тёмной молве
 Лодку держу наготове, словно стрелу в тетиве.
 Есть ещё брага в стакане, смыты дождями следы.
 Сколько же можно в тумане ждать неизбежной беды?
 Может быть путает лемба, в омут ведут упыри…»
 Голос послышится с неба: «Лучше на Реку смотри!
 Жди сокровенного срока, душу открой на испод.
 В сердце твоё от истока Женщина в лодке плывёт!»
 
    —

 И слышу, слышу, будто кричу:
 «Поставьте в море на камне свечу!
 Когда пристанет челнок жены,
 Мы будем вместе с ней спасены!»
 
 Александр Блок
 
 ДОМ И РЕКА
             
 1.
 
 Мы жили, прошлое верша,
 Тая судьбу в душе.
 Я был – плетёная верша,
 Ты – рыба в той верше.

 Вокруг мерцала водополь.
 Как столб, стоял покой.
 Мы пополам делили боль
 И с небом, и с рекой.

 Я в стане чёрных немеречь
 Был кровником лешне;
 Я понимал тайгу, как речь,
 Звучащую во сне.

 Я уходил один в корбу,
 Ловил в петлю гусей
 И нёс обратно на горбу
 Оленей и лосей.

 Я не болел тогда, не чах,
 Ловил в петлю гусей
 И нёс, как горы на плечах,
 Оленей и лосей.

 Я к моху гнулся во лузях,
 Был с дебрями на «ты»
 И приходил к тебе в груздях,
 Огромных, как мечты.

 Ты принимала мрак и гром,
 Без слёз и без докук,
 И я, как тень, сидел потом,
 У ног твоих и рук.

 И тишь ложилась, как плита,
 Как травы под пятой;
 И жизнь была, и лепота
 Была у нас с тобой.

 И боли не было в башке,
 И я не стал бы пить,
 Когда б не вздумалось реке
 Со мной заговорить.
 
 2.
 
 А ты была во всём права –
 В лесу и на лугу,
 Когда мы жили однова
 На красном берегу.

 Среди вселенской темноты,
 Полярным льдом горя,
 Река звала меня на «ты»,
 Как бога и царя.

 Она меня манила льдом,
 Крошила в дробь шугу
 И ненавидела наш дом
 На красном берегу.

 А дом, высокий, словно сны,
 Мог прошлое беречь;
 В нём стены были сложены
 Из чёрных немереч.

 В нём был всегда не ровен час.
 В нём ты любила петь.
 А я на дне долины пас
 И жизнь свою, и смерть.

 Я в той долине мёрз и мок,
 Как каторжник святой.
 Мне и не снился эпилог,
 Придуманный тобой.
 Я мог упасть с разбитым лбом,
 Подставиться врагу...
 Но у меня был синий дом
 На красном берегу.

 Тот дом любим был и желан,
 В стекле и в серебре.
 А в доме ты со мной жила,
 Как муха в янтаре.

 Нас снег закапывал зимой,
 И я был, словно тать.
 Но ты любила сумрак мой
 По рюмкам разливать.

 До дна, до донца – ого-го,
 Темней, ещё темней!
 Ты не пьянела от него,
 Но делалась моей.

 Твоя рука – моя рука,
 И  лёд плывёт в огне.
 И ненавидела река
 Тебя тогда вдвойне.

 Кричал на крыше козодой,
 Скрывала дрожь Ташла.
 Ты выходила за водой,
 Как будто к плахе шла.

 Тебе казалось, хоть ты вой,
 Что я всё чаще лгу,
 Что дом давно уже не твой
 На красном берегу.
 
 3.
 
 В избе кричала ребятня,
 Сушились их портки.
 И ты глядела на меня,
 Как щука из реки.

 Прошла проклятая зима –
 Не пожелать врагу!
 Ты не сошла ещё с ума
 На красном берегу.

 Мы жили смерти вопреки,
 Смотревшей из-под век.
 И ночь не пили из реки,
 А днём топили снег.

 Мы жили где-то за чертой,
 В неведомом кругу.
 Творилось в доме чёрт-те что,
 На красном берегу.

 Святые падали со стен,
 Кричал за знаком знак.
 А за горою рак свистел,
 Вобрав в себя весь мрак.

 Река стегала буераш,
 Куражилась нагой,
 И подмывала берег наш,
 Не трогая другой.

 Кричал петух, и пёс брехал,
 Молился дровосек.
 Река дышала, как река,
 Где тонет человек.

 Река – напрасная напасть,
 Катила вниз фольгу.
 И я не пил, не ел, не спал
 На красном берегу.

 Я на мостках стоял, скорбя,
 Не веря в «комильфо»,
 Река стонала, и себя
 Ласкала, как Сафо.

 Я видел плоть её, уста,
 Потёмки, чаруса...
 И терпкий запах воровства
 Всходил под небеса.

 Я ей шептал: «Молчи! молчи,
 Проклятая Сафо!»
 И я рыдал над ней в ночи,
 Как старенький Тифон...

 И я бросал дрова колоть,
 Впадал то в бред, то в сон.
 И по ночам в речную плоть
 Входил, как Иксион.

 Качались в небе тучи лжи,
 Рассвет глядел с тоской.
 И я не знал, как надо жить
 С тобою и с рекой.

 Я нёс тебе боровики,
 Я боль сгибал в дугу.
 Но ты бледнела у реки,
 На красном берегу.

 И там, у старого моста,
 Всё круче и длинней,
 Бросала камни в омута,
 Чтоб было побольней.

 Ты знала, сердцу вопреки,
 Что не горит асбест,
 И то, что не было реки
 На карте этих мест.

 Ты знала, как коварен спирт
 И путь через тайгу,
 И как родимый дом горит
 На красном берегу.
 
 4.
 
 Столетья стыли в тальнике,
 На них была печать.
 Я плыл к рассвету по реке,
 С желанием кричать.

 На холмах лет лежала мгла,
 С обманутой луной.
 Река могла и не могла
 Расправиться со мной.

 Я плыл рекой, как рыболов,
 Пугая ночь веслом.
 Но я и сам в речной улов
 Попался, словно сом.

 И снова окрик: «Не гляди!
 Глаза твои горьки!».
 И крест, сиявший на груди,
 Упал на дно Реки.

 Кричала милая: «Постой!»
 Но крик летел вовне.
 Я в темноте искал постой,
 Как Лев Толстой во мне.

 Я приникал к Реке душой,
 Снимая боль и гнёт.
 И жизнь моя была большой,
 Но тонкой, словно лёд.

 Вокруг качались топляки,
 Репьи молились тле;
 И шутовские колпаки
 Гуляли по земле.

 Качалась, плакала вода,
 Кипела рыбой сеть.
 И я взглянул тогда туда,
 Куда нельзя смотреть!
 
 6.М.А.
 
 ПЕРЕД ТЕМ...
 
 Год за годом. Каждый год
 Нет тебя. И карта бита.
 Это – выход, это – вход,
 Суть разбитого корыта.

 Днём и ночью, там, где ты,
 Нет ни выхода, ни входа.
 Надоело рвать цветы,
 Ждать нелепого исхода.

 Год за годом тот же сон,
 Те же отзвуки бессмертья.
 Тихо падает с икон
 Пыль прохожего столетья.

 В чёрной комнате беда,
 Худоба одна худоба.
 Тихо тянутся года
 От подгузников до гроба.

 Днём и ночью... Чёрт возьми!
 Всюду морок да изъяны...
 Перед тем, как стать людьми,
 Долго плачут обезьяны.
 
 7.М.А.
 
 СТИХИ НА ВЕТЕР
 
 Хорошо, что я круглый дурак,
 Что хочу и зимою, и летом
 Жить одною тобою, но так,
 Чтобы ты не узнала об этом.

 Да, конечно, я круглый дурак!
 Но я тайному голосу внемлю,
 Понимая, что именно так
 Любит Бог человека и Землю.
 
 8.М.А.
 
 ПОЛОВОДЬЕ
 
 Что ты, девочка? Хватит сутулиться.
 Я к ногам твоим будни поверг.
 Всё изменится, всё образуется,
 После дождика, в чистый четверг.

 Я сегодня мудрее Горация,
 Я узнал по волнению вод,
 Что начнётся с утра навигация,
 И появится наш пароход.

 В синеве половодья немереной,
 Я вплету тебе радость в косу,
 И спою о бумажке приклеенной
 На каком-то прекрасном носу.

 Будут горы, селенья и пристани,
 Будут утки кричать в камыше...
 И, как в детстве, желание близости
 Поместиться не сможет в душе.
 
 ОТРЕЗОК ПЕРВЫЙ КНЦ.
 
 15.М.А.
 
 ПРОЙТИ
 
 Пройти бы мимо, мимо, мимо,
 Не оглянуться и тогда,
 Когда вдруг станет нестерпимо
 Дышать от боли и стыда.

 Пройти спокойно, не моргая.
 Забыть, как в дрёме декабря
 Ты за спиной стоишь нагая,
 Такой, как предал я тебя.

 Закрыть глаза, назад не глянуть,
 Потом по городу кружить...
 И задушить в подъезде память,
 Чтоб как-нибудь и дальше жить.
 
 16.М.А.
 
 ТРЕУГОЛЬНИК

 Всю ночь готовился к побегу,
 Смотрел в таинственный квадрат,
 Где по рождественскому снегу
 Вилась тропинка наугад.

 Я был заложник и невольник,
 А над кроватью бед моих,
 Стоял любовный треугольник
 С гипотенузой для двоих.

 Страшней заморской коза ностры,
 Казалась мне моя беда.
 Был острый нож и угол острый,
 А жизнь тупою, как всегда.

 И я бежал под взглядом пугал,
 Один, под звёздами, зимой...
 Я вам оставил пятый угол,
 Уже не острый, а прямой.
 
 17.В.Н.
 
 МЕЛЬЧАЛИ ЛЮДИ, А ПЛАНЕТА...

 Мельчали люди, а планета
 Ходила, как ишак, по кругу.
 В начале Слова или лета,
 Но налетел я на подругу.

 Так Блок увидел Незнакомку,
 Так Мастер встретил Маргариту.
 Судьба готовила котомку,
 Что всё же лучше, чем корыто.

 Судьба открыла все кредиты,
 Смешала карты и коктейли,
 И ангелы сказали: квиты!
 И дали скидку на отели.

 И все посольства стали наши,
 А центр Москвы стал заграницей.
 И мы устроили демарши,
 Которые нам будут сниться.

 Когда, как в первый раз, на чистом
 Пространстве белом покрывала
 Мы открывали, как чекисты,
 Секреты тела и металла,

 Когда мы выли от восторга,
 Когда вино водой казалось,
 Любовь опять пришла с востока,
 Да так, похоже, и осталась.

 Любви понравилось быть между
 Двумя распятыми телами,
 А мы забыли про одежду,
 Про стыд и занятость делами.

 Мы просто пили друг из друга
 Волшебный сок и умирали.
 И в ней рождалась не подруга,
 А... остальное всё – детали.
 
 18.М.А.
 
 ЗОЛОТАЯ РЫБКА
 
 Побродив деревнею по-лисьи,
 В старый дом шагнула через мрак
 Женщина, промокшая, как листья,
 Свежая, как утренний сквозняк.

 Он забыл тоску свою и горе.
 Всё вернулось: вера, и она,
 И луна, тонувшая в кагоре,
 Совершенно пьяная луна.

 И от слёз, от холода избушки,
 Бросились найдёныши в постель:
 Головою в снежные подушки,
 Грешным телом в белую метель.

 И в ночи, без свечки Пастернака,
 Без скрещенья судеб и теней,
 Два лица, как два овала мрака,
 Озарились юностью своей,

 Так они с планетою вращались,
 Возвращаясь в прежнюю судьбу...
 А с восходом солнца распрощались,
 Он вернулся в старую избу.

 Сбросил с губ последнюю улыбку,
 Постирал постельное бельё
 И убил в аквариуме рыбку,
 На заре узнавшую её.
 
 19.М.А.
 
 ВОЛОГОДСКИЙ СОН
 ЛЮБУШКА
 
 Человек – подонок.
 
 Ф.М. Достоевский
 
 Боль твоя растёт, как пеня,
 Смерть гадает по руке.
 Ночью, путаясь в коленях,
 Выйдешь к Вологде-реке.

 В омут глянешь бесновато,
 Но в предчувствии нырка.
 «Ты ни в чём не виновата», –
 Скажет Вологда-река.

 Скажет, будто бы отрубит,
 И послышится во мгле:
 «Он тебя на небе любит,
 Как не вышло на земле».

 И рассыплются перцово
 Искры света по лугам,
 Где восходит след Рубцова
 К чёрно-белым облакам.

 Он стоит в простой рубахе,
 Ясно видит край родной,
 Где кричит любовь на плахе,
 В платье Люды Дербиной.

 Он глядит с небес, как в омут,
 На родимый свой закут,
 Где всё так же пьют и стонут,
 Убивают и крадут.

 «Жизнь темна и подловата, –
 Скажет он, дождём пыля, –
 Ты ни в чём не виновата,
 Люба-Любушка моя!»

 Плачет облако прощенья.
 Но, как искорка в золе,
 Свет любви и свет прощенья
 Быстро гаснет на земле.
 
 20.М.А.
 
 ЧЕРЕПАХА
 
 Живём мы, любимая, в страхе,
 Под панцирем зла и молвы,
 Как будто в одной черепахе
 Скрываются две головы.

 Под панцирем тихо и тесно,
 Мы спим и играем в лото,
 Как будто бы в царстве небесном,
 Где нас не достанет никто.

 Всё общее – скука и грёзы,
 И небо из костной брони...
 И думать не надо про слёзы,
 Твои ли, мои ли они?
 
 21.М.А.
 
 КОРОВИЙ КОЛОКОЛЬЧИК

 И снег, и дождь... Растерзанный причал
 Уводит в даль потешный ледокольчик...
 А в темноте скитается печаль,
 Звенит, звенит коровий колокольчик.

 Я жду тебя. Я жду тебя и жду
 Из всех твоих немыслимых америк.
 Лишь ты одна по тоненькому льду
 Ходить умела с берега на берег.

 Лишь ты одна – летящая душа! –
 Бежала мне навстречу и кричала...
 А в этот год ты так и не дошла
 До нашего последнего причала.

 Я жду тебя. Я жду тебя и жду,
 Тревожа заживающую рану...
 Я сам пойду по тоненькому льду,
 Как только ждать и верить перестану.

 Ну а пока – растерзанный причал
 Уводит вдаль потешный ледокольчик...
 А в темноте скитается печаль,
 Звенит, звенит коровий колокольчик.
 
 22.М.А
 
 ПРОРУБЬ
 
 Ночью на лёд выхожу без ужаса.
 Богу не верю, но верю чутью.
 Из полыньи твоего замужества
 Чёрную жуть по-звериному пью.

 Звёзды вершат роковое кружение,
 Небо страданием упоено.
 Там, где клубится моё отражение,
 Падают мёртвые рыбы на дно.

 Всхлипнет вода, колыхнётся и брызнет,
 Медленным льдом обрастёт борода...
 Завтра на месте потерянной жизни
 Будет лишь пятница или среда.

 Станут вдвойне небеса тяжелее,
 Скатится с кручи луна колобком...
 И полынья, как верёвка на шее,
 Ближе к рассвету затянется льдом.
 
 23.М.А.
 
 ЭЛЕГИЯ
 
 Надрывается ветер заблудший,
 Колобродит всю ночь в камыше.
 И чем хуже погода, тем лучше
 Почему-то теперь на душе.

 Ничего, я с дороги не сбился,
 И совсем не знаком с ворожбой.
 Я в счастливой рубахе родился
 И снимал её только с тобой.

 А теперь возле дома слепого
 Я хожу, словно вор, без огня...
 Хорошо, что ты любишь другого,
 Как когда-то любила меня.

 Хорошо, что без боли и страху
 Ты мне машешь рукой на ходу,
 Что мою голубую рубаху
 Носит пугало в вашем саду.
 
 24.М.А.
 
 ГАДЮКА
 
 Затаилась в памяти подруга,
 Боль сосёт – пером не описать.
 Головой отрубленной гадюка
 Продолжает видеть и кусать.

 Холодно и сыро, словно в яме,
 В домике, где сломана печать.
 А когда-то дочери и маме
 Приказал я плакать и молчать.

 Гордых, одиноких и невинных
 Отлучил я разом от себя,
 Чтобы жить в глазах твоих совиных,
 С золотым пожаром октября.

 А теперь в бессилии и в крике
 Страшен мир на утренней заре,
 Словно горы собранной брусники
 Раздавили разом во дворе.

 А уснёшь – мерещится и снится,
 Всё, что мне не снилось до поры:
 Пятаки на маминых глазницах
 И мытарства нищенки-сестры.

 Пропаду ли пьяницей во рже я,
 Сгину ли в безумии огня...
 Что ещё ты хочешь, ворожея,
 Что ещё ты хочешь от меня?

 Под звездой покоя избяного,
 Где тебе теперь уже не жить,
 Перестань из сердца кровяного
 Головой отрубленной крутить.

 Облетела память-позолота,
 Боже мой, о милости молю!
 Слишком страшно около болота
 Согревать за пазухой змею.
 
 25...
 
 ОТРЕЗОК ВТОРОЙ
 
 Всего и надо, что вчитаться, – боже мой…
  Ю. Левитанский
 
 1.В.Н.
 
 Нарисуй мою жизнь – акварелью апрельских улиц,
 Недосохшей гуашью жгучей декабрьской ночи.
 Всё, что ты нарисуешь – с серебряным свистом пули
 Покидая мой дом, станет эхом твоих пророчеств.
 
 Argentum
 
 Вот и осень перепета.
 Год разменян и потрачен.
 Фото. Лето. Ты. И где-то
 Меж страниц тебя я прячу.

 Гробик томика Ремарка:
 «Время жить и время уми...»
 От подарка до подарка –
 Свет пространств и тень раздумий.

 Серебро, соборы, сербы...
 Две дороги – к побережью.
 Ты – не первой, я – не первый.
 Почему тобой я грежу?

 Нераскрытой, нерасколо-
 Той! Которая всех слаще!
 На губах – и соль, и слово.
 Губ волна твоих горячих...

 Не украсть и не уехать.
 За окном – зима да вьюга...
 Звон бокалов! Взрывы смеха!
 Как мы можем – друг без друга?

 Мы – предатели и трусы,
 То берём, что подешевле...
 Пусть над нами засмеются
 Ангелы – над побережьем!

 Пусть прольётся дождь над морем,
 Пусть песок тяжёлый ляжет
 Под ноги другим и многим,
 Пусть нас кто-нибудь накажет

 И столкнёт, упрямых, лбами!
 Чтобы искры – вылетали.
 И завяжет нас узлами
 Не морскими. Без деталей.
 
 2.В.Н.
 
 Мы когда-нибудь оба умрём
 На ступеньках какой-нибудь лестницы,
 Захлебнувшись тоскливым уютом
 Дешёвой вокзальной гостиницы.
 
 Argentum
 
 Кто-то так и умер. На вокзале.
 Вышел в одиночество своё!
 Если бы – вдвоём! – мы умирали,
 Как вместил бы имя я твоё?..

 Невместимы и несовместимы.
 Потому так и молчится нам,
 Что ложусь я веткой Палестины
 К этим голым греческим ногам.

 И тогда дано нам захлебнуться
 Этой страстью, страхом и слезой...
 А вокзал? В него дано вернуться
 Каждому, забытому тобой.
 
 3.В.Н.
 
 СОНЕТ-АКРОСТИХ
 
 Греческий профиль и чёрные волосы!
 Ах, как легко нам поётся – в два голоса!
 Лишь бы слагались слова...
 Иней с утра – на дорожке усеянной
 Новыми листьями. Друг мой растерянный!
 Ангел нас слышит едва...
 Даже высокому чину небесному
 Азбука наша весьма интересна, и
 Видит он дальше, чем мы...
 И потому наши песни опасные
 Душу его будоражат прекрасную
 Образом вечной тюрьмы.
 В этой тюрьме или клетке – незапертой!
 Ангел оставит нас – необязательный...
 
 4.В.Н.
 
 ДЕВИЧЬЯ ОСЕННЯЯ
 
 Мне собака руку лижет...
 На носу – зима.
 Лягу с тем, кто будет ближе.
 Не сойду с ума!

 До утра я буду греться
 От тепла его,
 И тогда оттает сердце,
 Только и всего.

 Слуху внутреннему внемлю,
 Песенку ловлю.
 Словно я с небес – на землю,
 К этому огню.

 От Небесного, другого,
 Тайного костра,
 Где во мне рождалось Слово,
 И любовь – Сестра.

 Это просто – непогода.
 Сумерки в окне.
 Это просто – переходы
 От меня ко мне.

 Между ними, между нами –
 Много сотен вёрст.
 Над уснувшими домами
 Мириады звёзд.

 Там не спит дружок мой дальний
 Вдалеке своём.
 Там горит наш мост хрустальный
 Сказочным огнём!

 Догорает, осыпаясь,
 Серебром звеня.
 И вздохну я, просыпаясь:
 Отпусти меня!
 
 5.В.Н.
 
 А ЗА НИМИ

 А за ними – горят мосты
 И встают в небесах кресты,
 И родные их за спиной
 Почерневшей стоят стеной.
 Но всё тише их голоса,
 И всё ближе те небеса,
 До которых семь вёрст порой,
 Или просто – шажок земной.
 Что же ждёт их в конце пути?..

  —

 Но пора им, дружок, пройти,
 Этим звёздным своим путём,
 Потому что они – вдвоём.
 
 6.В.Н.
 
 БЫВАЕТ ПОЛЕЗНО
 
 Бывает полезно обжечься
 И на воду бешено дуть...
 Какой-нибудь Девой увлечься
 По самое Слово... чуть-чуть!

 Той самой, которая между
 Землёю и Небом живёт,
 В глаза ей смотреть, сквозь одежду
 И панцирь железный её.

 Лепить и ваять! – благо, снега
 Насыпало выше крыльца, –
 За порцию тихого смеха,
 За свежую прелесть лица!

 Наживы от этого дела
 Немного... Но дело не в том,
 А в главном! – что всякое тело
 Словами лепилось с трудом.

 Ломалось оно и сливалось
 В холодную форму свою.
 И что нам тогда оставалось? –
 Обжечь его словом – «люблю»!

 Но эта последняя крайность
 Опасна сама по себе.
 У Девы и слёзы – под праздник!
 Но что остаётся тебе?..

 Немного. Но дело не в этом.
 А в том, что свобода – в руках! –
 Была и осталась. Поэтом
 Бывают не только – в стихах.

 А Дева... А что она, Дева?
 Она, как всегда, Королева!
 Она здесь совсем ни при чём.
 Её растопило лучом.
 
 7.В.Н.
 
 ТВОЙ ВОЗРАСТ – МИНУС ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
 
 Твой возраст – минус двадцать пять.
 По всем прогнозам
 Москву теперь не воевать
 С таким морозом.

 А ждать, пока не потекут
 Носы и крыши,
 В таких делах – напрасный труд.
 Подарка свыше

 Здесь не получишь – Бог не прост,
 Он хочет в долю.
 И не даёт ни денег в рост,
 Ни славы – гою.

 Не проявляется совсем,
 Молчит, как рыба.
 И неприятен даже тем,
 Что умер – ибо

 Он может Братом и Отцом,
 Но эти роли,
 Тебе, ведь, никаким концом...
 Ты тоже – в доле.

 Ты рвёшься в неширокий круг,
 В котором тесно.
 Там нет друзей и нет подруг,
 Зато есть пресса.

 По головам и по рукам
 Не ходят в дивы?
 Душа откроется стихам,
 но как-то криво...
 
 8.В.Н.
 
 ДЕВОЧКА-ХИРОСИМА
 
 Просто ты входишь в зиму
 И начинаешь мёрзнуть.
 Ночью выводишь псину,
 Рифмы вставляешь в прозу.
 Ходишь, куда захочешь,
 Хвалишь себя красиво...
 Голову мне морочишь,
 Девочка-Хиросима.

 Видишь, горшок с цветами?
 Там и земли-то – горстка.
 С неба хлестать стихами,
 Прятаться в перекрёстках
 Рук, городов, привычек...
 В новеньких рукавичках.
 Пальчики, как синички,
 Музыку закавычат.

 Слышишь, откуда эта
 Музыка привозная?
 Где же твоя карета,
 Рана моя сквозная?
 Всё затянуло гарью
 С запахом керосина,
 И оказалась тварью
 Девочка-Хиросима.

 Тварью с крылами – вместо
 Слабого человечка.
 Это одним – невеста,
 А для других – аптечка.
 Крылья твои промокли
 В ночь песнопений Пасхи...
 И, вытирая сопли,
 Мы растираем краски.

 Вот и за чашкой чая
 Снова друг друга дразним,
 Словно бы отмечая
 Утро стрелецкой казни,
 Чтобы поймать минуту,
 Что пролетела мимо...
 И отпустить, как будто,
 Девочку-Хиросиму.
 
 ОТРЕЗОК ВТОРОЙ КНЦ.
 
 26.В.Н.
 
 ПОЭМА «P. S.»
 
 Это было в провинции, в страшной глуши.
 Я имел для души
 Дантистку, с телом белее известки и мела.
 А для тела
 Модистку – с удивительно нежной душой...
 
 Саша Чёрный
 «Ошибка»
 
 1.
 
 Голодный мой голубь клюёт твои строчки.
 Как семечки, щёлкает точки и даты.
 Поёт соловей. Спят мои ангелочки.
 И мир многоликий пошёл на попятный,
 Своих испугавшись сторон и стараний...
 Сухую траву подожгли, как архивы,
 И вот разбирайся – с весной этой ранней
 И с девочкой-августом нетерпеливой.
 Когда умирает отец на закате
 Ноль-три ноль-восьмого,
 То худшего знака придумать нельзя...
 А Рождённое Слово
 Уже щеголяет в подаренном платье.
 И первых картинок ему не хватает, –
 Подставив плечо, заголяя лодыжку, –
 Наколота змейка. Она не летает.
 И ползать не может, но хочет – вприпрыжку.
 И танец змеи, попирающей землю,
 Сведён до простого её содроганья
 Казаться живой, Королевою Зеной,
 Легко проходящей свои испытанья.
 
 2.
 
 Торопится лето войти без остатка,
 Заставить засеять любовь и картошку.
 Живые тела на коричневых грядках,
 Потея, меняют свой цвет понемножку.
 Кому нужен этот – болезненно-зимний?
 Разденьте любого! И каждая складка
 Свидетелем станет разорванных линий,
 Чьи входы – ладонь, окончание – в пятках.
 Как будто мы все на невидимых нитях –
 Суровых, серебряных, медных и прочих,
 Протянутых с неба, торопимся жить и
 Себя воспеваем в акафистах строчек.
 И эти молитвы, заклятья, проклятья
 Запишутся небом на солнечном диске...
 Сезон открывается новых понятий
 Деления светом – на дальних и близких.
 
 3.
 
 Так дальних читают легко по ладони,
 Так близким на лица глядят, досаждая...
 Но только и проку, что тело заполнит
 Какую-то часть твоего урожая,
 Что собран руками, в подлунном и подлом.
 Его и на год не хватило, конечно.
 Из этих нечётных ночей я запомню,
 Как плюшевый спит у груди человечек,
 А мой медвежонок рассыпался прахом...
 Что рот твой открыт для Последнего Слова,
 Что сердце твоё зашлаковано страхом.
 Что ты ни к чему до сих пор не готова.
 Ты просто ложишься, как парусник в дрейфе,
 Чтоб ветер поймать в паруса, и тогда же
 Ты сразу отчалишь, и, если не сдрейфишь,
 Дорожкой серебряной выйдешь туда же,
 Куда на рассвете приходит, бросая
 Чугунные цепи в кипящие струи,
 Летучий Голландец, и девка босая
 Воздушные с берега шлёт поцелуи.
 
 4.
 
 Уходя – не уходишь. Незримые узы
 Попрочнее канатов любых корабельных...
 И смеются над нами охотницы-музы,
 В совладеньях своих сторожа, безраздельных,
 Нас – носителей света, заброшенных в чащи
 Этих смирных миров, где идущие строем
 Изливают свой яд в наши полные чаши,
 Воздавая тем самым последним героям.
 Дозаправка для тех, кто летит в океане,
 Происходит всегда по серебряным шлангам.
 И, Postscriptum, Argentum, чья буря в стакане
 Станет вехой и даже событием важным?
 
 27.В.Н.
 
 КАК ЭТО СКУЧНО...
 
 Как это скучно – видеть в полном
 Объёме некую картину
 Иной души, чьи чувства-волны
 Накатывают на равнину,
 Застроенную кем попало,
 Подверженную разрушеньям,
 Где, начиная всё сначала,
 Ведут отсчёт от поражений.

 В конечном счёте, все мы – дети
 От двух колен первоначальных,
 И, если ты играешь с этим
 Огнём, тебе ли быть печальной,
 Когда в глазах твоих упрямых
 Внезапно вспыхнет он, бенгальский?
 Поэты празднуют, и пьяных
 Не больше, чем в колонне майской.

 Так растекаются по древу,
 А тело возвращают змею.
 В тебе я вижу ту же Еву,
 С которой я не поумнею,
 Но буду спину гнуть и в небо
 Глядеть все реже, по причине,
 Что тяжелей буханки хлеба
 Есть долг и старость для мужчины.

 И потому с иных позиций
 Смотрю на это любованье.
 Нет у меня земных амбиций,
 Но есть рассвет и упованье,
 Что сердце снова бьётся ровно,
 Что ангел мой, хранитель, рядом,
 И что не стоят эти волны
 Ни слов моих, ни песен с ядом.
 
 28.В.Н.
 
 P.  P.  S.
 
 Несожительство наше совместное
 Никому не дано перенять.
 Ты – принцесса моя неизвестная,
 И тебя так легко потерять.

 Пожимают плечами знакомые
 То с одной, то с другой стороны...
 А глаза твои, карие омуты,
 Затянуло слезами войны.

 То ли белые мы, то ли красные?
 Даже дети не могут понять.
 Слишком близкие мы, слишком разные,
 И так трудно что-либо менять.

 То ли бедные мы, то ли средние.
 Между небом и мёрзлой землёй
 Проживаем любови последние,
 Разрешаясь разлукой одной.

 И такими качаясь качелями,
 Души слабые как-то крепя,
 Заслужу я любое прощение,
 Если к небу подброшу тебя.

 Чтобы птицей моей, голубицею,
 Взмыла к небу, оставив взамен
 Фотографии с разными лицами
 И клубок перевитых проблем.
 
 29.В.Н.
 
 ПОСЛЕДНЕЕ ЦАРСТВО
 
 Любовь, дорогая, – последнее царство!
 Мужья не доходят до полуфинала.
 Но вывезет друг – серый волк! – и лекарства.
 Когда-то с коня ты, принцесса, упала.

 А волк подвезёт тебя к самым воротам.
 И будет до самых последних мгновений
 Решать – не пройтись ли клыками по глоткам,
 Заставив и принцев стоять на коленях.

 Но видишь, как чётко прописаны роли!
 И даже коня не забыли в конюшне...
 Ещё б разобраться с приданым и болью,
 И с принцем своим, ко всему равнодушным.
 
 30.В.Н.
 
 ЗНАМЕНИЕ
 
 И встала в небе его звезда,
 Красным комком – над землёй остывшей.
 Белели снега, чернела вода,
 И звёзд в воде отражались – тысячи!
 Но эта была огромной, как мир,
 В котором он жил, где его мотало.
 Он поднял глаза и открыл забрало,
 И рухнули стены его тюрьмы.
 И Бог, который в нём жил всегда,
 Которому он не умел молиться,
 Ему сказал, что эта звезда
 В народе зовется: Звезда-Жар-Птица!
 И что последний Иван-дурак
 На самом деле – Иван-царевич,
 Что старым царствам цена – пятак,
 Что пастухам эти овцы верят...
 Что так написано на роду:
 Кому – в пастухи, а кому – в пророки,
 Что верить нужно в свою звезду
 И счастье своё искать на Востоке...
 И плотной, белой, слепой волной
 Его омыло и разорвало.
 Звезда погасла – мир стал иной, –
 И в этом мире его не стало.
 
 31.М.А.
 
 А НАМ ЕЩЁ РАНО

 Нам ещё рано по небу летать.
 Стынут сугробы подобием сопок.
 Надо тропинку к дороге топтать
 В тысячу триста шагов и притопок.

 Влево и вправо, родная, ни-ни!
 Слева – по горло, а справа – по пояс.
 Словно на землю из мутной мазни
 Выпала наша бездомная совесть.

 В мёртвой деревне по снегу вдвоём
 В чёрную бездну идём безвозвратно.
 Мы и к дороге уже не дойдём,
 И никогда не вернёмся обратно.

 Господи, Господи, я, как слепой,
 И не понять, провалившись по пояс:
 Снег нас январский заносит с тобой
 Или давно поджидавшая совесть...

 Падает снег, и позёмки метут,
 Остервенело заносы вальцуя...
 Может быть, в марте нас люди найдут,
 Слитых навеки в одном поцелуе.
 
 32.М.А.
 
 ЯПОНСКОЕ УТРО

 В старом доме, в Шелехмети,
 Где я мучился вчера,
 Отведу дыханье смерти,
 Встану с грустного одра.

 Закурю и выпью водку,
 И друзьями сбитый гроб
 Переделаю на лодку,
 Плыть и радоваться чтоб.

 Поплыву над пеной рынка,
 сделав мачту из весла.
 Вместо паруса – простынка,
 На которой ты спала.

 Поплыву без слёз и гнева,
 И наполнит свет зари
 Простынь белую, как небо,
 С красным солнышком внутри.
 
 33...
 
 ОТРЕЗОК ТРЕТИЙ
 
 Но вот глаза – они уходят навсегда…
  Ю. Левитанский

 1.М.А.
 
 ЛЮБОВЬ
 
 И женщина стала моей
 
 Там, где река не знает броду,
 Где мост гремучий арки гнул,
 Я камень взял и бросил в воду,
 Но он в воде не утонул.

 Я всё развеял и запутал...
 Внимая звукам окарин,
 Я Трою вымыслом окутал
 И Троя встала из руин.

 И слову, что пришло из Мекки,
 Уснув навеки молодым,
 Я в темноте погладил веки,
 И слово сделалось живым.

 Я пел, бесился, купоросил,
 Звенел цепями и уздой..
 Но в небо женщину подбросил,
 И стала женщина звездой.
 
 2.М.С.
 
 СКРЕЩЕНИЕ СУДЕБ
 
 Борису Пастернаку
 
 Лихое время – безвременщина.
 Незримо Божие решение.
 Молчит поруганная Женщина:
 Я – поле твоего сражения.

 И это тихое стояние,
 Как Девства плач перед Венчанием,
 Перетворяет покаяние
 В посевы моего Молчания.

 Пускай горит вечерним пламенем
 Свеча незримого сближения
 И будет зрением и знанием
 В державный час Преображения!

 Да будет огненное зарево
 Виденьем чистым и прекрасным,
 Перетворяя сердце заново
 Незримо и крестообразно!
 
  3.В.Н.
 
 АНГЕЛ И КОЛОБОК

 Слеплю из праздничного теста –
 Не дрогнет дерзкая рука! –
 В порядке дивного процесса,
 И Ангела, и Колобка.

 Втроём присядем на дорожку,
 В четыре глаза оглядев
 Свою унылую сторожку,
 Весьма похожую на хлев.

 Леп Колобок. Ему не страшно.
 С ладони – в мир, как в кегельбан...
 И катится слепое брашно
 По всем оврагам и буграм.

 За ним, с мешком, в нём Ангел дремлет,
 Иду, неведомо куда,
 Где – мхом укрытые деревни,
 И красная горит звезда.

 Висит звезда! И светом алым
 Синюшный разгоняет мрак...
 Я не всегда был трезвым малым,
 А тут и вовсе стал – дурак.

 Лишь Ангел, выйдя из котомки,
 Присев на правое плечо,
 Пронзает взглядами потёмки
 И что-то шепчет горячо.

 Его язык мне неизвестен,
 Но кровь вскипает и поёт...
 И мир, что стал предельно тесен,
 Толкает Ангела в полёт.

 И в небесах, где чёрный космос,
 Где света красного кулак,
 Я слышу леденящий голос:
 – Ну что, допрыгался, дурак?!

 Слеп Колобок. Я – нем, как рыба.
 Мы оба – не при козырях...
 Но небо содрогнулось, ибо
 Взошла полночная заря.

 И Ангел – белая невеста! –
 Спускалась с неба прямо к нам...
 А Колобок вздохнул, как тесто,
 И разломился пополам.
 
 4.В.Н.
 
 В КАНЕ
 /Фамилия/
 
 Тайна сия велика
 Ефес. 5, 32
 
 Мне надо не так уж и много:
 Вписать в незаконченный стих,
 Как жареных есть осьминогов
 И гадов чудесных морских.

 Как в карте какой-нибудь винной
 Ткнуть пальцем в "Мерло Пти Вердо"
 И нежно чирикать с Мариной,
 Рукой осязая бедро.

 И Кто-то на времени тормоз
 Как будто надавит слегка...
 И пишет невидимый томос
 О нас Иоанна рука.

 На этой открытой вечере,
 Когда уже всё решено,
 Пройдя все суды и потери,
 Мы пьём дорогое вино

 На собственной свадьбе, как в Кане.
 И с нами, опять и всегда,
 Господь и великие тайны,
 И Хлеб, и Вино, и Вода.
 
 5.В.Н.
 
 КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МАРИНЫ
 
 Ой, ты, ночка тёмная!
 Ночь бесснежная...
 Как ты там, родная моя,
 Жёнка нежная?

 Ветер мой скулит за окном
 Псом заброшенным.
 Засыпай безрадостным сном,
 Спи, хорошая!

 Я опять сижу у огня,
 Думу думаю.
 Знаю, что ты есть у меня,
 Ночкой лунною.

 Время поворотится вспять,
 Выйдем на люди.
 Спать моя хорошая, спать.
 Окна в наледи.

 Завтра будет первый снежок.
 Лыжи-саночки.
 Спи жена, мой нежный дружок.
 Щёчки-ямочки.

 В небесах застыла луна.
 Тишь глубокая.
 Спи моя, родная, одна,
 Одинокая.

 Ой, ты, ночка тёмная!
 Ночь бесснежная.
 Как ты там, подруга моя,
 Жёнка верная?
 
 6.В.Н.
 
 ДОМ
 
 Пусть всем, кто хочет счастья, будет счастье!
 
 Калидаса
 
 Посмотри в окно – в морозной дымке,
 На краю земли,
 Новый дом на розовой картинке,
 Пчёлы и шмели.

 Сад цветёт, сирень струит свой запах,
 Гуси на пруду.
 Сенбернар стоит на задних лапах,
 Ждёт свою еду.

 Виноград и голубые ели,
 Ивы у воды.
 А в углу, в твоей оранжерее,
 Райские плоды.

 Белая мощёная дорожка,
 Кухня и ледник.
 И тобой закрытая сторожка,
 А за ней – родник.

 И густой, как мёд, весенний воздух,
 И ребёнка плач.
 И для нас рассыпанные звёзды,
 И в печи – калач.

 Посмотри в окно – в морозной дымке,
 В зеркале твоём,
 Мы на этом вечном фотоснимке,
 Навсегда вдвоём.
 
 7.М.А.
 
 НОВЫЙ МОНОЛОГ ГАМЛЕТА
 
 Рука, котору ты всего милей считалъ,
 Стремится въ грудь твою вонзить теперь кинжалъ...

 Быть, как будто не быть. Вот ответ? Или это вопрос?
 В океане судьбы я всё ближе к девятому валу...
 Я отныне не принц, а застигнутый штормом матрос,
 Я вцепился в штурвал, но рули не послушны штурвалу.

 Так нужна ли борьба? Или время – отдаться судьбе,
 Оборвать паруса, переполниться дымом и ромом;
 И, как сонная рыба, бессмысленно плавать в себе,
 Забывая, как быть молодым и растерянным громом.

 Умереть, как уснуть – перед самою страшной чертой,
 За один только миг от предсказанной тьмы пораженья...
 Быть, как будто не быть... Но пронзителен ужас святой,
 Что глубок этот сон, и не ведает он пробужденья.

 Я отброшу кинжал, против ветра направлю фрегат,
 Поцелую штурвал, подтяну ослабевшие снасти...
 «Принимаю тебя, бесконечное море утрат,
 Свет коварной луны, и туман очарованной страсти!»

 Возвращаюсь к себе, слово к северным рекам мороз.
 Где ты, глупая смерть? Где твоё ядовитое жало?
 Видишь? – держит штурвал в моём сердце усталый матрос,
 И уходит на дно серебристая змейка кинжала.

 Затихают ветра. В глубине проясняется суть,
 Словно смотрят со дна никому неизвестные лица...
 О, Офелия, жизнь! Мне с тобой никогда не уснуть,
 Так встречай же меня на причале безумного принца!

 Я, как рана, открыт для твоих обречённых очей,
 Принимаю тебя и твою роковую беспечность...
 И мерцает в глазах у твоих и моих палачей –
 Вечность.
 
 8.М.А.
 
 ДЛЯ ТЕХ, КТО ЗНАЕТ
 
 Больше тайна не скрыта печатями. Прочитай до конца, и держись!
 Приговор утверждён окончательно: «Мир погибнет. Останется жизнь».

 Не спасутся артисты и зрители, всё свершается ныне и днесь.
 Это нам предстоит упоительно потерять всё, что было и есть.

 Скоро с бледной усмешкою гения, словно в строчках босого Басё,
 Из туманного лона знамения выйдет месяц, решающий всё.

 Вот и жди, умирая от нежности, разводя разноцветный туман,
 Тридцать дней и ночей неизбежности, что предсказывал нам Иоанн.

 Засияют небесные лезвия, станут пылью земной торгаши.
 И откроется, после возмездия, невозможная тайна души.
 
 ОТРЕЗОК ТРЕТИЙ КНЦ.
 
  —
 
 4-я часть:
 БРЕМЯ ГНЕВА
 
 Ветер, ветер –
 На всём Божьем свете!
 
 Александр Блок
 
 1.М.А.
 
 МЫ РУСЬ РУГАЕМ ПО ПРИВЫЧКЕ
 
 Мы Русь ругаем по привычке,
 Повсюду грязь и барыши...
 Но ехал Чичиков на бричке
 В потёмки собственной души.

 Нас опоили зельем горьким,
 Слепили пыльное клише.
 Но дно, увиденное Горьким,
 Он видел в собственной душе.

 Веками ларчик замыкался,
 Но в нём хранили ерунду.
 И Данте в душу опускался,
 А говорил, что был в аду.
 
 2.М.А.
 
 ПАУТИНА
 
 В час, когда зримо дыхание смерти,
 В час, когда ужас вином не унять,
 Мне принесли неизвестность в конверте –
 С маркой старинной и с буквами «ять».

 Дрогнула ночь, как болотная тина,
 Господи! Господи! Выпал из рук
 Лист пожелтевший, на нём – паутина,
 А в паутине засохший паук.

 А в уголке – неизбывною вязью
 Корчатся строчки, как пальцы в огне:
 «Завтра мы все будем преданы казни,
 Что же ты, милый, не плачешь по мне?»

 И под горячей слезой стеарина,
 В звуках зловещих: «Тик-так и тук-тук»,
 Тихо дрожит и растёт паутина,
 И оживает засохший паук.

 Не принимая нелепых условий,
 Словно вконец одуревшая власть,
 Чёрные челюсти требуют крови,
 Ядом наполнена чёрная пасть.

 «Господи Боже!» – взываю я глухо, –
 Всё оплатил я вдвойне и втройне!»
 Но в паутине шевелится муха:
 «Что же ты, милый, не плачешь по мне?»
 
 3.В.Н.
 
 ЕДИНАЯ НЕДЕЛИМАЯ
 
 Волгоград, Сталинград да Царицын...
 На трибуне – наш вечный ВэВэ.
 Ах, какие безликие лица
 Для тебя добывают «лавэ»!

 Накануне Великой Победы,
 Что не сеял – а  хочешь  пожать...
 Красно-белые прадеды-деды
 Не привыкли живым возражать.

 В этом городе мёртвых героев –
 Пугачёва и Сталина тень.
 Те умели вести за собою,
 Собирая полки деревень...

 Здесь вожди воскресали и гибли,
 В этом городе ставят на кон
 Золотые Истории гири
 И последние лики икон.

 Вот и тем, что живут, вымирая,
 Предложил ты, лукавый игрок,
 Образ «старого-нового рая»:
 Вот вам – белка, а вот и свисток.

 «Фронт народный» – хорошее дело.
 С кем воюем? Какой, блин, расклад?..
 И куда моё грешное тело
 Положить за высокий оклад?

 Покажи, о великий наш кормчий,
 Командиров и ротных старшин:
 Абрамовичей, фридманов, прочих
 Состоятельных бравых мужчин...

 Поведут нас они или некто...
 В тот последний предвыборный час?
 Пусть проплаченный ими же лектор
 Разъяснит сей священный указ!

 Эх, вставай-собирайся, Рассея!
 Рассчитайся на первый-второй!..
 Наш премьер, как двойник Моисея,
 Поведёт нас за новой звездой;

 И колоннами, но без оружья,
 Под присмотром партейных ребят,
 Мы уж точно пойдём, куда нужно,
 И вольёмся в кремлёвский отряд.
 
 4.В.Н.
 
 ПОЭМА «ВИРТУАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ»
 Дневник сотрудника Администрации Царя Ирода
 
 – Батюшка, нас никто не знает... Спрашивают: «Откуда вы взялись?..» Что нам отвечать?..
 – А вы говорите всем:  мы исполнители воли Божией.
 
 Из разговора в Оптиной пустыни, декабрь 2004 г.
 
 Сказали ему: кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что ты скажешь о себе самом?
 Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исаия. А посланные были из фарисеев...
 
 Евангелие от Иоанна 1, 22-24
 
   1. День первый.
 
 Умоют руки в Чистом переулке
 И не пошлют на Дон и Иордан
 Разведчиков Владыки на прогулке.
 Секретари хитры не по годам...
 А эти «исполнители Господни»,
 Не вписанные в праздничный баланс,
 Чего-то ждут, но если не сегодня,
 Так завтра им ударят по рукам-с.

 Кто разрешил святому Иоанну,
 Без паспорта, прописки и т. д.,
 Идти в народ? Тащиться к Иордану?
 И всех подряд (!) вымачивать в воде?..
 Он сыном был – смотри! – врага народа
 И спасся неизвестно почему.
 Его вскормила дикая природа,
 А тех, кто рядом – в дальнюю тюрьму.

 Ведь в нашем Риме – или Иудее – 
 В любом углу империи любой
 Не любят тех, кто чище и умнее
 И властвовать умеет над собой.
 Ни грамма правды, если нет рецепта!
 А на рецепте быть должна печать.
 Идти в народ – для сольного концерта?
 Умел молиться, так учись молчать!
 
   2. День второй.
 
 В народе внешне как бы всё спокойно,
 Но кто из высших верит в свой народ?!
 Втянуть его пора в сплошные войны,
 Пока нам не грозит переворот.
 Давно известно – мир весьма опасен:
 Народ жиреет, шастает везде...
 Вдруг кто-нибудь, чей образ нам неясен,
 Их вытащит на солнышко к воде?

 А там начнёт: не требуйте налогов!
 Как будто мытарь сам себе судья...
 Он если и берёт, так ведь немного –
 Совсем не как великие князья,
 Которые, конечно, расплодились...
 Иммунитет любого старика
 Омолодит! – чужие удалились,
 А прочие глядят издалека.

 Хоть государство – не совсем корыто,
 Но многие хотят к нему припасть.
 Когда бы власть всегда была открыта,
 Любой дурак сумел бы всё украсть!
 Но дураков не держат при кормушке,
 И потому так армия нужна,
 Что времена, когда народу пушки
 Уже нужней, чем Цезарю – жена.
 
   3. День третий.
 
 В тяжёлое, но радостное время,
 Когда мы утвердились у руля,
 Нам не простят, когда чужое семя
 Вдруг примет внутрь красавица-земля.
 И потому – ни грамма и ни пяди!..
 Пусть зарастёт бурьяном чернозём!
 На нас всегда работать будут дяди,
 А мы не будем думать ни о чём.

 А, впрочем, слух доходит из Синода,
 Что старчество, вися на волоске,
 Смущает дух унылого народа
 И снова строит замки на песке.
 Мол, говорят, народным ополченьем
 Когда-то все бывали спасены.
 Вот так возьмут и, с первым воскресеньем,
 Нам разнесут полцарства и Стены,
 Которой мы от всех отгородились...

 Синод не дорабатывает, м-да...
 Мы до сих пор с ним не определились –
 На сколь концов у нас теперь звезда
 На всех официальных атрибутах?
 Им некогда, как некогда и нам.
 Так дорога последняя минута,
 Когда мы разойдёмся по домам...
 
   4. День четвёртый.
 
 Служить легко, когда лишён сомнений,
 Но, изучив чужие языки,
 Я склонен к перемене настроений,
 И под глазами – чёрные мешки...
 В Империи, теперь уж Виртуальной,
 А это значит, частью – Мировой,
 Жизнь никогда не будет идеальной,
 А смерть всегда висит над головой.

 В конце концов, мы все в командировке,
 Не исключая Ирода-царя,
 И местные служебные бытовки
 Нам не заменят райского жилья.
 Рай не в дыре, а мы – дыра дырою.
 И потому закрыли все глаза,
 Что, кроме нас, здесь управлять страною
 Никто не может, а другим нельзя.

 А, впрочем, всё и так идёт к развалу...
 Сначала – ликвидация всех льгот,
 Запрет собраний, крысы – у вокзала,
 И сам начнёт крысятничать народ.
 В Империи наш этнос – не в раскладе.
 Поручено его учетверить.
 А это значит – на тройном окладе,
 И лишний раз мозгами не варить.
 
   5. День пятый.
 
 Владыки израсходовали квоты
 На нефть, на водку, даже на табак...
 Прожить сумеют только до субботы,
 А далее – «неведомо никак».
 Религия для нас – сплошные траты,
 И тихий, но настойчивый давлёж!
 Хотя они, формально, без зарплаты
 И с улицы уводят молодёжь.

 Язык владык столь льстивый и лукавый,
 Что даже Ирод терпит не всегда,
 Но для величья вроде бы державы
 Любой правитель ходит не туда,
 Куда ему хотелось бы вначале...
 Наш, как по нотам партию ведёт:
 Враги молчат, союзники – в печали,
 А так – давно никто у нас ни в счёт.

 Казна полна, но это – ненадолго:
 У Кесаря – особые счета.
 Считается, что ноги кормят волка,
 Так кормит нас осёдлости черта.
 Пока народ прописан и сосчитан,
 Правительство выплачивает дань.
 Будь хоть бандитом, хоть антисемитом,
 Но только не ходи на Иордан!..
 
   6. День шестой.
 
 Нам снова угрожают Крестным ходом.
 Синод призвал молиться по домам.
 Первосвященник, как всегда, с народом:
 Опять молчит, всё предоставив нам.
 Проблема в том, что слишком много битых,
 А, значит, нам невыгоден размен.
 Элита – при ковчегах и корытах,
 И ничего не хочет дать взамен.

 От Дона и уже до Иордана
 Идёт волна неслыханных вестей.
 – Сарынь на кичку! братцы, до Майдана!
 Пить бросил русский, крестится еврей,
 И проповедь, подобная набату,
 Встряхнула мозговое вещество:
 – Мол, жили мы спокойно и богато
 Без Ирода и прихвостней его...
 
   P.  S.
 
 Или Слово – или славословие:
 Боливар не выдержит двоих.
 Вот и Православие – теория;
 Практика – для старцев и святых.
 Языком прикроемся, как ветошью,
 Затворив, как форточку, алтарь.
 Не всегда любовь богата внешностью:
 Ближнего – безмолвием – ударь!

 Говорят, что Церковь – вне политики.
 Может быть, но верится с трудом...
 Как-то мы обходимся без критики,
 Нам Администрация – роддом.
 Как-то мы привыкли к поклонению
 Вместо покаяния, и вот:
 Губите, владыки, поколение
 И совсем не будите народ.

 Спит Россия вашими молитвами:
 Мёртвым сном, как старый богатырь.
 Хорошо ли вам речами тихими
 Подводить детей под монастырь?
 И кому давным-давно вы служите
 С сонмом олигархов и крутых?
 Горячо вы молитесь за ужином,
 Холодно – за сирых и больных.

 Таинство священства не снимаемо:
 Совести незримая черта...
 Но грехи бывают не смываемы,
 Если не оплачены счета
 Перед нами, теми или третьими,
 Что к корням склоняются травы.
 А потом пред Господом ответите,
 Как молились за Россию – вы.
 
 5.М.С.
 
 ВМЕСТО ВОСКРЕСНОЙ ЛИТУРГИИ
 
 Се, Аз на тя, горо смертоносная, глаголет Господь, растлевающая всю землю, и простру руку Мою на тя, и извергу тя из каменей, и дам тя в гору сожженную: и не возмут от тебе камене во угл и камене во основание, яко потребишися во веки, глаголет Господь.

  Иеремия 51, 25-26
 
 Жилы, кровь – разрубают Тело,
 Разрывают, зверея – мало!
 Крючья, клювы, зубами – в дело.
 Стервословы! Неверославы!

 – Дряни! Крови – из трупной чаши
 Недр, растерзанных на Престоле.
 – Твари! Жрать – афедрон параши
 В запорошенном манной поле?!

 Ненасытно, ненасытимо (!)
 Вновь разверзнется жерло «храма».
 И червями стошнит могилу,
 И останется в небе рана.
 
 6.М.А.
 
 ЧУДО ИОРДАНСКОЕ
 
 Чтобы русскую смуту унять и узнать,
 Не иссякла ли всуе небесная сила,
 Поднималась в дорогу церковная знать,
 Вознося над собою кресты и кадила.

 Они тронулись в путь из потёмок толпы,
 «С нами правда и Бог!» – огласилась округа.
 В чёрных джипах и лексусах пели попы,
 В разноцветных фольксвагенах пела прислуга.

 Под колёса ложились осот и дурман,
 И блаженная Жанна звала и твердила:
 «Надо разом войти вам в святой Иордан,
 И тогда не иссякнет церковная сила!»

 Вдоль дороги стояли земные дворцы,
 Отдавались дельцам города и равнины,
 И махали им вслед золотые тельцы,
 И молились за них голубые раввины.

 Отработал своё за карданом кардан,
 Палестина уже миражи возносила.
 «Надо разом войти вам в святой Иордан,
 И тогда не иссякнет церковная сила!»

 Долог, короток был бы неведомый сказ,
 Но открылся им берег, не знающий страха.
 И слеза покатилась из Жанниных глаз,
 И скатилась слеза по щеке Патриарха.

 Чтобы русскую смуту унять и узнать,
 Чтоб исполнились верой народные массы,
 Зашагала к воде вся церковная знать,
 К подбородку задрав пропылённые рясы.

 Они шли в Иордан без любви и стыда,
 Вознося над собою кресты и осанну...
 И тогда закипела речная вода,
 И никто не посмел подойти к Иордану.

 Окружённые тьмой незнакомой толпы,
 Ощущая кончину великого дела,
 Трое суток молились и выли попы,
 Но вода Иордана всё так же кипела.

 Что за чудо случилось – не нам это знать,
 А пустынным пескам и ночному туману...
 Возвращалась в Россию церковная знать,
 Утопив в Иордане блаженную Жанну.
 
 7.М.С.
 
 КАМЕНЬ
 
 На этом одном камне семь очей; вот, Я вырежу на нём начертания его, говорит Господь Саваоф, и изглажу грех земли сей в один день.
 
 Захария 3, 9
 
 Отворилось облако высоко,
 И упала Голубиная книга...
 
 Александр Блок
 
 Посреди моря синего да глубокого,
 Или да посреди серебряной речной волны,
 
 Плачет Камень бел-горюч вода́ми жгучими,
 Стонет Камень бел-горюч, рудою пла́чучи,
 Шепчет Камень бел-горюч к родимой долюшке:

 Гой ты, Русь-Переболь, Моя Кровинушка!
 Воспомяни́, лёг ли князь-Пересвет да под Мои крыла?

 Эхом:

 Лёг, рече́т, Свят-Пересвет да под Твои крыла...
 Стон да Звон-Перезвон по всей земле:

 Уж не теми ли Кровя́ми напиталася ты?
 Уж не теми ли Вода́ми омывалася ты?

 Так почто́ меч гряде́т на сле́зы Моя кровавыя,
 Смех над му́ки Моя, снег на очи Моя?.. –

 Стонет Камень бел-горюч
 Посреди моря синего да глубокого,
 Плачет Камень бел-горюч
 Посреди седой-серебряной речной волны,
 Шепчет Камень бел-горюч,
 Кровью пла́чучи...
 
 8.М.А.
 
 ВЕЧНОСТЬ
 
 Берёзы, избы, вороньё,
 Печаль хмельного гармониста...
 Всё это больше не моё,
 Как тёмный храм для атеиста.

 Теперь все дни встают всерьёз,
 Волнуют нас иные вести.
 Прошли столетия для слёз,
 Грядут столетия для мести.

 Летят проклятия в зенит,
 Дрожат напуганные пасти.
 Церковный колокол звонит
 И разрывается на части.

 Что делать – больше не вопрос.
 Уже, сквозь мрак и вечный холод,
 На Русь спускается Христос,
 В руках сжимая серп и молот.
 
 9.В.Н.
 
 ОТЧАЯНИЕ
 
 Я не смогу любить живых,
 В них столько страсти и порыва,
 Что обезвоженный мой стих –
 Самоубийца над обрывом...
 Как будто вышла из меня
 Душа, забрызганная грязью,
 И бродит в поисках огня,
 И что-то пишет мелкой вязью.
 
 10.М.А.
 
 ВСТАНЬ!
 
 Что ты спишь и плачешь, чадо,
 Встань, мучителей губя!
 Ведь в окопах Сталинграда
 Каждый умер за тебя.

 Что ты спишь в поганом кресле
 Без надежды, без лица?
 Если мёртвые воскреснут,
 Как ты взглянешь на отца?
 
 11.М.А.
 
 ПАЛЬЦЫ
 
 Поэты, странники, скитальцы,
 Всю жизнь, где таял вечный мрак,
 Мы были равные, как пальцы,
 Страною сжатые в кулак.

 Но за чертою «или-или»,
 Где умерла любовь и честь,
 Нам всё, что было, подменили
 И отравили всё, что есть.

 И там, где вечные паяцы
 Победой пирровой горды,
 Кричат отрубленные пальцы
 И запечатанные рты.

 И я кричу в ночи: «Родные!
 В разливе морока и тьмы,
 Вот эти, жалкие и злые,
 Неужто это тоже мы?»

 Ликуют турки и китайцы,
 Высоцкий плачет: «Всё не так!»
 Но растопыренные пальцы
 Уже не сложатся в кулак.
 
 12.В.Н.
 
 НЕРАСКАЯННОЕ ПОКОЛЕНЬЕ
 
 Нераскаянное поколенье,
 Ты горишь синим пламенем и
 Ни одно твоё стихотворенье
 Не ударит словами-плетьми.
 Наши души уснувшие (ну же!)
 Безголосьем твоим не возьмёшь.
 Сумасбродка прилепится к мужу,
 И наложится правда на ложь.

 В комбинациях этих смертельных,
 На холодных ступенях земных,
 Я боюсь вас, чумных и последних,
 Заражающих тело и стих.
 Вас, воскресших и ныне гниющих,
 Несиамских таких близнецов,
 Бисер мечущих, в церквах поющих,
 Попирающих дело отцов.

 Вас, создавших из жизни концлагерь,
 Где трепещущим киллер – Господь,
 Признающих то белые флаги,
 То рабочую чёрную кость,
 Проклинающих деньги и тут же
 Запускающих руки в карман...
 С вами будет чем дальше, тем хуже.
 Вы – сырьё отработанных стран.

 Я боюсь вас, таких заражённых
 Этой верой в последний ваш бой,
 Где и умных, и умалишённых
 Вы, конечно, возьмёте с собой.
 Перепутав Небесное Царство
 С кладовыми подземными, вы
 Не своё продаёте богатство
 На распутных пространствах Москвы.
 
 13.М.А.
 
 ПОСЛЕ МЕНЯ
 
 Поздно руки вздымать и ночами вздыхать.
 Этот мир повторяет былые уроки.
 Всюду лица, которым на всё наплевать,
 Всюду речь, у которой чужие истоки.

 Я закрою глаза, я закроюсь рукой,
 Закричу в темноте Гефсиманского сада:
 – Если стала Россия навеки такой,
 То не надо России... Не надо... Не надо.

 Перепуганный насмерть, забытый в ночи,
 Посреди иудейского вечного царства,
 Я пойму перед смертью: кричи не кричи,
 А придётся пройти через эти мытарства.

 Что ж, идите, идите к подножью Креста,
 По такому знакомому следу Мессии...
 Было грустно, евреи, вам после Христа,
 Погрустите немного и после России.
 
 14.М.А.
 
 ГДЕ ЭТО? КОГДА?
 
 Народ задыхается, пьёт и крадёт,
 В потёмках ложится на дуло.
 И ослик ослепший по родине прёт
 Телегу, где память уснула.

 Нас предки уже ни за что не корят,
 Наш век умещается в кварте.
 Торопится время, а стрелки стоят,
 Как реки на контурной карте.

 Ну что же, Россия, не жни и не сей,
 Ведь рушится русское царство
 В египетской полночи, где Моисей
 Выводит евреев из рабства.
 
 15.М.А.
 
 Я УСТАЛ

 Я никто. Я больной и усталый.
 Меня бросила Родина-мать.
 И большие слоистые скалы
 Мне не хочется больше ломать.

 Этот мир мне враждебен и жуток.
 Всходит в небе звезда торгаша;
 И ликует огромный желудок
 Там, где раньше светилась душа.
 
 16.В.Н.
 
 ИНФОРМАЦИОННОЕ ПОЛЕ
 
 А небо будущим беременно...
 
 Осип Мандельштам
 
 1.
 
 В тех измерениях иных,
 Нисколько нематериальных,
 Где нет ни мёртвых, ни живых,
 Где царство судеб неслучайных,
 Где равнозначны меж собой
 Разбросанные по пространствам
 Святой и грешник и – любой,
 Кто здесь хотя бы жить пытался.

 В тех неразгаданных полях
 Пасутся души мировые,
 И с ними можно на паях
 Решать проблемы долговые.
 К ним обращаемся – увы! –
 Когда петух нас клюнет смачно,
 И вопль идёт из головы...
 Но голова там мало значит.

 А в наших слабеньких сердцах,
 Что только биться и умеют,
 Сидит и заправляет страх,
 И Чаша Мира тяжелеет...
 И даже те, кому сам Бог
 Принёс своё «Христос Воскресе!»
 Своим натруженным горбом,
 Не улетают в поднебесье.

 И что же там тогда поют
 Без перерыва херувимы?
 Но на младенцев воду льют
 И строем ходят на крестины.
 И Русь с поломанным хребтом
 Ползёт в крови реформ и пьянства,
 И старый поп грозит крестом
 Её разрушенным пространствам,

 Где только кладбища в цветах,
 Где столько храмов-новоделов,
 Где грудь – в крестах, где бл.дь – в кустах,
 Где даже водка надоела,
 Где рассыпается с небес
 Застывшей кашей иудейской
 Десерт, который кто-то съест
 Со всей халявою расейской.

 «Возьми смирение моё!» –
 Глас вопиющего урода.
 И Он берёт – и Небо ждёт
 Последней жертвы от народа.
 А вымирающий народ,
 Уже способный на закланье,
 Своей Голгофою идёт
 От Магадана до Рязани.
 
 2.
 
 Когда мы выйдем торговать
 В своих рубахах по колено,
 Китайцев доблестная рать
 Рассеется по всей Вселенной.
 У нас попробуй не купи!
 С такою волей непреклонной
 Торговлей родину крепи,
 Как раньше было – обороной.

 Пласты смещая и смущая
 Всех тех, кто «средний класс» зовётся,
 Художники идут в мещане,
 Торгуя всем, что попадётся.
 Наш «средний класс» – наш класс торговцев!
 Отцы в гробах перевернулись!
 А что ещё нам остаётся
 На перекрёстках бойких улиц?

 Задвинуть бабушек-старушек
 Из первой лиги во вторую,
 На розовых смотреть хохлушек,
 Как на свиную отбивную,
 Топтаться у лотков-корытец,
 Торгуя рыбкой золотою,
 Смотреть как нищий ясновидец
 Подарит дуре неземное?..

 А корабли под парусами
 Из своего второго Крыма
 Уходят, славя голосами
 Падение любого Рима.
 На тех холмах сидит – Блудница,
 А Иоанн конкретным взором
 Глядит, как плавится столица,
 Оставленная мародёрам.

 И Первый Ангел, Первый Ангел
 Трубит, открыв свою охоту,
 И первым встанет белый Врангель,
 Ходивший в церковь по субботам.
 На кораблях земных и бренных
 От полуострова гражданской
 Он плыл к себе, за край Вселенной,
 На крест любви и долгих странствий...
 
 17.М.А.
 
 БЕГСТВО

 На пароходе – музыка и спирт,
 И круговерть немыслимого вздора.
 За борт летят солдатики, как шрифт
 Ненужного теперь уже набора.

 Судьба взаймы, и Родина в заклад.
 Заказан путь к пылающим цицерам.
 И третьи сутки кажется закат
 Кроваво-красным – белым офицерам.

 Ночной туман холодный, словно лёд,
 И боль, и дым, и головокруженье...
 А пароход всё медленней плывёт,
 Как будто рвёт земное притяженье.
 
 18.М.А.
 
 ВЕСЁЛЫЙ ДОМ
 
 Летят минуты – боль сквозная.
 А дело божье таково:
 Мы лепим прошлое, не зная –
 Зачем оно и для кого.

 Там всё острее пахнет мята,
 Там мир прекрасен без прикрас.
 Там всё, что дорого и свято,
 Уже обходится без нас.

 Но от досады умирая –
 Как ненавистный сердцу плен –
 Я разрушаю стены рая
 До основанья. А затем...

 Леплю огонь и дым пожара,
 Живьём сгоревшего коня;
 И маму в центре Краснодара,
 Уже проклявшую меня.

 Леплю избу, горшки на тыне,
 Тропинку, речку, коноплю...
 Потом леплю тоску о сыне
 И боль отцовскую леплю.

 О, эта боль! Она – как море!
 Как белый парус на волне...
 И пьяный доктор в коридоре,
 И две решётки на окне.

 Леплю, леплю. Сегодня, завтра.
 Леплю бессилие и страх,
 И в лабиринте минотавра
 Тесея с ниткою в руках.

 Не предъявляя иск к оплате,
 Почти раздавленный, больной,
 Леплю, леплю... Один в палате,
 Когда-то вылепленной мной.
 
 19.М.А.
 
 КТО Я? ЧТО Я?
 
 Небу ль ясному внимаю,
 Ветры ль буйные бужу,
 Что за жизнь? Не понимаю.
 Что за путь? Не разгляжу.

 Посреди земного вздора
 Поздно азбуку учить.
 Я и танца от танцора
 Не умею отличить.

 Ах вы ягоды-цветочки,
 Непонятный жребий мой...
 Умирая в одиночке,
 Я заведую тюрьмой.
 
 20.М.А.
 
 ЛЕДОХОД
 
 Не зря мы ждали у причала.
 Река, почти что не дыша,
 Как поезд, дёрнулась сначала,
 Потом вздохнула и пошла.

 Скрутились змеями потоки,
 Стряхнули синие горбы...
 И были льдины одиноки
 В расколе жизни и судьбы.

 Вздымая к небу тучи пыли,
 Под очарованной луной,
 Они ещё все вместе плыли,
 Но умирали по одной.

 Они скрипели, голосили,
 Но уносились в море тьмы...
 И так же ты, моя Россия,
 И так же мы, и так же мы.
 
 21.М.А.
 
 ТАЙНА ОСЕННЕГО ПИСЬМА
 
 Мне письмо прислали дети
 И с рисунками тетрадь.
 Не велят мне в Шелехмети
 Эти дети – умирать.
 Дети мудрые, как Вишна,
 Пишут, с богом заодно:
 «Не грустите, дядя Миша,
 Мы приедем к вам, на дно.
 Мы дадим еды собаке,
 И на чуровом песке
 Мысли чёрные, как раки,
 Сварим в вашем котелке.
 Будем слушать вас за чаем,
 Много дней и много лет.
 Мы от вас души не чаем
 Потому что вы поэт!»
 Я курю, смеюсь и таю,
 Пью наливку под луной
 И всю ночь письмо читаю,
 Сочинённое женой.
 Надо мной худая крыша,
 Перекошено окно...
 «Не грустите, дядя Миша,
 Мы приедем к вам, на дно».
 
 22.М.С.
 
 СОЗЕРЦАНИЕ
 
 В сердце, расколотом Иродом-кесарем,
 В небе распоротом – Крест несу, Крест
 Или Первого – слева,
 Как Нового Первенца.
 – Лестница! Господи, Господи!
 – Лествица!
 
 SILENTIUM
 
 Родилась.
 
Метафизическая сущность гармонии теснейшим образом связана с христианским пониманием времени. Гармония – это кристаллизировавшаяся вечность*, она вся в поперечном разрезе времени, в том разрезе времени, который знает только христианство. Все мистики энергично отвергают вечность во времени, принимая этот поперечный разрез, доступный только праведным, утверждая вечность как сердцевину времени: христианская вечность – это кантовская категория, рассеченная мечом серафима.
 
 Осип Мандельштам
 
 —

 Я живу в тебе,
 А ты живёшь во мне.
 Ты – слово, а я – музыка.
 Ты – суть, а я – движение,
 Животворящая гармония стиха.
 Безмолвие, как кристаллизовавшаяся вечность*

 —

Рим железным кольцом окружил Голгофу: нужно освободить этот холм, ставший греческим и вселенским. Римский воин охраняет распятье, и копьё наготове: сейчас потечёт вода: нужно удалить римскую стражу... Бесплодная, безблагодатная часть Европы восстала на плодную, благодатную – Рим восстал на Элладу... Нужно спасти Элладу от Рима. Если победит Рим – победит даже не он, а иудейство – иудейство всегда стоит за его спиной и только ждёт своего часа – и восторжествует страшный противуестественный ход истории – обратное течение времени – чёрное солнце Федры.
 ‹Конец декабря 1916 – январь 1917›
 
 Осип Мандельштам
 
 23.М.А.
 
 РОДИНА НЕ ВИНОВАТА
 
 Дремлет шестая палата.
 Врач говорит над врачом:
 «Родина не виновата,
 Не виновата ни в чём».

 Тихо, уже на рассвете,
 Тает дыханье врача:
 «Я бы хотел перед смертью
 Поцеловать палача».

 Очи потом пятаками
 Врач закрывает врачу.
 Боженька над дураками
 Держит святую свечу.

 И от зари до заката
 Плачет палач с палачом:
 «Родина не виновата,
 Не виновата ни в чём».
 
 24.М.А.
 
 МОРОК
 
 Ходит грач по земле, верещит, словно зуммер,
 Над рекою клубится берёзовый дым.
 Боже мой, я не спятил, не спился, не умер,
 Не зарыли меня на погосте живым!

 Возвращаюсь домой с озарением Бога,
 Без тоски и печали, без глупых потуг...
 А у печки сидит перепуганный Гоголь,
 И туманятся мёртвые души вокруг.

 Только искры и дым вылетают из вьюшки,
 Гоголь смотрит в огонь и рассудком сорит...
 Но смеётся в огне несгорающий Плюшкин,
 И Коробочка тоже в огне не горит.

 И шурша золотистым пакетом попкорна,
 Словно рёбрами новых и старых годин,
 Входит в дом Селифан без штанов и поклона:
 «Бричка ждёт за воротами, мой господин!»
 
 25.В.Н.
 
 В СТОЛИЦЕ ВРЕМЕННЫХ ПРАВИТЕЛЬСТВ
 
 В столице временных правительств
 И делового беспокойства
 В пивной гуляют – ясновидец
 И наш разведчик из посольства.
 На двадцать долларов всего-то...
 Пока доходы позволяют,
 Они глотают антрекоты
 И пивом жажду утоляют.
 Они привыкли к европейству,
 Как привыкает, несомненно,
 Тот – к правде, этот – к лицедейству,
 Как мы привыкли – к переменам...
 Так после всяких долгих странствий
 Страна им создает удобства,
 Но обвинить счастливых в пьянстве
 Несчастным – вряд ли удаётся.
 Счастливчик, он по жизни – прушник!
 Он прёт, как танк, напропалую.
 А ясновидец, или «грушник»,
 Он чует Третью Мировую,
 Когда она ещё по высшим
 Гуляет планам поднебесным...
 Обед для них не будет лишним,
 А разговор неинтересным.
 Они потом вернутся в Лого
 Большой Игры и каждой фразой
 Начнут цитировать другого –
 Что повышает рейтинг сразу.
 А тут сиди орлом двуглавым,
 Но только крыльями не хлопай,
 И упивайся высшей славой,
 И издевайся над Европой...
 Живуче племя колдовское!
 Вождь умирает – жрец хоронит...
 Он смотрит в будущее злое
 И погребение готовит.
 И знает он, что мир непрочен,
 Что каждому мужчине битва
 Лишь предстоит. Он знает точно.
 И он берёт ещё пол-литра...
 В Москве, в последний год столетья,
 В пивной, под дождичек осенний,
 С их губ слетают междометья,
 Как боевые донесенья.
 А, впрочем, кто кому доносит?
 Лежит держава под ногами,
 И в головах гуляет осень:
 Сучит, сучонка, сапогами!
 Как в этом мире всё непросто:
 В пивной – сегодня, завтра – в морге!..
 И то ли граф ты Калиостро,
 И то ли ты – товарищ Зорге!..
 Тоска меж кружками осела,
 Расейская, непоказная...
 И девушка в пивной запела,
 Как канарейка подсадная.
 Она, конечно, пела плохо.
 Темна заплёванная сцена.
 И тут разведчик вспомнил Блока,
 И прослезился откровенно.
 А осень теребила лужи,
 И в их судьбе благополучной
 Достигли совершенства души,
 И жизнь уже казалась скучной,
 И открывалась наизнанку
 Какой-то третьей половиной...
 Они играли в несознанку,
 И тайна пролетала мимо.
 Но мимолётные виденья
 Тем хороши, что мимолётны!
 Когда закроют заведенье,
 Они залезут в звездолёты
 И к планам улетят далёким,
 К местам боёв и операций...
 Был ясновидец – лжепророком,
 Да и разведчик – педерастом!
 
 26.М.А.
 
 НА ОКРАИНЕ РУССКОЙ ДУШИ
 
 Завивается дым до Парижа.
 В окруженье венков и свечей,
 Догорает московская биржа,
 Согревая российских бичей.

 Сокровенные дали погасли,
 И пуская в расход барыши,
 Старый друг пропивает богатство
 На окраине русской души.

 Небосвод неприступен и грозен,
 Старый друг всё пьянее и злей.
 Это шапку бросает он оземь –
 Из двухсот двадцати соболей!

 Хороша эта жизнь и превратна,
 Но в земные попав невода,
 Он кричит, что вернулась обратно
 Убежавшая в море вода.

 – Боже мой! подступает всё выше! –
 Он кричит, разбивая стакан;
 И бежит на высокую крышу,
 А вдогонку ему – океан!

 И стоит над водой, не старея,
 Освящённый законом бандит;
 И глазами Колумба и Грэя
 В безвозвратные дали глядит.

 И восходят из древних преданий,
 Из утраченных тайн и теней
 Континенты его ожиданий,
 Силуэты его кораблей.

 Тянет руки он: «Господи, сущий!
 Я теперь перекатная голь,
 Не найти мне берёзовой рощи,
 Где навеки уснула Ассоль!»

 Он безумно глядит на Европу,
 Головою трясёт: «Ай-я-яй!»
 И кричит мировому потопу:
 «Заливай, этот мир, заливай!»

 И хохочет: «Подумаешь, жалость!
 Разливай по стаканам и пей!»
 Боже мой! Ничего не осталось
 От двухсот двадцати соболей!
 
 27.М.А.
 
 ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

 Опускай меня в землю, товарищ,
 Заноси над бессмертием лом.
 Словно искорка русских пожарищ,
 Я лечу над сгоревшим селом.

 Вот и кончились думы о хлебе,
 О добре и немереном зле...
 Дым отечества сладок на небе,
 Но дышать не даёт на земле.
 
 28.М.А.
 
 НЕ ОТВЕТИШЬ
 
 Навалилась усталость...
 За окошком темно.
 Что прошло, что осталось?
 Да не всё ли равно!

 Что за страшная сила
 И откуда, бог весть,
 Нам с тобой подменила
 Всё, что было и есть?

 Мы не те и не эти
 В нас клубится тоска.
 И рождаются дети
 С сединой на висках.

 Тлеет Русь, словно ветошь,
 Гаснет меч-кладенец...
 И отцу не ответишь,
 Наш ли Ржев наконец...
 
 29.М.А.
 
 ОТ ВОЛОКОЛАМСКА ДО ИСТРЫ
 
 От Волоколамска до Истры,
 Не сбросив цепей и оков,
 Лежат под землёю горнисты
 Сибирских и прочих полков.

 Поникли сосновые кроны,
 И снова, пророча беду,
 Кружатся над Русью вороны,
 И Сталин смеётся в аду.

 Туманы скользят по низовью,
 Ночное безмолвие для...
 И всё ещё дымом и кровью
 Родимая пахнет земля.

 Но зреют другие погоды,
 Где мы, изгибаясь в дугу,
 Все крепости наши и доты
 Без выстрела сдали врагу.

 От Истры до Волоколамки,
 В тумане то клином, то в ряд,
 Как будто немецкие танки,
 Бандитские замки стоят.
 
 30.М.А.
 
 ЧИЧИКОВ КУПИЛ
 
 Родина – опасная, как бритва,
 Мне грозит сумою и тюрьмой.
 Кажется, спасения не видно,
 Но чудесен промысел святой!

 Зарастает рана ножевая,
 Гильотина горло не берёт.
 Тот, кто умер, снова оживает.
 Тот, кто ожил, снова не умрёт.

 Не подвластны мороку и зелью,
 Сиротливо помня обо всём,
 Мы, как снег, спускаемся на землю,
 Как морозы, зреем и растём.

 Пусть сменились облики и лица,
 Подчиняясь беглым временам.
 Мы приходим к тем, кто нас боится.
 Мы их знаем всех по именам.

 Мы идём меж пепла и окалин,
 Как когда-то Разин на Москву.
 Так коса ломается о камень,
 Так алмаз проходит по стеклу.

 Не спасут ни доллары, ни злато
 Тех, кто мир насилия лепил.
 Вот и всё, наперсники разврата!
 Бог вас выдал. Чичиков купил.
 
 31.М.А.
 
 ВЕТЕР

 12.12.2012
 
 Один, на рассвете, с тоскою ворон,
 Беснуется ветер на сорок сторон.
 Играет ладами кромешной тоски
 Над долгими льдами кричащей реки.
 Ломает суставы промокших лесов,
 Сметает заставы уснувших богов,
 Он мстит и карает, клянётся в любви
 И лёд отрывает, как тромбы в крови.

 И вновь, без вопросов, как боль или стон,
 Двенадцать матросов идут за Христом.
 
 —
 
 Вы должны были, братья,
 Устоять, как стена,
 Ибо  мёртвых проклятье –
 Эта кара страшна.
 
 Александр  Твардовский

 Мне не нужно победного савана –
 Этой свадебной лжи человеческой.
 Я вкусила бы красного сахара
 С опалённой ладони отеческой.
 
 Марина Сергеева-Новоскольцева
 
 32.В.Н.
 
 ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД
 
 Над Россией кремлёвские звёзды горят.
 Выходите, солдаты, на последний парад!
 На священный парад. На Победный.
 Разверните знамёна, примкните штыки.
 Долг последний – печатные ваши шаги.
 И ударит вам колокол медный.

 Звук его будет чистым, как имя страны,
 Чьи герои когда-то вернулись с войны,
 Опалённые и молодые.
 Раз в полвека в России особый парад:
 В бесконечных шеренгах солдаты стоят,
 Здесь и мёртвые, здесь и живые.

 Вы пройдёте парадом по горькой земле.
 Вся дорога – в цветах, вся Россия – во мгле.
 И бездарны правители ваши.
 Но последний ваш Маршал ведёт вас туда,
 Где сверкает последняя в небе звезда
 И победные слышатся марши.

 И за вашими спинами солнце встаёт,
 И петух, самый первый, вот-вот запоёт,
 На полвека всего припозднившись.
 На трибунах уже занимают места,
 И уходит, под тяжестью страшной Креста,
 Век Двадцатый, ни с кем не простившись.
 
 33.М.А.
 
 ВЕСНА. 1945 г.
 
 Твой голос, победа, растерян и тонок.
 Ты станешь не скоро святого святей.
 На сорок дворов сорок пять похоронок,
 Сравнявшие разом отцов и детей.

 Хватает упорства ещё и терпенья,
 Но скажет угрюмо безногий Демьян:
 «Все травы скосила коса до цветенья,
 И травы не бросили в землю семян».

 Потом он подтянет штаны из поскони,
 Покатится в темень хлопот и забот.
 А бабам приснятся здоровые кони,
 Ведущие борозды за горизонт.

 От счастья случайного сердце займётся,
 Назад заторопятся стрелки часов...
 Но кончится ночь и поднимется солнце,
 И сильные кони не выйдут из снов.

 И вновь приближается вешняя вспашка,
 И бабы впрягаются в плуг тяжело.
 Девятое мая. Мужская рубашка
 Висит на верёвке – одна на село.

  —

5-я часть:
ИСХОД

Передо мною шёл огнистый столп,
И я считал шаги несметных толп...

Александр Блок

1.М.А.

АЛЕНЬКИЙ

Всюду творятся гадости.
Только звучит во тьме:
«Мир твой прекрасен, Господи,
Словно цветок в тюрьме!»

Видишь, какой он маленький,
Весь беззащитный, ах!
Словно цветочек аленький,
У сатаны в руках.

2.М.С.

О ТАЙНЕ ИСКУПЛЕНИЯ
Flammeum

Цена ли крови – тридцать монет?
Цена ли спасения – труд тела?
Что есть произвольное или непроизвольное телесное страдание без истинного покаяния?

Иуда долг вернул. Вступая в телесный подвиг, вернём и мы.
Но что сии сребреники? Цена ли крови?.. Цена страдания?..

Предатель не покаялся. И не прощён. Но Пётр прощён – сей камень, источивший слёзы...

«И удариши в камень, и изыдет из него вода, и да пиют людие...» (Исход 17, 6). Сей есть Христов прообраз.

Последуем Ему, единому воистину верному, мы, предатели!
И да отверзет Господь наши каменные сердца, и заплачем...

Но слёзы – цена ли крови?

Измерьте глубиною покаяния глубину страдания Христова на кресте. Оно безмерно – неизмеримо человеческою мерою. Слезам же мера есть.

Нам нечем заплатить! И есть надежда лишь на милость...

  —

ВЫБОР

– Кедр, я – Заря!
– Первый!
– Воистину Первый!

Тонкая горящая полоса говорящего Света –
Взлётная полоса души.

  —

Оглохла, ослепла, упала лицом – в асфальт.
Дахау, Освенцим, Майданек и Бухенвальд.

Последние слепки. Конвой говорит: «Пора!»
Свинцовые слепни. Как жарко горит трава!

Как страшно, как странно ослепнуть в борьбе с собой.
Над смеркшейся славой рыдает степной огонь.

Как странно, как больно впаяться в горячий гарт
Под вечное «Вольно!» –   
Да грянет победный «Старт!»

  —

СОЗЕРЦАНИЕ

Близ алтаря лежала, содрогаясь,
Огромная, красы отменной лань,
И кровь её в последних муках жизни
По ступеням рекой струилась алой.

Еврипид  (перевод И. Анненского)

Наш мир:

Дух – Библия, Душа – Эллада, Тело – Рим.
Мир умирает. Погибает наследница мира – РОССИЯ, как некогда Троя.

А дочь твою сегодня солнце зрело
Живою, мёртвою и вновь узревшей свет.

Еврипид (перевод И. Анненского)

3.М.А.

РАНЫ ПАТРОКЛА

Совесть моя, как дорога, промокла,
Облако памяти сыплет дождём.
Милая женщина, раны Патрокла
Штопать не надо на теле моём.

Смерть подгадала и время, и место,
Видно, не зря её любит Гефест.
Милая женщина, мать и невеста,
В Трое отныне не будет невест.

Длинными тенями падают стены.
Плавают белые чайки в крови.
– Всё это ради Прекрасной Елены?
– Всё это, милая, ради любви!

Греки во тьме погуляли не хило,
Всё ещё слышатся стоны и вой...
Завтра ты станешь женою Ахилла,
Но через полчаса будешь вдовой.

Зрение тает, туманятся окна,
Не рассчитали мы хода конём...
Что же ты плачешь и раны Патрокла
Штопаешь молча на теле моём?

Вот и двоится оконная рама.
– Милая, милая, кто там идёт?
– Спи, мой возлюбленный. Тень от Приама
Жертву вечернюю к храму несёт.

  М.С.

Египет. Пирамида – это откровение.
Четырежды три – Один.

4.М.А.

СОН ФАРАОНА

Предвечерняя ясность, предвестие смерти.
Смерть не ведает рамок, не знает межи.
Она рвёт паутины, оковы и сети,
Она гасит в пустынях свои миражи.

Незнакомая женщина смотрит сестрою,
Не сходя с заповеданных богом орбит...
Мы натешились этой короткой игрою,
Словно дети, впервые познавшие стыд.

Опадает листва, облетают химеры,
Наши мысли, как зимние гнёзда, пусты.
Есть ещё корабли, но всё это – галеры,
Где гребут, как невольники, наши мечты.

Моя даль утомилась, свернулась, ослепла.
Над моею душой – пирамида из плит.
И не жду я уже возрожденья из пепла,
Потому что мой пепел над морем летит.

На ветрах, на семи, что пришли ниоткуда,
Я лечу, не пытаясь собраться в комок...
Мне не больно уже. Это главное чудо.
Я в него ещё утром поверить не мог.

Только звёзды и ночь, только даль без предела,
Никаких тебе вёсел, пиши, парусов...
Пораженье? Победа? Какое мне дело
До летящих за мной человеческих слов?

5.М.А.

КЛЕОПАТРА

Скоро дворик листвою засыпет,
Я богам фимиам воскурю,
И тебя, как горящий Египет,
До начала зимы покорю.

Это снова судьба-миниппея
Наполняет свои короба.
Тонут в море галеры Помпея,
Строит ратников Энобарба.

И в тумане застывшего кадра,
В беспросветных созвездьях родства,
Слышу я, как тебя, Клеопатра,
Распинает людская молва.

Я поверить наветам не вправе,
Я тобою одной вдохновлён.
Но за дверью таится Октавий,
Как коварство последних времён.

Словно облако взбита подушка,
Ты меня обдаёшь ворожбой.
Я не знаю, что это ловушка
И что смерть притворилась тобой.

Ты напиться даёшь мне с ладоней,
И ни в чём никого не виня,
Выдыхаешь: «Антоний! Антоний!
Ты умрёшь и забудешь меня!»

И на карты взираешь недобро,
Не скрывая испуга и слёз,
И, в шкатулке укрытая, кобра
Всё грядущее видит насквозь.

И в разливе последнего марта
Говорю я во тьме золотой:
«Я сегодня умру, Клеопатра,
Но мы встретимся снова с тобой!»

И века над землёй пролетели,
И в сиянье другого огня,
Заслоняясь рукою в постели,
Ты ещё не узнала меня.

Ничего! Я забвеньем не выпит!
Я всё ту же пытаю звезду...
И в тебя, как когда-то в Египет,
Всё равно я сегодня войду!

6.М.А.

И Я – БРУТ

Я уснул один, под липами.
И ко мне пришёл гонец,
Словно к Бруту под Филиппами,
Словно к Гамлету отец.

Тот, что знает всё заранее,
И, вставая над судьбой,
Отбирает для заклания,
Посылает на убой.

Он стоял к закату профилем,
Волновался, словно дым;
И казался Мефистофелем
Постаревшим и больным.

Осыпалась липа листьями
На макушку октября.
Он сказал: «Я знаю истину,
Ту, что мучает тебя».

Пахло ладаном и мускусом
Он, как кошку, гладил тьму;
И почувствовал я с ужасом,
Что готов внимать ему.

Я кивал башкою белою,
Изгибался, словно прут,
Но я знал, что завтра сделаю
То же самое, что Брут.

7.М.А.

ИАКОВ

Канат, не рвущийся в геенне,
Крестообразные ступени –
К последней Крепости из огненного гроба...

Марина Сергеева-Новоскольцева

Много тайных утрачено знаков...
Как побитый камнями изгой,
В теле Гоголя плачет Иаков,
Заблудившись в тумане его.

Подчинённый неведомым путам,
Собирая мечты и гроши,
Он взбирается вверх, по уступам
Неизведанной русской души.

По пескам золотым, по отрогам
Он ползёт, повторяя витки...
И в ночи просыпается Гоголь
От чужой непомерной тоски.

Не желая ни зрелищ, ни хлеба,
Он живёт на земле, как во сне,
И кричит в неприступное небо:
«Боже! Лестницу! Лестницу мне!»

Над Невою, над злобой поляков,
Гоголь лезет, прощая врагов...
Но вцепившийся в ноги Иаков
Не пускает на небо его.

8.В.Н.

МЫ СМОТРИМ

Мы смотрим на свою страну,
А Время трогает струну...
И разорвётся сердце
У неединоверца.

9.М.А.

ТЫ ЗАБЫЛА
Притча

Исаак был сорока лет, когда он взял себе в жену Ревекку...
И молился Исаак Господу о [Ревекке] жене своей, потому что она была неплодна;
и Господь услышал его, и зачала Ревекка, жена его...
Исаак же был шестидесяти лет, когда они /близнецы/ родились [от Ревекки].

Бытие 25, 20-26

Ты забыла еврейскую мудрость, о, Русь!
Ты забыла, что каждый исход без возврата.
Как Иаков во тьме, я за пятку держусь,
За холодную пятку ползущего брата.

Ощущая всей кожею мамин надсад,
Одолев неизбежное наполовину,
Мне бы дёрнуть его, затащить бы назад
И на горле его затянуть пуповину.

Мы ползём на просвет, пробираясь вперёд,
Приближая к себе небывалую драму...
Я ведь помню и знаю, что брат подрастёт,
И зарежет меня, и убьёт мою маму.

Но Ревекка устало лежит на боку,
Ей мерещится даль и сыновняя слава...
И кричу я всю ночь, но сказать не могу,
Чтоб она придушила меня и Исава.

Я кричу, но не помню звучания слов,
И отец мой глядит на меня без укора.
Вот и вызрели, как предсказанья богов,
В чреве юной Ревекки – Содом и Гоморра.

10.М.А.

ПРЕДАЛ Я

Крикнет мне родина – не отзовусь,
Я уже предал великую Русь.

Верность – для мёртвых, а стыд – молодым.
Родина в небо уходит, как дым.

Время меняется, нас не щадя,
Вымрут индейцы, что съели вождя.

Свечку поставлю. Умоюсь. Утрусь.
Спи, моя родина, спи, моя Русь.

Если не можешь светить и гореть,
Лучше уснуть и во сне умереть.

Здесь, под нелепым оскалом орла,
Кто тебя вспомнит? Была? Не была.

11.В.Н.

КОГДА РАСКАЕТСЯ ИУДА

Когда раскается Иуда
И бросит сребреники наземь,
«Куда девать их?» – спросят люди,
Чьи слёзы превратились в камень.

– Одна земля для погребений,
Что назовут «Землёю Крови»,
На поколенья поколений
Пусть ляжет камнем в изголовье!

И каждый странник, погребённый
В земле горшечника когда-то,
Есть блудный сын, невозвращённый
В свой дом – Отца, сестры и брата.

12.В.Н.

СТРАХ

Где же этот покой иной,
И куда мы бежим, куда?..
Нараспашку – весь мир земной!
Встала в небе моя звезда.

Это страшно, когда она
Так повиснет... Я что – пастух?..
Это значит – моя война?
Это что же – одно из двух?

И, как заяц степной, стремглав,
По ночной и чужой земле
Побегу, поскачу  средь трав
И деревьев в сухой золе,

Чтоб из холода – в жар слепой,
Чтобы лапы свои поджать,
Чтобы неба не слышать вой,
Чтобы было куда бежать!

И с высоких таких высот,
До которых не нам, увы!
На бегущих своих сирот,
Улыбаясь, взирают львы.

И под лапами львов песок
Начинает быстрее течь,
И мой заячий голосок
Не сумеет меня сберечь.

Зайцы криком кричат детей!..
Проливается с неба свет!
От мгновенных таких смертей
Никакого рецепта – нет.

И не слышать бы этот хруст,
И не видеть бы те следы...
А какой есть у зайца груз,
Кроме груза его беды?

Кроме страха его и слёз?
Кроме дрожи его слепой?
Кроме планов его – всерьёз?
Кроме мысли, что он – живой?

Остаётся какой-то шанс,
Что помилует небо нас...
Что отпустит нас восвоясь,
Львиным рыком вослед смеясь.

13.М.А.

ГЛАЗА ИУДЫ

Я эту земную судьбу не люблю,
Живу в ожиданье разлуки,
И воздух губами нездешний ловлю,
И слышу нездешние звуки.

К чему мне озёра, ветра, зеленя,
И вечность – короче записки?
Зачем мне надежда, душа и земля,
Где нет постоянной прописки?

Река холодна, а долина пуста,
Любое прозрение – слепо.
И смотрит Иуда глазами Христа
В огромное синее небо.

14.М.А.

МАЛЬЧИКИ МОИ, ДЕВОЧКИ

Звук запоздалой сирены
Вряд ли услышат во мгле
Девочка, вскрывшая вены,
Мальчик, повисший в петле.

Выросли травкою сорной
Там, где одно вороньё.
Трудно в стране беспризорной
Выжить изгоям её.

  —

В небе не слышится грома,
Лиха в себе не буди.
Чудище обло, огромно,
Ходит с крестом на груди.

Выдохну ночью тревожно,
Крикну в бреду и во сне:
«Родина, жить невозможно
В этой безумной стране!»

Ты продала свою славу,
Спутала нечет и чёт.
Мальчик глотает отраву,
Девочка бритву берёт.

Радуясь травке-гашишу,
Падая в бездну без сил,
Я ли на чёрную крышу
В думах своих не ходил?

Так же вот бились о стену,
И пропадали в хуле
Девочка, вскрывшая вену,
Мальчик, повисший в петле.

15.М.А.

В КОЛПАКЕ – ПОД КОЛПАКОМ

В глухих кабинетах державных прищуров,
Готовый для вечности и для оков,
Я принял опалу и жребий свой чуров,
Полковник осклабился – вон ты каков!

Я вышел на Разина – в дым, в позолоту,
И бросив у сходен тревогу и злость,
Уплыл через Волгу и вышел к болоту,
Где цапли, как капли, светились насквозь.

Я помню, как с ног моих пали колодки,
Как вспыхнуло вдруг краснолесье вдали;
И здесь, в камышах, возле старенькой лодки
Услышал я звуки небес и земли.

Разбитый, униженный, стёганный плетью,
Отринув навеки попов и царей,
Я пел, как поют журавли перед смертью,
Над чёрным болотом, над лодкой моей.

В ответ мне кричали берёзы и утки,
И грозный полковник шептал: «Ого-го».
Он срезал меня, как тростинку для дудки,
Но дудка запела, пугая его.

16.М.С.

ПЕСНЯ ПЕРВАЯ

Тройка. Колокольчики звенят...

Расцветают ландыши на ветру,
Умирают сумерки поутру
Веточками хрупкими на заре?..

Тают первоснежники от тепла,
Улетают ласточки от стекла
Ленточками знобкими на заре...

Стынет перепёлочка на снегу,
Стонет перепёлочка по весне,
Робко, перепевами, по весне –
В чуткую морозную тишину:

Сломится тростиночка Пастушком,
Переток заплещется у межи
И, взволнуясь в спелой звенящей ржи,
Светлым упокоится говорком.

С Широтою скрестится Долгота,
Глубины коснётся Святая Кровь.
Боль моя, Распятая Чистота!
Радость моя тихая и Любовь.

Расцветают лилии на снегу?..
Улетают лебеди от весны?..
Умирают лебеди без воды.
Умирают лилии на песке.

Расцветают ландыши поутру,
Умирают сумерки на заре.
Подари мне, Господи, Высоту
Крестную на Крестной Твоей Горе!

17.М.А.М.С.

Михаил:

ЯРОСЛАВНА

Что это? Сбился с пути ли,
Или я плачу во сне?
Женщина сохнет в Путивле,
Словно трава на стене.

Возле былой коновязи,
Женщина в красном платке
Ждёт возвращения князя,
Родину сжав в кулаке!

Полнится даль ожиданьем...
Женщина – тысячи лет –
Верит, и греет дыханьем
Небо, которого нет.

Мир уже высосан тлёю,
Но, распугав вороньё,
Грозно свистят над землёю
Стрелы раздумий её.

Марина:

К Богу

Точно ласточка бьётся в ладонях: сердцем – к сердцу, сердцем – к сердцу...

– Ты – как бескрайнее голубое-голубое Небо.
– Ты – Земля Обетования Моего.
– Ты – как горний поток, как родник: Радость! Радость! – в Земле Обетования Твоего.
– Листопад. Тихий дождь, бьющий в самое сердце: Свет мой! Свет мой! – это ты, Русь Моя.
– У меня есть крылья...
– Чтобы измерить голубое-голубое Небо?
– Нет, чтобы обнять Солнце!..

Полечу зегзицею по Дунаеви, омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле...
/Слово о полку Игореве/

В сердце Cвета моего скрых сердце твое, да не плачеши рано, да не страждеши тако, Владыко!

ПЕСНЯ ВТОРАЯ:

СВЕТ И СОЛЬ

К Богу

А в Твоих глазах – синева небес,
А в моих крылах – серебристый плеск.
Все мои шторма – у Твоих колен,
Безмятежная высота моя!

На Твоих руках – неморская тишь,
Да растёт в цветах неземной малыш.
В глубине моей, как слеза, купель.
На волнах моих – колыбель.

На Твоих устах – белоснежный хлеб,
На пяти главах – невечерний снег.
Собираю по свету в ладонь мою
Золотую соль и пою.

Я пою под свирель, как сияет Крест,
В Манаимском хоре вечерних звезд,
Голубиный взор в молодой листве,
Лебединый вздрог в синеве.

И в моих глазах – неморская боль,
А в Твоих крылах – неземной огонь.
Все Твои грома – у моих колен,
Безбережная тишина моя!

Точно нижут последние перлы: словом – к слову, словом – к слову...
Вытянувшись в сотню громко звенящих, рыдающих струн*, Бездна стонет:
– Иуда, целованием ли предаёшь Сына Человеческого?

Михаил:

Россия спереди, Россия сзади,
Россия справа, Россия слева,
Россия сверху, Россия снизу.
Россия, Россия, Россия!
Везде, где дышу!
Россия! Россия! Россия!
Ты есть любовь, затаённая во мне!

Марина:

Поэт – недремлющая совесть нации, знамя и слава её духовного лица.
Когда народ духовно тяжко засыпает, то дело совести – возвысить голос, и воздвигается поэт, чтобы перестрадать нечестие народа внутри себя...
Великий человек не отрекается от своего креста, не покупается, не подкупается, и потому искреннее слово его обретает силу обоюдоострого клинка.

Будет утверждение на земли на версех гор...

Св. Давид

О, исторгни ржавую душу!
Со святыми меня упокой,
Ты, Держащая море и сушу
Неподвижно тонкой рукой!

Александр Блок

Востаните, братие!
Рцем Богу нашему Славу
и возблагодарим Христа, умершаго за грешники.
Приидите с мироносицами припадем ко гробу живоносному,
яко камень смерти отвален днесь, и врата адовы сокрушаются Грядущим во отверзшияся нам кровию Его врата небесныя.
Изыдем в сретение со светильники духа горящими и вместе со всеми святыми радостно возопиим:

– Христос воскресе!
– Воистину воскресе!

/Пасха 2001 г./

Радуйся, о Радосте всех радостей,
Марие чистая, Божественная!

Ты Духу соестественна Божественному, в Нем пребываеши всегда преображенна вся и обоженна суть. Единая из всех и паче всех благословенная, Христова Мати сущая, вся тайна света Ты еси.

И Аз, Премудрость Божия, реку Ти и сияю человеческими словесы, во плоти есмь бо, и поклоняютися с Сыном Твоим, Егоже сердцем обнимаеши всегда, Владыку всех, Владычице!

Рцем, Церковь совокупльшая святыня, припадая родителем и прародителем Твоим, терпением и упованием и верою созиждившим в себе престол Твой, высото великая! Святыня силы, неба ширшая, вся вземшая в Себе, глубь тихая, вместившая исток, источник вечного веселия отверзши!

О радосте Праматере, святая Мати всех!
Крин чистоты, вся исполняющий, сияющий везде!
Да будут Тебе вся, елика хощеши, да будет  воля Твоя, яко на небеси и на земли. Да будет Тебе слава, Мати наша, яже еси на небесех.
Аминь.

/21 сентября 2003 г./

*слова Леонида Андреева

18.М.А.

А ТЫ, ЧТО ЖДАЛА

А ты, что ждала над водой Иртыша,
Ты помнишь ли, как обмирает душа,
Над льдами холодными, словно латынь,
Над мхами поверженных русских святынь?
Ты помнишь, как женщины плачут в ночи,
Как кровь проливают в Кремле палачи;
Как вера и слава идёт на распыл?
Ты помнишь, родная? А я позабыл.
Во мне и повсюду – безмолвье и тишь,
Я знать не хочу про замёрзший Иртыш;
Я умер, родная, я сплю и молчу,
И вашей России я знать не хочу.
 
19.М.А.

СЕМЬ ФУТОВ ПОД КИЛЕМ

Семь футов разлуки под килем, уносят матросики трап.
Сейчас мы с тобою покинем Отчизну туманных утрат.

Библейская тайна исхода, как спуск рокового бойка.
И память кричит. И свобода, как Мёртвое море, горька.
 
20.М.А.

СОВЕСТЬ

Какое там, к чёрту, запечье, тем паче – горячая печь...
Всё ближе чужое наречье, всё дальше родимая речь.

Я пью охлаждённую водку. А где-то, уже вдалеке,
Мою допотопную лодку без вёсел несёт по реке.

Летит над долиною поезд, дымится за окнами лёд;
И чья-то собака, как совесть, всё дальше от нас отстаёт.

21.М.А.

И УСТРЕМИЛИСЬ РЕКИ  ВСПЯТЬ

Давным-давно, казалось, что вовеки
Не кончится советское кино.
Как вены, волновались наши реки,
И море было реками полно.

Ещё вчера, до ужаса едины,
Испытывая время на разрыв,
Мы были насторожены, как мины,
Как звук часов, настроенных на взрыв.

Душа молчала, но звенело брюхо.
Скулили ночью помыслы мошны.
И нам свобода, крашеная шлюха,
Казалась лучше мамы и жены.

И вот прошли туманные годины.
Везде разор, разруха и беда,
И русские окраины, как льдины,
Уже плывут неведомо куда.

Ещё беда, как будто бы не горе,
Ещё мы бред отчаянно несём.
Но наши реки, полнившие море,
Бегут назад в безумии своём.

И прозревая вечные мученья,
Предчувствуя бесчисленность смертей,
Вот-вот сшибутся встречные теченья
Перед глазами высохших морей.

22.В.Н.

ОТЪЕЗД

Выбираем страну понадёжней,
Где реформ никаких, ни – последствий,
Где дороги ведут в бездорожье,
Где соседи живут в двух столетьях,

Никуда не съезжая веками,
Где деревья растут, не болея,
Где дорожки – просыпанный камень,
Где мы будем стареть, не жалея.

Рвутся нити и ниточки в душах,
Корабли наши рвутся с причалов...
Этот русский космический ужас –
До конца, и начать всё сначала!

Эти наши пространства-помойки,
Эти наши вожди перестройки...
Наши вороны! Голуби наши!
Чем глупее мы будем, тем старше.

Из страны этой голым уходишь,
Как пришёл в этот мир – в том же виде...
Ни детей, ни себя не прокормишь.
Не в обиде, страна! Не в обиде!

Просто есть ещё тёплые страны,
Просто все мы в душе – партизаны,
Хорошо, что ещё не бандиты!
Хорошо, что ещё не убиты!

Это страшное время Исхода.
Это тяжкое слово «Свобода»
На крыло поднимая, на плечи,
Поведёт нас, и крыть его нечем,

Немонгольское новое иго...
Погуляли в чужом балагане!
Разбудили мы русское лихо,
Как евреи, теперь, как цыгане.

Палисадники – на палестины,
Телогрейки – на шорты и майки,
Распрямляя согнутые спины,
Улыбаясь улыбкою майской.

Наградит нас эпоха акцентом.
Всех ровесников мы переплюнем.
Улетаем вослед диссидентам,
Унося свои косточки в клюве!

23.В.Н.

ПОМЕЧТАЕМ?..

Помечтаем?
Шикарный и дерзкий,
Понимая, что всё понарошку,
Приглашу Вас на пляж королевский,
Положив на коленку – ладошку.
Ах, коленка! – рычаг передачи
В положении чётком «нейтральном»…
Вы, конечно же, скажете: «Мальчик!
Как Вы стали таким аморальным?..»
Но коленка на первую скорость
аккуратно так переключилась...
Расскажу я печальную повесть,
Почему и как так получилось,
Что, бывает порой, озорую.
Так куда же от этого деться?
Перейдём мы легко – на вторую,
Вспоминая счастливое детство.
На второй, без рывков и усилий,
Покачнётся земля под ногами,
И какие-то новые крылья
Нас поднимут в момент над домами,
Унося нас к далёкому морю.
Звёзды! волны! прилипчивый ветер!
И, ей-богу, совсем я не помню,
Как давно мы летаем на третьей.
А иначе – с небес да на землю,
И по линии берега твёрдой,
Догоняя ушедшее время,
Мы однажды пройдём на четвёртой!
Да-а... Пора тормозить. Этим годом
Не пристанет зараза к заразе,
Но боюсь, что теперь задним ходом
Вам уже не успеть, камикадзе!..
И горючее наше сгорело,
И в гражданских правах – пораженье,
И коленка давно заржавела,
И, похоже, сто лет – без движенья.

24.В.Н.

ЗАДРОЖАЛА СВЕЧА

Задрожала свеча, оплывая,
Мир вернулся к истокам своим.
Тёплый свитер, и воды Дуная.
Сигаретный рассеянный дым.

Между войнами есть промежутки.
Эта первая наша зима
Нас заставит надеть полушубки
И топить, чем придётся, дома.

Из окопа видна вся Европа,
Освещённая светом иным,
И, когда досидим до потопа,
Мы поделимся страхом земным.

Европейцы, жестокие дети, –
Как вы учите ваших отцов!
На какой родились мы планете
Под Созвездием Всех Подлецов?

Век Двадцатый уже на распутье.
Водка выпита. Совесть чиста.
И премьер новоявленный Путин
Из Чечении вывез Христа.

25.М.А.

ЧЕЧЕНСКОЕ

Я теперь понимаю чеченскую горькую долю.
Там, на горном лугу, где таится былая война,
Балерина-девчонка проходит по минному полю,
Репетируя роль, для которой она рождена.

На лугу тишина, и весенних цветов полыханье,
За лугами гора и побитое болью жильё;
И зелёнка вокруг, и бандит, затаивший дыханье,
Сквозь прицел автомата с восторгом глядит на неё.

26.М.С.

ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ:

МУСА ДЖАЛИЛЬ

Жить! Чтоб сердца
           предвечным ударом
Сил Отчизне
           прибавить в бою.

Муса Джалиль

Погибал соловушка-соловей
На печаль-сторонушке, на моей,

Где в снегах лазоревых, до зари,
Красные купаются снегири.

Я тебя, соловушка, разбужу,
На колени к Матушке положу.

Ты, живое солнышко, огонёк,
Сердцем бы родимую поберёг.

Полети, соловушка, полети,
На ладони Матушке посвети...

А сверкнёт палящая боль-стрела,
Распластай горящие два крыла,

Мой сынок, соловушка-соловей!
На печаль-сторонушке, на моей,

Где в снегах лазоревых до зари
Красные купаются снегири.

/24 октября 2002г./

27.В.Н.

МОЖЕТ БЫТЬ

В окончание века бумажного,
На поминках его безутешных,
Остаётся нам вволю пображничать –
Да прости Ты нас, Господи, грешных!..
И последнее наше желание
Пусть исполнится полночью звёздной:
А пошли нам на всех наказание –
Посади нас на хлебушек чёрный!
Пусть народы, привыкшие к белому,
Век один посидят на диете,
Станут добрыми, честными, смелыми,
Если кто уцелеет на свете.

28.В.Н.

МАРОККО

Февраль. Налить чернил и выпить!..
Мир – разноцветие страниц.
Иосиф, сосланный в Египет,
Не знал закрытости границ.

Аэропорта арабески.
Мы – на краю чужой земли.
Сидят японцы по-турецки,
Арабы пьют «Сиди Али».

За фантастическим фонтаном
Идёт таможенный контроль.
На прилетевших к океану
С небес глядит Хусейн Второй.

Наш Третий Рим стал третьим миром.
А первый мэр – вторым эмиром,
Когда мы бьём в колокола,
То слышится: «Алла! Алла!..»

И потому зимою – в лето
Летим, природе вопреки...
Мулла, как снайпер Магомета,
На нас глядит из-под руки.

29.В.Н.

ВЕСЫ КАЧАЮТСЯ НЕЗРИМО

Весы качаются незримо.
Год високосный катит в август.
Уже пора бежать из Рима –
Выращивать в пустынях кактус,
Рубить зелёную капусту
В районе города Дубровник,
Вскрывать горячего лангуста,
Сочащегося, как любовник.
На женщин, элемент природы,
Смотреть, сведя их в ту таблицу,
Где в каждой клетке – дух свободы
И позвоночник золотится.
И вся она, что твой подсолнух,
Наполненная семенами...
И это называют – отдых
Под Черногорскими горами.

30.В.Н.

ОХ, ЯЗЫК!

Ох, язык! В нём слова – то ли дерзки,
То ли просто – смешные!..
Если «дом» – это «куча», по-сербски,
Наша куча – Россия!

Ох, славянский язык вредоносный!
Где в нём место – героям,
Если «гордый» по-сербски – «поносный»,
Сохраним – «похороним»?!

Языком этим нужно гордиться!
Красота в нём – иная!..
Если «щёчки» у них – «ягодицы»,
Как я их понимаю!..

31.В.Н.

НОСТАЛЬГИЯ

Как человек с душой имперской,
Я выпью самогонки зверской,
Колбаской местной закушу...
И ностальгию заглушу.

Я здесь сижу, как Врангель новый,
Как буревестник после бури.
О, где ты, поле Куликово?!
О, сколько в нас славянской дури!

Война для трезвых не годится,
Но слава Богу, слава Богу!..
Как нас встречает заграница,
Когда шагаем мы не в ногу!

Мы, россияне, не линейны,
Что Западу известно слишком.
Как завещал великий Ленин,
Нам воздаётся по делишкам.

Какие жёлтые страницы
Истории листает ветер!
Как будто это – Солженицын
Переписал и не заметил.

32.М.С.

НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ

Серебром волны блеснула другу
На стальном мече...

Александр Блок

Обнажив обагрённый меч,
Да пожар пожинает лесть,
Как траве повелела – лечь,
Как душе указала – здесь.

Добровольно под острый серп
На востоке твоей земли...
Как руно в заревой росе,
Плачут снежные ковыли.

Потому что пора гореть!
Только дождь продолжает лить...
А к Любви прислонилась Смерть
И, с креста, попросила пить.

Поражая земную дочь,
Исцелеет земной дракон.
В Балагане терзают ночь,
Восклицая: «Велик закон!»

Обагрив дождевую суть
За семнадцать небесных лет,
Мне земля предложила Путь,
Только я полюбила Свет.

33.В.Н.

КОГДА В НАРОДЕ СИЛЫ НА ИСХОДЕ

Ольге Корзовой

Когда в народе силы на исходе,
Последнее оружие – земля.
Пора нам всем границами угодий
Расчерчивать бурьянные поля.

Пора искать соседей и орудья,
Всем миром возвращаться на круги:
Да в городах останутся не люди, 
А нелюди и скрытые враги.

Они умеют говорить учёно
И объяснять, смотря поверх голов,
Что в мире новом, с водкой кипячёной,
Прибавится китайцев и долгов.

Жрецы науки! Воры-фарисеи!
Ваш Моисей не Жак ли Аттали?
За триста лет вы здесь не обрусели,
Но высосали русские рубли.

Теперь смотрите – мы встаём рядами
И покидаем ваши города.
И нас не взять ни голыми руками,
Ни обращеньем к нищим: «Господа!»

Когда народ ведут его пророки
В пески пустынь, по крови и костям,
Лишь верные увидят на Востоке
То, что не снилось «умным» и «гостям».

Но сила из земли исходит в жилы,
И зов её нас манит, как магнит,
И русские, на удивленье, живы
Всё потому, что Бог благоволит.

Один спасённый – тысячи героев!
И что нам жизнь без радости сердец?
Нас мать-земля накормит и устроит.
И жизнь продлит небесный наш Отец.
 
  —
 
 6-я часть:
 ОТЕЦ
 
 Туда, туда, смиренней, ниже, –
 Оттуда зримей мир иной...
 
 Александр Блок
 
 1.В.Н.
 
 С КЕМ ГОВОРИТЬ, КАК НЕ С ТОБОЙ
 
 С кем говорить, как не с Тобой,
 Из проса слов непросолённых,
 Не выбирая путь иной,
 Как сумасшедших и влюблённых.

 Да, не от мира мы сего!
 Чем дальше путь, тем тяжелее...
 Но мы-то знаем, для чего
 Ходил Христос по Иудее.

 И, начиная путь в Дамаск,
 Мы завершим его не раньше,
 Чем обменяет Небо нас,
 Непомнящих, на настоящих.
 
 2.М.А.
 
 ОТЕЦ ЗАБЫВШИЙ
 
 По Симоне Вейль
 
 Он вошёл в мою комнату. Вздрогнул
 За окном оловянный закат.
 Он мой лоб молчаливо потрогал,
 Он сказал мне: «Ты сам виноват».

 «О, несчастный, – сказал он, – на склоне
 Из-под ног ускользающих лет,
 Ты моих повелений не понял
 И в тебе умирает поэт».

 «О, пойдём же, – сказал он, – со мною»,
 «Ты готов?» – Я ответил: «Готов».
 Мы пошли над холодной рекою,
 Над равниной печали и снов.

 Мы пошли в золотом пересверке
 Человеческих мыслей и грёз,
 И тонули безмолвные церкви
 В океане бессмысленных слёз.

 Всюду были какие-то тени,
 В мире было темно и мертво.
 Он сказал: «Становись на колени,
 И молись на себя самого!»

 И уже начиная клониться,
 Поводя деревянной рукой,
 Я сказал: «На кого мне молиться?
 Я не ведаю, кто я такой!»

 Он сказал мне сердито и строго:
 «Утони в темноте и в мольбе,
 Ибо смерть и бессмертие Бога
 Пребывают от века в тебе!»

 Я упал на колени, и робко
 Осенил безнадёжным крестом
 Всё, убитое мною до срока,
 Всё, что предал я в мире земном.

 Я стоял перед ним, погибая,
 В сотый раз виноват без вины;
 Он смотрел на меня, не мигая,
 Как иконы глядят со стены,

 И опять, за чертой назиданья,
 Над гниеньем ветвей и корней,
 Он дарил мне великие знанья
 И ключи от закрытых дверей.

 Так летели мгновенья и годы,
 Создавая виток за витком.
 И пространство небесной свободы
 В моём горле стояло, как ком.

 Но случилось, что он равнодушно
 Повернулся спиною ко мне,
 И  святое «Послушай! Послушай!»
 Я напрасно кричал в тишине.

 За окном ещё звёзды мелькали,
 Но рождалось сиротство в груди.
 «Вот и всё, – он сказал, – поболтали».
 «А теперь, – он сказал, – уходи!»

 Я упал ему в ноги, рыдая,
 Золотыми словами звеня.
 «Не гони!» – я кричал, умирая,
 И тогда он ударил меня.

 И, глотая вселенское зелье,
 Словно искра в обугленной мгле,
 Я не помню, как падал на землю
 И как полз по осенней земле.

 Под луною, под чёрною тучей,
 Всё, что было, возникло опять...
 Это счастье похоже на случай
 И на речку, бегущую вспять.

 Этот узел никто не разрубит,
 Я напрасно о чуде молил.
 Он меня никогда не полюбит,
 Он меня никогда не любил.

 Надо мною всё злее и гуще,
 Всё страшнее смыкается ночь.
 И я знаю: никто всемогущий
 На земле мне не может помочь.

 И теперь, в домовине и в зыбке,
 Я одно откровенье таю:
 «Я гостил у него по ошибке
 И он понял ошибку свою».

 На испод разрывая рубахи,
 Я шепчу по случайным углам:
 «Моё место в тюрьме и на плахе,
 Под забором, на дне, но не там».

 Как сосулька, в тумане истая,
 Я не помню земной карнавал,
 Как не помнит крылатая стая
 Тех, кто умер в пути и отстал.

 Но, внимая далёкому звуку,
 Я живу, ту же тайну храня...
 Может быть, он протянет мне руку,
 Может быть, он полюбит меня?..
 
 3.В.Н.
 
 ОТВЕТ
 
 Да, но вера без дел мертва,
 А в делах процветает ложь.
 И любые твои слова
 Не потянут на медный грош,
 Потому что «красивость фраз» –
 Это просто такой приём,
 Потому что на этот раз
 Всё живое горит огнём,
 Чтобы выйти, как из воды,
 Из неведомого огня...
 Хорошо бы стать молодым,
 Да вот Бог научил меня,
 Что тяжёлый земной размен
 Заключается, ты прости,
 Не в стоянье у чьих-то стен,
 А в разборчивости пути.
 
 4.М.А.
 
 Я И БОГ
 
 Написал я в осенней повести,
 Как в такой же осенней мгле,
 Я и Бог – на последнем поезде
 Проезжаем по русской земле.

 Проезжаем по жалкой осени,
 Где по омутам тишины
 Деревеньки мои разбросаны,
 Как осколки былой войны.

 Сколько злого вокруг, колючего,
 Холодны лабиринты дорог.
 Бог грустит и читает Тютчева,
 И в окошко глядит, как бог.

 Там пьют водку и семечки лузгают,
 Воспевают своё христовство,
 И во имя Его безумствуют,
 И воруют во имя Его.

 Пепелища. Разруха и бедствие.
 Бог вздыхает: «Ну да, ну да...»
 Вот и всё. Завершается следствие.
 Начинается время суда.

 Я и Бог. Проезжаем по трупикам,
 Через кровь и всполохи огня.
 Я его причисляю к преступникам,
 Он в преступнике видит меня.

 Мы молчим. Настроение скверное.
 Мы не знаем, что нам предпочесть.
 Мчится поезд во тьму. И, наверное,
 Всё останется так же, как есть.

 Чтоб закончилась мука адова,
 Мы сольём в поцелуе уста
 И всё с той же тоской прокуратора
 На распятье отправим Христа.
 
 5.М.А.
 
 ЧЕТВЕРГ
 
 Мимо летят запоздалые звуки,
 Мёртвым узлом одаряет стезя.
 Жизнь, словно капля в бокале разлуки,
 Пахнет вином, только выпить нельзя.

 Тает на стёклах твоё отраженье,
 Даль зазеркальная снова пуста.
 Я победил, чтоб познать пораженье,
 Так же легко, как чужие уста.

 Помню одно, как в преддверии чуда,
 Вечером поздним, ломая сирень,
 Был я счастливым в четверг, как Иуда,
 И не заглядывал в пятничный день.

 Но прорастает шипами корона,
 В рёбра вонзается жало копья...
 Что же вы, стражники Синедриона,
 Не зарубили во вторник меня?

 Нет больше силы гремучей в закваске,
 Нет на земле нецелованных уст.
 Вот и пришло в очарованной маске
 Время подмены религий и чувств.

 Так и бывает от века до века:
 Вздор, заблужденья, подмена креста...
 Словно в кричащей душе человека
 Тянется вечно распятье Христа.
 
 6.М.А.
 
 КТО-ТО УМЕР
 
 На отшибе погоста пустого,
 Возле жёлтых размазанных гор
 Я с кладбищенским сторожем снова
 Беспросветный веду разговор.

 Я сказал ему: «Видимо, скоро
 Грянет мой неизбежный черёд...»
 Но ответил кладбищенский сторож:
 – Тот, кто жив, никогда не умрёт.

 Я вернулся домой и три ночи
 Всё ходил и качал головой:
 Как узнать, кто живой, кто не очень,
 А кто вовсе уже не живой?

 Под иконою свечка горела.
 Я смотрел в ледяное окно.
 А жена на меня не смотрела,
 Словно я уже умер давно.

 В тихом доме мне стало постыло,
 Взял я водку и пил из горла.
 Ах, любимая, как ты остыла,
 Словно в прошлом году умерла!

 Я заплакал, и месяц-заморыш
 Усмехнулся в ночи смоляной...
 Ах ты, сторож, кладбищенский сторож,
 Что ты, сторож, наделал со мной?
 
 7.М.С.
 
 ОТ ИМЕНИ НЕКРЕЩЁНЫХ СЫНОВЕЙ
 
 Я родился с глазами, но – слеп,
 И с ушами родился, но – глух,
 С языком и зубами, но – нем,
 И во мне умирает дух.

 Распинается дух во мне
 На просторах Отеческих нив.
 Окровавленный чёрный снег
 В плаче страшных стихов моих

 Тает слёзами в кровь чернил.
 Капли крови – на белый лист.
 Не летал, не страдал, не бил,
 Не любил... Жил ли, а?

 Но, очнувшись от сна в высоте,
 У чертогов Небесной Горы,
 Закричу:
 – Боже, Боже! Где?..
 – Там, куда соберутся орлы.

 Утра – луч, и исчезла ночь!
 Полечу по траве – босой,
 И небесный заплачет Дождь
 В серебро моих глаз росой.

 По слепым – серебром росы.
 Прижимаясь, обнять, к земле,
 Закричу, зарыдаю:
 – Я – сын?
 – Мама, мамочка милая, где?

 Но расчертит небо зарю,
 Загорится земля зарёй.
 Почему я в огне горю,
 На сырой земле, и босой?
 
 8.М.А.
 
 БРОЖУ
 
 Платон, Орфей, наяда, нимфа –
 Темнее самых тайных троп...
 Не знаю я, что значит рифма,
 Чем пахнет дактиль или троп.

 Звучит «любовь», потом «разлука»,
 И «дым, встающий без огня».
 Я повторяю слово «мука»,
 И мука мучает меня.

 Брожу по лесу до рассвета,
 Тону в тумане золотом.
 Но всё, что есть, уже не это,
 И всё, что помнится, не то.

 Летят над просекой деревья,
 Дрожит над ивами луна,
 Я прихожу тайком к деревне
 И долго плачу у окна.

 А там, за тоненькою шторкой,
 Сидит красавица швея...
 И снова кажется прогорклой
 Вся жизнь бродячая моя.

 Я вою. Холодно и звёздно.
 Почти неслышно тает мрак.
 И почему-то слово «поздно»
 Сжимает сердце, как кулак.

 Овраг и сад, и хата с краю,
 Ночные окна в серебре...
 И я когтями раздираю
 Чужие раны на себе.

 Я бомж, скиталец и калека,
 Я вою в небо и во мхи;
 Я волк, убивший человека,
 Всю жизнь писавшего стихи.

 Мне эта боль дана на вырост,
 Как будто страшное родство;
 И небо полностью открылось
 Уже для воя моего.
 
 9.М.А.
 
 КОРЕШОК
 
 Я сожгу зачитанные книги.
 Добрые и злые – всё равно.
 Странники, бродяги и расстриги
 Пьют со мной зелёное вино.

 Чёрные корявые коренья,
 Травы, затаённые от глаз,
 Сколько раз я падал на колени,
 Под луной отыскивая вас.

 Пробираясь к соме и жаризне,
 Бродит люд за Чуровой горой,
 Где длиннее памяти и жизни
 Корешки встречаются порой.

 Разгребёт он землю, растревожит,
 И простой какой-то лопушок
 Тянет, тянет – вытянуть не может,
 И порвать не может корешок.

 Упадёт он в травы. Как мессия –
 Разведёт руками облака,
 И прошепчет: «Матушка Россия!
 Как же ты, родная, глубока!»

 Наберёт брусники да морошки.
 И, в село вернувшись в полумгле,
 Будет думать, сидя на порожке,
 О себе, о небе, о земле...

 И опять за рощи и овраги,
 Где всегда, как в памяти, темно,
 Странники, расстриги и бродяги
 Будут пить зелёное вино.
 
 10.М.А.
 
 РОЖДЕСТВО
 
 В памяти воет волчица,
 В сердце рождается мрак.
 Голод в окошко стучится,
 Буря ломает барак.

 Пахнет полынью, солодкой.
 Люди, таясь в уголке,
 Варят собаку с бородкой
 В чёрном, как ночь, котелке.

 Зона вселенского мрака,
 Годы и сны в западне.
 Каторжник, съевший собаку,
 Учится лаять во сне.

 Топчутся судьбы в загоне,
 Тьмы наглотавшись сполна.
 Рыщет прожектор по зоне,
 Словно цепная луна.

 Падают звёзды пунктиром
 И у подножья креста
 Чёрным горячим чифиром
 Поит Иуда Христа.
 
 11.М.А.
 
 ТОСКА ПО МАМЕ
 
 С каждым годом жизнь дороже.
 Вера с бездной наравне.
 Я в тебе живу, о боже,
 Как болезнь живёт во мне.

 Сказка пета-перепета,
 В старом домике разлад.
 Ты – отец, пропавший где-то
 Десять тысяч лет назад.

 В лабиринты зодиака
 Ты ушёл, туман клубя.
 У меня глаза из мрака,
 Так же, как и у тебя.

 Только в стужу и в остуду,
 Всей судьбе наперекор,
 Я искать тебя не буду,
 Да, не буду. Nevermore!                .

 Но входя в земную драму
 Я хочу, судьбу кляня,
 Что-нибудь узнать про маму,
 Потерявшую меня.
 
 12.М.С.
 
 В КАЖДОЙ ЖЕНЩИНЕ ЖИВЁТ БОГ

 Мамочка, милая! Ты прости...
 Я, заботы твоей не ценя,
 Ухожу в Далеко и в Иначе.
 Но душа, беспредельно любя,
 Вдруг отыщет тебя и заплачет.

 В каждой женщине живёт Бог.
 В неприкрытой наготе лет
 У Божественных стою ног
 И не смею целовать след.

 В не небесной чистоте черт
 Годы годам не ведут счёт.
 Двусвечовый огневой свет
 Самый страшный зажигал чёрт.

 – Берегитесь! – не вино, кровь!
 К небесам взлетит шальной лес.
 Сердце – птицей, а стрелой – бровь.
 В каждой женщине живёт бес.

 Только волку не всегда – выть,
 А огарочку не всё – тлеть.
 Мне б от боли у Креста стыть
 И на кручи – соловьём петь!

 На коня, и по степи – влёт,
 Чтоб не чувствовать полёт верст,
 Чтобы там, где камень и лёд,
 Был начертан и горел Крест.

 Чтоб не кровь, но полыхал дух
 Белым факельным столпом вверх!
 И желалось бы одно – Бог,
 И страшило бы одно – грех.
 
 13.М.С.
 
 АВВА, ОТЧЕ
 
 Тебя благодарю
 За Жизнь, за Крест, за Свет,
 За счастье лепетать,
 Укутавшись в Зарю.

 Благослови сказать,
 Владыка и Поэт,
 В вечерней тишине
 Дочернее: Люблю!

 И ранит тишину
 Божественное: ДА!
 А сердце зазвучит
 Торжественным стихом:

 Мне б только не сойти
 С Вечернего Креста
 И молча умирать
 За Сына Твоего!

 Кровавое клеймо
 За чьё-то счастье – жить,
 За руки, к небесам
 Воздетые легко.

 И пусть мне – ничего.
 Позволь мне послужить
 Последним кораблём
 Для Сына Твоего.

 Отец, благодарю
 За славу полагать
 Твой дар к Твоим стопам
 В сердечной глубине.

 И пусть мне – никогда.
 Благослови страдать
 Под жертвенным ножом
 В священном алтаре.
 
 14.М.А.
 
 НИЧЕГО
 
 Ничего он о жизни не знает.
 Всё разлад у него и тоска...
 То свечой под иконой пылает,
 То на церковь глядит свысока.

 То летит меж землёю и небом,
 То пылит росинцом по Руси...
 То становится печкой и хлебом,
 То бродягой, ползущим в грязи.

 И кричит он сквозь зиму и лето:
 – Кто я, Господи? Кто я – теперь?
 И рычит, не дождавшись ответа,
 И к земле припадает, как зверь.

 И уходит в ночные туманы,
 И в развалах листвы и хвои
 Лижет чьи-то кровавые раны,
 Словно давние раны свои.

 А когда под зарёю проснётся
 Деревенька в родимых лесах,
 Он к любимой руке прикоснётся,
 Утонув в золотых волосах.

 Обернутся секунды веками!
 Но отпрянет он, вечность рубя:
 – Я не ведаю – чьими руками
 Обнимаю, как небо, тебя!

 Он лицо загородит руками,
 Он на стол упадёт головой:
 – Я не ведаю – чьими губами
 Говорю в этой жизни с тобой!

 – Ничего, – она скажет, – не бойся...
 Всё пройдёт и начнётся опять...
 Заплету я по-девичьи косу
 И пойду за деревню гулять.

 Ничего... За туманами века,
 За горящей листвой октября,
 Я найду и убью человека,
 Что прожил эту жизнь за тебя!
 
 15.М.А.
 
 БЕЗДНА
 
 Что за горе с нами, мама,
 Что за звёздная парша?
 Как кладбищенская яма,
 Для тебя – моя душа.

 В старом городе уездном,
 Дребезжащем, как буфет,
 Родила ты, мама, бездну,
 Где тебе и места нет.

 Мама, мама! Век железный
 Режет ниточки в судьбе!
 Ты прости... Я был проездом...
 Сквозь тебя... И по тебе...

 Зря мы мечемся по дому...
 Это – месяц золотой
 Бьёт и режет по живому –
 Между мною и тобой.

 Что за время? Пропадаю
 В освящённом Богом зле...
 Ничего не понимаю,
 Что творится на земле.
 
 16.М.А.
 
 ДА ТАК...
 
 Я устал от тоски. Я не сплю.
 Я стою у окна. Замерзаю.
 Боже мой! Как я мир не люблю,
 Как устройство его презираю!

 За окошком сбесившийся век
 Пожирает родную планету...
 И поверить, что я – человек,
 Всё труднее бывает к рассвету.
 
 17.М.А.
 
 ЗВЕРЬ
 
 Опять мороз идёт по коже.
 Кричат во тьму глаза и рты.
 Черты России не похожи
 На богом данные черты.

 И я, надеждою измерив
 Пространство памяти своей,
 Таю в душе тревогу зверя
 И нежность белых лебедей.

 Мельчают даты и годины,
 Дурманом полнится экран.
 И Русь, как девочка на льдине,
 Согреть не может океан.

 Наш путь – без духа, без возврата,
 Среди невидимых сетей.
 В туманной области разврата
 Теряет Родина детей.

 Порой покажется – светает
 Над полем, речкой и цветком...
 Но всё быстрее льдина тает
 Под каждым русским городком.

 Страна берёзового ситца
 Ещё как будто бы жива,
 Но на престол уже садится
 Иван, не помнящий родства.

 И я, грядущему не веря,
 Вдали от мира и людей,
 В своей душе лелею зверя
 И убиваю лебедей.
 
 18.М.С.
 
 К РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

 Время – пожать и пожечь,
 И онемела, скорбя...
 Как ты умела беречь
 Всех, кто плевал на тебя!

 Как ты умела терпеть,
 Светлым молчаньем дарить!
 А под стопами – гореть,
 И, поседев, хоронить.

 Как ты цвела на заре! –
 Сердцем обнять и кричать!
 Травы твои в серебре –
 Крестной печали печать.

 Бремя – подъять, понести.
 Боль без вины – на тебе.
 – Отче, прости им, прости... –
 Горнее эхо твое.

 Тихою грустью горю:
 Здесь, на просторах седых,
 Грудь врачевали твою
 Светлые слёзы святых.

 Русь! Предпасхально звеня,
 Лик к небесам обратив,
 В предображении Дня
 Плачь, и сияй, и свети!
 
 19.М.А.
 
 ПАСТУХ
 
 Сто раз осмеянный соседями,
 Под взглядом замшевых старух,
 Сидит с «Божественной комедией»
 Мужик по прозвищу Пастух.

 Как за кладбищенской оградою,
 Сидит он сиднем круглый год;
 И разгибает круги адовы,
 Как будто кольца анаконд.

 И говорит, потомок Макоши,
 Сморгнувший тот и этот век:
 «На совесть сделано, однако же,
 Не то что мир и человек!»

 Он смотрит взглядом немигающим
 Во глубину подземных строк.
 И Данте, заживо сгорающий,
 С надеждой смотрит на восток.
 
 20.В.Н.
 
 МЫ УЧИМСЯ ЧИТАТЬ ПРИРОДУ
 
 Мы учимся читать природу,
 Смотреть на местных сумасшедших,
 Что в голос говорят народу
 О временах, давно пришедших.

 Они читают так нескладно,
 С какой-то выцветшей страницы
 С картинками небес и ада,
 Но их услышат разве птицы.

 А книга – целая хотя бы? –
 В своём последнем экземпляре...
 Жужжат глухонемые бабы,
 Шуршат раскрученные твари.

 И я, встревожен письменами,
 Смотрю не в небо, а под ноги...
 И награждают нас пинками
 Из бездны вызванные боги.
 
 21.М.А.
 
 ВОТ И ТЫ ЖИВИ
 
 Не сдавайся, брат, не кисни,
 Не стреляйся на плацу.
 Я и сам бежал по жизни,
 Словно слёзы по лицу.

 Я и сам плутал в тумане,
 По вокзалам стыл и дрог;
 И меня твои дворяне
 Не пускали на порог.

 Но, храня мечты босые,
 Заплетая боль косой,
 Я любил дожди косые,
 Сам бездомный и косой.

 Я зловещей ждал развязки,
 Был и хром, и близорук, –
 Но возил любовь в салазках
 Над обрывами разлук.

 Я готов к опале, к тризне
 И к терновому венцу...
 Вот и ты беги по жизни,
 Словно слёзы по лицу.
 
 22.М.С.
 
 СЫНЕ, ДАЖДЬ МИ СЕРДЦЕ
 
 – Сыне, даждь Ми сердце!..
 – Отче! Даждь мне плакать!

 Плакать, плакать в брани,
 Плакать, плакать в мире,
 По погибшим сердцем распинаясь!

 – Боже! Больно, больно...
 – Сыне, даждь Ми сердце...
 
 23.М.А.
 
 РАЙ В ШАЛАШЕ
 
 Я живу один, за речкой,
 Слышу тайные шумы.
 Но и здесь мне не заречься
 От тюрьмы и от сумы.

 Эта мука длится, длится,
 Точит камень, не спеша.
 Но не может отделиться
 От страдания душа.

 Ворон каркает на липе,
 День уходит в никуда.
 В каждом шорохе и всхлипе –
 Тайна Божьего суда.

 Страшно пить, но жить страшнее,
 А тем паче – одному.
 Я скулю, склоняю шею,
 Как Каштанка и Муму.

 Всё на нитку, на живую,
 Сшито ветром и дождём.
 Где ты, Боже? Я бомжую
 В мироздании Твоём.

 Из Твоих, еси, из правил
 Вспоминаю Днесь и Впредь.
 Я судьбу свою исправил,
 Чтобы молча умереть.

 Скоро, трезвый и рисковый,
 Убежавший от жены,
 Деревенский участковый
 Постоит за честь страны.

 Он всё больше свирепеет,
 Пьёт вино и рвёт гармонь,
 И в глазах его репейник
 Полыхает, как огонь.

 Он берёт меня измором,
 Ждёт набега у бахчи,
 Через лес идёт дозором,
 Чистит маузер в ночи.

 Как темны в России ночи,
 Сколько ветра в камыше!
 Но с тобой мне, Авва Отче,
 Рай и в этом шалаше!
 
 24.В.Н.
 
 ГЛАГОЛЫ
 
 А если я скажу, что Бог – заговорил
 Внезапно и тогда, когда я не просил
 Его и знать не знал.

 Та ночь была темна, и ветер в стёкла бил,
 И жизнь была одна, и кровь – сильней чернил.
 А что Он мне сказал?..

 Но утром – в первый раз! – я встал и вышел вон,
 Туда, где через час раздастся тихий звон
 Простых колоколов.

 Не стыдно было мне отвешивать поклон,
 Я на колени встал – я знал, что смотрит ОН
 И ждёт заветных слов.

 Так Савла свет настиг, когда он шёл в Дамаск.
 Мой голос твёрд и тих, я ухожу от дрязг
 Любых земных миров.

 Успеть бы рассказать, что сердце есть алтарь,
 Что даже и теперь с тобой Небесный Царь
 Готов заговорить...
 
 25.М.С.
 
 БОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТУРГИЯ
 
 Мой Бог, душа Твоя
 Открыта для меня,
 Но тайна в ней живёт,
 Святая тайна слов:

 Рождаюсь для Тебя,
 Навеки для Тебя,
 Божественный огонь,
 Который есть любовь.

 Желаю, чтобы Ты
 Открыл в моей душе
 Ту тайну, что живёт
 Над сочетаньем слов:

 Рождаю для Тебя,
 Любимый, для Тебя,
 Божественный огонь,
 Который есть любовь.

 Душа моя горит
 В лучах Твоей души,
 И тайна в ней живёт,
 Живая тайна слов,

 Рождённых для Тебя,
 Лишь только для Тебя,
 Божественный огонь,
 Который есть любовь.
 
 26.В.Н.
 
 ДО ОСЕНИ ЧТО-ТО ОСТАЛОСЬ
 
 До осени что-то осталось:
 Две стирки субботних белья,
 Да книжки, да самая малость –
 Высокая милость Твоя.

 Пока не пришло всё в движенье,
 Не рвётся наружу листва,
 Есть время готовить сраженье,
 Искать под ногами слова.

 Войти, не моргнув, в состоянье
 Высокой своей стороны...
 Измерить рукой расстоянье
 До новой далёкой страны.

 Пусть август глухим камертоном
 Пройдётся по чувствам пяти,
 Осенним моим эшелонам
 Недолго стоять на пути.

 К серьёзным моим перепадам
 Готовится сердце во сне,
 И к этим цветным листопадам,
 Обратным зелёной весне.

 К тяжёлой невидимой брани
 Готовится сердце моё...
 И если зима будет ранней,
 Мы как-то дождёмся её.
 
 27.М.А.
 
 ХОРОШО
 
 Снегири мои, зяблики, вороны,
 Туготравье и батюшка-лес,
 Хорошо, когда каждому поровну
 Достаётся земли и небес!

 Хорошо мне от тихого дождика,
 Хорошо, что у храмов и слег
 Для святого отца и безбожника
 Одинаковый сыплется снег.

 Хорошо, что берёзы не бедствуют,
 Не злословит речная вода,
 Что душа моя с небом соседствует
 И сливается с ним навсегда.

 Хорошо, что с холодного пёнышка
 Можно в небо смотреть без помех,
 Где моё заповедное солнышко
 Поднимается сразу для всех!
 
 28.М.С.
 
 МНЕ НЕ НУЖНО НАГРАД
 
 И нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
 А жизни нет конца, и цели нет иной,
 Как только веровать в рыдающие звуки,
 Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

 Афанасий Фет

 Чертог твой, Cпаситель, я вижу, украшен,
 Но одежд не имею да вниду в него.

 Фёдор Тютчев

 Мне не нужно наград...
 А не так – раздели эти звуки
 Тем, кого без одежд на полях ледяных замело.
 Только б руки Твои,
 Не чужие звериные руки,
 На вселенский позор
 Обнажили родное чело.

 На коленях. Молчу.
 Раздели... Только жребий ли брошен?
 Тем, кто тихо стоит в именах рукописных кривых,
 На полях черновых, беловых, мировых запорошен
 И мне в самую душу взирает с клинков ножевых.

 Мне не нужно... Отец!
 Не меня поднимая с коленей:
 – Твой венец – этот крест, на крови, в Гефсиманской тиши
 Есть конец именам, временам, бременам поколений,
 И жестокий глагол, но сего не пиши.

 Канонический Столп!
 Только шкуру с «последней собаки»
 По живому сорвут, точно Крест с возревевшей земли.
 А когда отболит, эти скорбные, страшные знаки
 Тем, кому – никогда б... Если воля Твоя, раздели!

 29.М.А.

 РОКОВЫЕ ЯЙЦА

 Метаморфозы

 Ах, Господи, помнишь, как в самом начале,
 Я рос, как подснежник, в стране дураков?
 Казалось, умру от любви и печали,
 От помыслов ветра и снов облаков.

 Как бился, о Боже, как истово бился
 Туманный комочек в темнице грудной!
 И я, как огонь в паровозе, бесился,
 И дымом летел над огромной страной.

 Душа вспоминала псалмы и поверья,
 Снимая покровы с таинственных слов.
 Но все прорицанья, мечты и предверья
 Ушли в многоточья сожжённых стихов.

 Я стал сиротою в Отчизне бездомной,
 Мне пыль забытья залепила уста.
 И даль, что казалась когда-то бездонной,
 Бредёт, как собака, по следу Христа.

 Как будто бы рано страдать и бояться,
 Но солнце блестит миллионами блях.
 И вновь инквизиция в крашеных яйцах
 Готова проклюнуться на алтарях.

 30.М.А.

 БЛУДНИЦА ПРИЗРАЧНОГО ЦАРСТВА

 Блудница призрачного царства,
 В ночи, бледнея от стыда,
 Раздай несметные богатства
 За день до Страшного Суда.

 В избе, с ограбленной старушкой,
 Над русским горем, не скорбя,
 Ты в молоке жила лягушкой,
 Сбивая сливки для себя.

 Ни пастухов уже, ни стада,
 Страна – тюрьма, и ты – тюрьма.
 Ты пела нам про муки ада,
 И вот летишь в него сама!

 31.М.А.

 В ЗОНЕ ЗАКЛЯТОГО КРУГА

 Владиславу Сергееву

 В зоне заклятого круга,
 Я объяснить не могу –
 Ненависть лучшего друга,
 Тёплые чувства к врагу.

 Память проходит по венам,
 Ночи проходят без сна.
 Жизнь, словно явка с повинной,
 Мне в наказанье дана.

 Господи, так не бывает,
 Господи, что за туман?!
 Поезд в Москву прибывает,
 А за окном – Магадан.

 Стынут в потёмках солдаты,
 Судьбы идут на излом;
 Трижды забытые даты
 Стянуты мёртвым узлом.

 Вот оно – место для казни,
 Прежние трупы во рву...
 Господи! Я ведь на праздник
 Ехал с женою в Москву!

 Что же напуган зевака,
 Кто там стоит за спиной?..
 Словно выходят из мрака
 Люди, убитые мной.

 Словно под яркие вспышки
 Старый кондитер на торт
 Лепит бараки и вышки,
 Сопки и Ванинский порт.

 Ваньки, Борисы и Кацы,
 Баржи, могилы, кресты...
 Воздух царапают пальцы,
 Рвутся от ужаса рты.

 И под тоской журавлиной
 Длится в безвинной судьбе
 Вечная явка с повинной
 К Родине, к Богу, к себе.
 
 32.В.Н.
 
 УКАЗ, ПОДПИСАННЫЙ ВЛАДЫКОЙ

 Указ, подписанный владыкой,
 Ещё не повод для восторга,
 Пока ты – верующий дикий! –
 Куда-то катишься с Востока,
 Как колобок из русской сказки,
 А патриархи, как лисицы,
 В предчувствии чужой развязки
 Листают жёлтые страницы.

 Дорога, на которой Савла
 Свели с ума, небезопасна.
 Здесь зрячие идут направо,
 И всё, как водится, прекрасно.
 Идя в Дамаск с мандатом в заднем
 Кармане, станешь реалистом,
 И каждый встречный, каждый всадник
 Кивком отметит или свистом.

 Туда – командой, вот обратно –
 Уже другим, уже – гонимым.
 На солнце выступают пятна,
 А мы уходим в пилигримы,
 На разворот, который дорог
 Какому-то седьмому небу,
 Чтоб жертвой возвращаться в город,
 В котором палачом-то не был.

 Идти назад с обратным знаком:
 В расход! и никаких гарантий!
 На радость уличным зевакам,
 Под шорох фарисейских мантий.
 Не первозванный и не первый,
 Пришибленный небесным громом,
 Счастливой сумасшедшей верой
 Светясь на страх друзьям-знакомым.

 Уже – не я, уже – ведомый...
 А Крест и плаха – это милость.
 И, если нас разыщут дома,
 Жена бы точно удивилась,
 Ведь выход тот на ту дорогу
 Отрезал все пути иные,
 И, если мы приходим к Богу,
 Он отменяет выходные.

 Он перестраивает сразу
 твое трёхмерное пространство.
 И если что не видно глазу,
 Виной тому – враньё и пьянство.
 Но, как меняется мгновенно
 Природа после катаклизма,
 Мы заслужили перемены
 И ДАЖЕ НОВУЮ ОТЧИЗНУ.
 
 33.М.С.
 
 МАРИНА

 Лишь к Твоей золотой свирели
 В чёрный день устами прильну...
 
 Александр Блок
 
 Повлечёт, от лучей золотая,
 Злые камни в святые пески
 В начертании древнем – Морская,
 На земле от Христовой руки.

 Да очистится первое ложе!
 Да замкнётся кольцом бытие!
 Возлетев, задрожит, изнеможет
 Над ослепшим лицом копие.

 Свет и соль. Голубая равнина –
 В белоснежных бурунах пера.
 В начертании Крестном – Марина,
 На земле от Христова ребра.

 Да изменится первое имя!
 Да исправится ветхая суть!
 Научи это море, Мария,
 Крылья воли, как волны, сомкнуть.

 Низко-низко склонившийся с болью
 Над землёй, что рождает – горя,
 Начерти это имя с любовью
 На вечерних полях октября!
 
  —
 
 7-я часть:
 MICHEL ET CHRISTINE
 
 Мы любим всё – и жар холодных числ,
 И дар Божественных видений...
 
 Александр Блок
 
 1.М.А.
 
 Michel:
 
 ПОСЛЕДНИЕ СРОКИ
 
 По Верлену
 
 На улице старой, в аллее мечты
 Все грустные люди на тени похожи.
 Я к ним подхожу: это ты? это ты?
 Но люди бегут, как мурашки по коже.

 В опавшем лесу, где вздыхают грибы,
 Где жёлтые травы под ноги ложатся,
 Примяты приметы, а знаки судьбы
 Горят на ветру и в потёмках кружатся.

 На улице старой, в аллее мечты,
 Убили шарманки тоску звездопада.
 Всю ночь валерьянку глотают коты,
 Смеются паяцы в лицо маскарада.

 Но взрыв фейерверка и хохот чертей
 Опять разрывают видения в клочья.
 Одни лишь гетеры в тени тополей
 Стоят на пути моём, как многоточья.

 Плюются с балконов на них старики
 Помёт голубиный по окнам сползает.
 Бегу наугад  я – на запах реки,
 Река подо мною до дна промерзает.

 Один среди льда я, один посреди
 Великого сна, беспрерывной мороки.
 И, как изваянья, стоят впереди
 Последние сроки. Последние сроки.
 
 2.М.А.
 
 P. S.
 
 Прощание! Осень!
 Прощание! Осень!

 Но зачем сожалеть о вечном солнце, если мы вовлечены в открытие божественного сияния далеко от людей, подверженных времени, смерти, судьбе.

 Прощание. Осень.

 Наша барка вздымается в недвижных туманах, поворачивая к порту нищеты.
 Над крышами необъятного города небо исполосовано грязью и пламенем.

 Ах!

 На верёвках сохнут гнилые лохмотья наших надежд, наш хлеб, пропитанный дождём, уже никогда не будет сухим – Ах!
 Пьяный дурман делится на капли, порождая тысячи влюблённостей, рассекающих и распинающих меня – Ах!
 Неужели не сгниёт она – Исида, Чёрная и Белая королева, владеющая миллионами душ и мёртвых тел, которые будут судимы?!
 Я вновь и вновь вижу себя среди них, чуждых, бесчувственных: моё тело изъедено струпьями, черви вгрызлись в мою плоть, самые хищные пробираются к сердцу.

 Ах!

 Какой ужас – умереть там...
 Человеческая жизнь – леденящее видение!
 Будь проклята нищета – огромная, как небо.

 Ах... Ах... Ах!

 «Как же звать твоего бога, Артюр?»
 «Моего Бога звать АХ. Выйдешь утром из дома, увидишь солнце, и скажешь: «Ах!»
 Спустишься к речке – Ах! Войдёшь в рощу – Ах! Увидишь парус на море – Ах!

 Ах! Ах! Ах!»
 
 3.М.С
 
 Christine:
 
 СЛОВО БОЖИЕ
 
 Ах!..

 Как Любовь, неизъяснимо начертание Твое,
 Как Смирение, неизследима глубина Твоя,
 Как Милосердие, неизреченна красота Твоя!

 Ты – могучий утёс и, как скала,
 Несокрушима воля Твоя.
 Ты – велик! А душа Твоя – ласточка,
 Доверчиво сложившая крылья в ладонях моего сердца.

 Ты – спасительный берег и, как твердь,
 Несокрушима кротость Твоя.
 Ты – премудр! А душа Твоя, как дитя,
 Смотрящее широко открытыми глазами в каждую душу.

 Тихий голос свирели, как луч восходящего и заходящего солнца.
 А душа Твоя – нежный цветок, раскрывающий самую суть...
 Мой Крылатый Таинственный Слог!

 Как Любовь, неизъяснимо начертание Твое,
 Как Мир, неизмерима глубина Твоя,
 Как Милость, неизреченна красота Твоя!
 
 Michel:
 
 Такую красоту встретил только у тебя да ещё у Джебрана...
 
 4.М.А.
 
 Arthur:
 
 Брат мой, брат!
 
 Все родники и все истоки преданы забвению, и дети считают, что реки могут  существовать независимо от них;  всё доверительное, высокое, глубокое, тайное и сакральное изгнано из наших городов; посмотри, не осталось ни единого памятника волшебному заблуждению или святому безумию, ни один из миллионов людей не знает другого, и, однако, жизнь каждого точно копирует жизнь другого; каждый повторяет одни и те же слова, продиктованные им неизвестно кем, эти люди призраки, имитаторы жизни, к которой они не имеют никакого отношения; они умирают без слёз, любят без надежды, а живые люди погибают от ненависти и унижения...

 Спаси их, брат! Найди покинутый Город!

 Зачерпни из гудящих бездонных колодцев живой и мёртвой воды, и тогда я буду  плакать вместе с тобой над чудесным совершенством мира.
 
 5.М.С.
 
 Christine:
 
 КНИГА ЖИЗНИ
 
 Я хочу быть Твоим прибежищем
 Я хочу быть Твоим сокровищем...
 – Одиноким или единственным?
 – Как последний у чаши первого!

 – Так чего же ты хочешь, Первая,
 На своём беспримерном поприще,
 Быть последней или единственной
 Пред таинственной долей Вышнего?

 Я хочу быть Твоим крещением,
 Сокровенной Твоей историей...
 – Одинаковою с Единственной?
 – Нет, с Единственною – единою!

 А Любовь повелит – послушаюсь,
 Как Последняя с чашей Первого,
 Раздавая свои сокровища,
 Расставаясь с моим прибежищем.
 
 6.М.А.
 
 Michel:
 
 ПЕРВЫЙ СНЕГ
 
 На тёмном крыльце, замерзая,
 Теряя ко мне интерес,
 Ты что-нибудь знаешь, родная,
 Про снег, убежавший с небес?

 Здесь ночи из чёрного крепа,
 И голос прощальный дрожит...
 Зачем же он с ясного неба
 На тёмную землю бежит?

 Прощаясь со мной на пороге,
 Скажи, на ладони дыша,
 Зачем он лежит на дороге,
 Растоптанный, словно душа?

 И нет в нём ни злости, ни гнева.
 И кто в том, скажи, виноват,
 Что снег, убегающий с неба,
 Не помнит дороги назад?
 
 7.М.С.
 
 Christine:
 
 ПИСЬМО В ВЕЧНОСТЬ
 
 К Богу
 /14 марта 2002 г./
 
 Любимый мой, Единственный!

 Мне так хотелось научиться слышать мгновенную мелодию каждого Твоего сердечного желания, всем существом стремиться предугадывать ещё не зазвучавшие движения Твоей души. Владеть сиянием Рождества...

 Мне так хотелось научиться в каждом мгновении, в каждом движении жизни найти для Тебя нечто неповторимо прекрасное. Не трепетать от счастья, не царственно сверкать перед Тобою, нет! Но тонко и неуловимо для навыкших славословить, всё делать так, чтоб царственно сверкала, трепетала, пела всем существом Твоя неповторимая бессмертная душа. Так жить!

 Я не дерзаю прикасаться к Мысли Твоей, она – Огонь.
 Благоговейно опускаю веки перед тайнописью Слова.
 Но Сердце – мне?..
 Растить Твоих детей! Дарить им душу, пеленать в тончайшую ткань святых переживаний.
 Держать на руках весь мир, чтобы положить его на Твои колена, Отец будущего века!

 Рождество на земле! Пение Небес. Крестный ход всех народов /Артюр Рембо/.

 Исправи, укрепи меня, Любимый мой, Единственный!

 Прости, прости...
 
 8.М.А.
 
 Michel:
 
 АРЛЕГ И СНЕГ
 
 Это было до первого снега,
 У речного вокзала, в беде,
 Где высокая тайна побега
 Замерзала – по горло в воде.

 Я был пьяный, отчаянный, грешный,
 Но рвалась Ариандова нить.
 «Выходи из воды, сумасшедший!»
 «Я не знаю, куда выходить!»

 И пока чуть заметно светлело,
 И считала круги вережа,
 Стыло в Волге проклятое тело,
 Но сияла над телом душа.

 И стоял в ожидании снега,
 Согревая и воду, и кровь,
 Падший ангел с глазами Арлега,
 Познающий земную любовь.
 
 9.10.М.А.
 
 ДВОЙНИК
 
 Мне чужды все – и друг и ворог.
 Простыл во тьме мой ранний след.
 И в двадцать лет вместились сорок,
 Ещё не прожитых мной лет.

 Бормочет дождик: «Бездарь! бездарь!»
 И я шепчу: «Молчи! молчи!»,
 И словно камушек над бездной,
 Боюсь закашляться в ночи.

 Я, как пожар: горю в незримом,
 Но каждый раз, с приходом дня,
 Боюсь, что скоро стану дымом,
 Одним лишь дымом без огня.

 Мне нет пути. Мой путь заказан:
 Не знаю – как, не знаю – кем...
 Но для короткого рассказа
 Мне хватит жизни, между тем.

 Взгляну назад – дымится детство.
 Зола – и больше ничего.
 Всё остальное – только бегство
 От дня рожденья своего.
 
 2.
 
 Ходить на стыке разных вер,
 Худым, оборванным, как дата;
 И знать, что ты визионер,
 Забывший всё, что знал когда-то.

 Бояться истин, верить снам,
 Стоять над пропастью устало;
 И откликаться именам,
 Каких давно уже не стало.

 Сжигать в ночи словами рот,
 С трудом глотать разводы сини,
 И делать всё наоборот,
 Не так, как делают в России.

 И так, без радости и слёз,
 Понять в золе унылых буден,
 Что жизнь проходит не всерьёз
 И что другой уже не будет.
 
 11.М.А.
 
 МЫ – ПРЕДТЕЧИ
 
 По Рембо
 
 «Мы – предтечи  твои.
 Мы – предтечи.
 Звук зурны и волны,
 Чудный лепет тумана,
 Свет холодной луны
 И усмешка обмана –
 Всё в стакане сухого вина.
 Пей до дна!»

 «А потом умереть.
 Так ведь?»

 «Мы предтечи. Не спи!
 Дремлет тайна в степи.
 Тайный запах корений.
 Горечь верной полыни.
 И дыханье дождей,
 И отзывчивость сини –
 Всё в глотке молока,
 Его вкус – на века».

 «А потом умереть.
 Так ведь?»
 
 12.М.С.
 
 Christine:
 
 ВЕРНОСТЬ
 
 О, потаённые самоцветы – раскрывшиеся цветы.
 
 Артюр Рембо
 
 На лепестках – солнечный свет:
 Я тебя ждал тысячи лет,
 Верил, любил и рисовал...
 Знала б ты, как Я тебя ждал!

 В кротких глазах – боль и тепло:
 Крестным ребром станет крыло,
 Хрупким цветком в крепкой руке
 Хрустнет перо в чистовике.

 На лепестках – солнечный след:
 Ты меня ждал тысячи лет,
 Верил и ждал, и потому
 Древний шакал прянул во тьму,
 Огненный зверь – в сети ловца
 В сраме потерь, в страхе конца.

 Верность Твою, брат мой Поэт,
 Помнить хочу тысячи лет.
 Кротким огнём трону свечу:
 Я о Тебе плакать хочу.
 
 13.М.С.
 
 МЕЛОДИЯ
 
 Я нарцисс саронский, лилия долин...
 
 Песнь Песней
 
 Так нежно, как рука касается руки
 И дышит чистотой, божественно легка,
 В прозрачной глубине целую лепестки
 Невинной наготы прекрасного цветка.

 Как трепетно влечёт текущая вода
 И дышит чистотой задумчивый родник,
 Так ранит тишину, божественно легка,
 Мелодия сердец, скрестившихся на миг.

 Так нежно, как берут уснувшее дитя,
 Крестом благословив невинные черты,
 Так бережно, пером божественным чертя,
 Касаюсь лепестков нетленной чистоты.
 
 14.М.А.
 
 Michel:
 
 ЖДАЛА
 
 Ждала. Так ждут теперь едва ли.
 Час ожиданья – словно век.
 Нечасто тьму такой печали
 Осилить может человек.

 Ждала – высокая, большая,
 Хранила прошлое в душе,
 В забытом мире воскрешая
 Всё то, что умерло уже.

 Ждала, не думая о хлебе,
 Ждала, как света ждут во мгле.
 Но ты ждала меня на небе,
 А надо было на земле.
 
 15.М.А.
 
 СЕДЬМАЯ ПЕЧАТЬ
 
 Родная молчит, как седьмая печать,
 Молчит и молчит, золотая.
 Как смел я долги и обиды считать
 И плакать, от злости сгорая?

 Как смел я небесную плоть вожделеть,
 Касаться небесного тела,
 Когда надо было служить и жалеть,
 И верить в неё без предела.

 Как мог я смеяться, словами играть,
 Крушить её грезы и дали,
 Укладывать облако в ту же кровать,
 Где листья опавшие спали?

 И вот она спит у меня на груди,
 И моет полы на закате...
 Как будто бы ангел уже вострубил
 Над тайной последней печати.
 
 16.М.А.
 
 ТОЛЬКО ТАЯТЬ
 
 Нет, не напрасно сердце билось
 И след стекал с карандаша.
 Чем меньше тело становилось,
 Тем больше делалась душа.

 И вот – под шорох звездопада –
 Настал неведомый черёд:
 Мне ничего уже не надо,
 Я чист и холоден, как лёд.

 Судьба, конечно же, не память,
 А та – безбрежная вода,
 Где можно плыть, и таять, таять,
 Без слёз, без злости, без следа.
 
 17.М.С.
 
 Christine:
 
 ПОЭТУ НЕБА И ЗЕМЛИ
 
 Обретена Вечность!
 Она – точно волна слитая с солнцем.
 
 Артюр Рембо
 
 Ты не плачь, не плачь, моя душа...
 Мы опять увидимся с тобой!
 Будет биться солнечный прибой
 Об янтарный след карандаша.

 По звенящей зелени листвы
 Будет биться ливень световой!
 На земле небесно-голубой
 Мы промокнем с ног до головы

 Первыми! Как новая заря
 Над землёй пасхальной и немой...
 Тихо опадают тополя
 Прежде сна под лютою зимой.

 Над листом пронзительно-немым
 Ты не плачь, не плачь, моя душа,
 Помня лёгкий бег карандаша
 По пространствам трепетно-живым.

 Мы с тобой увидимся опять!..
 Жизнь моя, когда я умерла,
 Преломив два огненных крыла,
 Низошла святая благодать.
 
  —
 
 Горькие смолистые стволы, –
 Хочется припасть и замереть.
 Господи! Мне мало – умереть...
 Горстка слов, и как они малы.
 
 18.М.А.
 
 Michel:
 
 ЖАННА МОЯ
 
 Жанна! Жанна! Гонец не вернулся.
 Затянулся конец октября.
 И король, как король, отвернулся
 И отрёкся уже от тебя.

 Стынет плаха, трясётся телега,
 Над телегою тучи ворон;
 И ничтожна возможность побега,
 Словно пыль уходящих времён.

 Расцветают угрозы, как розы,
 Всюду ржанье коней боевых;
 И зеваки бегут, словно слёзы
 Из глазниц переулков кривых.

 Так и входят в великую повесть –
 Кучера, скобари, повара,
 И старушки, несущие хворост,
 К золотому скелету костра.

 Жанна гладит больную коленку,
 И кричит, и плюёт на людей:
 «Надо бить головою о стенку
 Всех, кто верит в своих королей!»

 А над ней рассыпается солнце
 На мерцающий звон медяков;
 И телега скрипит и трясётся
 На булыжниках средних веков.
 
 19.М.С.
 
 Christine:
 
 Бывает и так
 
 ПЕСНЯ ЧЕТВЁРТАЯ:
 
 И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце, под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения.
 
 Откровение 12, 1-2
 
 Дева-радуга, святая Заря,
 Сядь, Царица, вышивать для Царя!

 В синем море – островки-купола,
 В русском поле – васильки да хлеба.

 Лента-реченька, звенящий поток,
 За иголочкой спеши на восток,

 Стрелкой-ниточкой ложись на снега,
 Рукавами обнимай берега!

 Волга-матушка, встречай корабли!
 Дону-батюшке – поклон до земли.

 Полны баржи золотого зерна,
 Забирай да затворяй в закрома!

 Зазвонит-заговорит сторона:
 Знать, для Мужа вышивает Жена.

 Красно солнышко лучами дари́т,
 Ясный месяц под стопами горит.

 Диво дивное, святая земля,
 Милой Матушки родные поля,

 Дева-первенец в миру, да не Рим,
 Сохрани тебя святый Серафим!

 Речкой плещется в ночи тишина.
 – Знать, горюет, – говорит глубина, –

 Кто улыбку засветил и зарю,
 Тот помилует сторонку твою!

 В синем море не видать берегов,
 В чистом поле не пройти от снегов.

 Боль-царица вышивает кресты
 На тончайшем полотне красоты.

 Красно солнышко лучами дари́т,
 Светел месяц под стопами горит.

 А под сердцем бьётся чудо-заря,
 Дивный первенец святого Царя.
 
 20.М.А.
 
 Michel:
 
 и так
 
 СНЕГ НАД ТУЛУЗОЙ
 
 Судьба завязывалась в узел,
 Когда небритый имярек
 Бродил по улицам Тулузы,
 Как бесконечный русский снег.

 Один, с тоскою альбигойца,
 Орлом подстреленным крича,
 Он говорил себе: «Не бойся.
 Ты трижды умер от меча!»

 Его не грел ни плащ, ни свитер,
 Он в темноте плутал и дрог,
 Как будто в небе инквизитор
 Был бесконечным, словно Бог.

 Он слышал смех и звуки меди,
 Он выл в ночи и плакал днём,
 Как будто кровь прекрасной ведьмы
 Ещё не высохла на нём.

 Простой бухгалтер из Тарусы
 Не мог понять, верша забег,
 Зачем по улицам Тулузы
 Судьба рассыпалась, как снег.
 
 21.М.С.
 
 Christine:
 
 ШУМ ТИШИНЫ
 
 Как будто бы все кувшины́
 Востока – на лобное всхолмье...
 
 Марина Цветаева
 
 Для многих – Мать,
 Но каждый для меня – единственный.

 Для многих – Брат,
 Но каждый для Тебя – неповторим.

 И каждый друг – незаменимый и единственный для многих...

 Так горные звенящие потоки
 Таинственно сплетаются, сливаясь,
 Многоголосой полноводной речью

 Текут туда, где море стало небом,
 Или туда, где небо стало морем,

 Неслитное – неразделимым,
 Неразделимое – неслитным,

 Где для Единственной – Один,
 Одна – для Одного.

 Для многих – Жизнь,
 А для Тебя – Любовь.
 Для многих – Крест,
 А для меня – Любовь.

 Непостижимый безначальный Друг!

 Как чистые потоки с вечных гор
 Таинственно сплетаются, стремясь
 В свою Первокупель, в которой все

 И каждый для Тебя неповторим
 И бесконечно близок, как дитя,

 Многоголосой полноводной речью
 Текут к Тебе спасённые народы.

 Вселенский Путь, изведанный не всеми,
 Незаменимый и единственный – для всех.
 
 22.М.А.
 
 Michel:
 
 НА БЕСХВОСТОМ КОНЕ
 
 Не кричите, мои пароходы,
 Не зовите меня в никуда.
 Полюбил я в последние годы
 Всё, что адом казалось всегда.

 Словно хан отпустил из неволи
 На хромом и бесхвостом коне...
 Но ни злости, ни злобы, ни боли –
 Ничего! – не осталось во мне.

 И смотрю я на Родину слепо,
 Превращаюсь в немыслимый взгляд...
 Так на землю, наверное, с неба
 Нерождённые дети глядят.
 
 23.М.А.
 
 ДЕВЯТОЕ НОЯБРЯ
 
 Мне нравится лунная сырость,
 Что дождик строчит и поёт,
 Как будто одежду на вырост
 Мне мама на кухоньке шьёт.

 Высокая топится печка,
 Беспечен и молод отец,
 И тихо стоит на крылечке
 Неведомый день-реченец.

 А дождик все тише и тише,
 У бабушки слёзы текут...
 И я уже знаю, что Мишей
 Сегодня меня нарекут.

 В окошке осколки от солнца.
 Куда ни посмотришь – родня.
 И смерть из отцовского сердца
 С восторгом глядит на меня.
 
 24.М.С.
 
 Christine:
 
 ДЕВЯТНАДЦАТОЕ ОКТЯБРЯ
 
 ДИТЯ
 
 Прекрасной выйду из купели,
 И Ты чертоги отворишь.
 Душой приникну к колыбели,
 Где спит божественный малыш.

 Твоё дитя, Твоя отрада,
 В нём все века отражены,
 Небесный перстень и награда
 В предвечном семени жены.
 
 25.М.С.
 
 ПЕСНЯ ПЯТАЯ:
 
 Расцвели подснежники да в леске, да в леске.
 Скоро всей земелюшке быть в венке, быть в венке.
 Ой, солнышко-батюшка, угоди, угоди!
 А землица-матушка, уроди, уроди!
 
 Народная песня
 
 Белоснежный Ландышек!.. – ласково скажу
 И святую ласточку сердцем окружу.
 Душу Твою, звёздочку, чистые лучи,
 Первые подснежники берегут в ночи.

 Совершится – скажется. Умирает дрожь.
 Первенец Твой, кажется, на Тебя похож!
 Маленькую звёздочку, нежные лучи,
 Первые подснежники берегут в ночи.

 Отчего кручинишься, матушка зима?
 Запоют свирелями белые снега.
 А почиет солнышко ночью голубой,
 Соберу подснежники, принесу домой.

 Засияют в горнице по пяти углам...
 Стосковалась горлица по Твоим крылам,
 Стосковалось деревце по Твоим дождям,
 А голубка-де́вица по Твоим речам,
 Ой, Солнышко-Батюшка!
 Да по Твоим лучам.
 
 26.М.А.
 
 Michel:
 
 ИСКУПЛЕНИЕ
 
 Я ночью смотрел, как ты пела у зыбки,
 Я плакал в подушку. Я верил и знал:
 Глупей и прекраснее этой улыбки
 Господь ничего на земле не создал.
 Ты пела над зыбкою. Ты улыбалась,
 Светилась во мгле, как воскресшая мать.
 Я плакал в подушку. Вокруг разливалась
 Ещё незнакомая мне благодать.
 Я плакал в подушку – в туманы завета,
 Я плакал, и верил, и знал в феврале,
 Что этой улыбки и этого света
 Мне хватит для счастья на этой земле.
 Не зря ты ко мне через вечность летела...
 Пришла и вернула негаснущий свет,
 Вернула мне душу, и голос, и тело,
 И Бога вернула, которого нет!
 
 27.М.С.
 
 Christine:
 
 ПРЕОБРАЖЕНИЕ
 
 К Царю
 
 Зарёй таинственной свободы
 Над бездной духа занимаясь,
 Шестокрила́тым листопадом
 К ногам Божественным прольюсь,

 Чтоб Ты был счастлив, созерцая,
 Чтоб Ты был счастлив, прикасаясь,
 Когда, в лучах преображаясь,
 С огнём божественным сольюсь.

 Душа вселенского полёта
 Над бездной духа замирая,
 В струях стремительной свободы,
 Не умолкая, говорит:

 – Родится новая планета,
 А снег рождественский растает
 И влагой землю напитает,
 И утомлённых напоит.

 В Твоих целительных ладонях
 Нагая тайна листопада,
 От бурь и ливней укрываясь,
 Спит под сияющим плащом.

 Шестокрила́тый луч заката,
 К лучам рассвета прикасаясь,
 В святые тайны погружаясь,
 Струится солнечным ключом.
 
 28.М.А.
 
 Michel:

 ОСЕНЬ
 
 Волнение мятого ситца,
 Застёжки, заколки, тесьма.
 Наверное, осени снится
 Прекрасная дочка зима.

 И киноварь блещет, и охра,
 Но возле подвалов и ниш
 Продрогла она и промокла,
 Как тумба в обрывках афиш.

 Скитается, дышит на руки,
 Боится стучаться в дома.
 И тихо восходит из муки
 Прекрасная дочка Зима.

 Она узелки разрывает
 На первых дарах декабря
 И мёртвую мать укрывает
 Сорочкою, снятой с себя.
 
 29.М.С.
 
 Christine:
 
 ПОВРЕМЕНИ!
 
 День. Шелестит трава:
 Отдохни... Что́ твои дни?
 
 День. Шепчется листва:
 Душу береги, вскачь не беги!

 Повремени! Повремени!

 Гаснет на ладони мира тонкий цветок души.
 Боль – язычок свечи.
 Гаснет и горит под стопами мира День,
 Убегает сон или тень.

 Засыпает, умирает чуткий огонь.
 Опадает, гаснет и горит
 На Твоей ладони мир, словно нежный цветок души.

 Ночь. Падает листва. Отжила.
 Ночь. Шепчется трава: отцвела...

 День! Отдохни! Что́ твои дни?

 Повремени! Повремени!
 
 30.М.С.
 
 АЛЫЕ ПАРУСА
 
 Кто может знать при слове  расставанье –
 Какая нам разлука предстоит,
 Что нам сулит петушье восклицанье,
 Когда огонь в Акрополе горит.
 
 Осип Мандельштам
 
 Канет мир, и страдание канет.
 Только ще́мит и ще́мит тревога.
 Так чужие касания ранят
 Сердце, в муже познавшее Бога.

 Точно ласточки в гибельной точке,
 Точно свист на карающей ноте –
 Начерта́нные чуткие строчки
 Вечным светом – по жертвенной плоти.

 Вечным духом – на жертвенном теле,
 На кого-то и где-то похожем.
 Так листочки кровавые рдеют,
 Опадая под ноги прохожим.

 Обнажённые чуткие ткани
 Полотна, обагрённого светом,
 Начерта́нные в рдеющей дали,
 Возметённой бушующим ветром.

 И поднявшие шелест напрасный
 Тёмно-красные тонкие клёны
 О величии нежно-прекрасном
 В летнем царствии вечно-зелёном.

 Бледноликие гибкие ивы –
 Тень дрожащих на листьях мятежных.
 В тонкой гиблости ломаных линий – 
 Робкий трепет последней надежды.

 Умирать за любовь... Многолика
 Вечной гибели крепкая мера!
 Плачет Иов, растёт Вероника – 
 Грех и гроб превозмогшая вера.

 Канет зло, и страдание канет
 По волнам, с возлетевшим «Секретом»,
 Как игла лученосная ранит
 Полотно, окрылённое светом.
 
 31.М.А.
 
 Michel:
 
 ДУША
 
 Я сам не свой. Я пропадаю.
 Я одинок, колюч и сер;
 И сам с собой не совпадаю,
 Как парус с ужасом галер.

 В знаменьях мечется десница,
 Но я разлад в душе таю.
 Мне жизнь неведомая снится,
 Уничтожая жизнь мою.

 В ночи, свечения не чая,
 Топлю отчаянье в вине,
 На вечный зов не отвечая
 Случайных чаяний во мне.

 Ещё чуть-чуть. Ещё немного.
 Жизнь, как записка, коротка.
 Но я терплю, и помню Бога,
 Как запах слёз и молока.

 Ещё я помню тьму причала
 И тяжесть звёздного ковша...
 И то, как мне не подчинялась
 На вырост данная душа.
 
 32.М.С.
 
 Christine:
 
 ПУСТЬ!
 
 Сыну
 
 Пусть в твоей жизни будут
 Лучшие в мире встречи!
 Праздничный светлый вечер
 Пусть в твоей жизни будет!

 Пусть тебя очень любят
 Самые близкие люди,
 Вечер твой нежно-юный
 Вечерей вечной будет
          
 Пусть!..

 Путь твой Богом будет благословен.

 Сын:
 
 Мама – моё утешение,
 Мама – мой свет родной,
 Мама моя – как родина,
 Мама – жизни цветок.
   
 Михаил.
 
 Родина – так помнят мать.
 О небе говорят – Отечество.
 Земля и Солнце.
 Колыбель.
 Таинственная пристань Дома.
 
 33.М.А.
 
 Michel:
 
 ДОЖИТЬ ДО МАЯ
 
 Казалось, я умер. Но выдался май!
 Я в жизни не видел такого!
 Проснулся – счастливый! Хоть имя меняй!
 Хоть бога выдумывай снова!

 И снова вселенной надежда к лицу,
 И брезжит земная отрада,
 Как будто идём мы с тобою к венцу
 По холмам небесного сада.

 Как будто бы разом простили грехи,
 На подвиги – благословили.
 И в небе кричали мои петухи,
 Которых вчера зарубили!

 конец книги

  —

 13 мая 2012 в 11:41
 Анищенко Михаил <sevapastushok@yandex.ru>

Здравствуй, милый Создатель. Пока читал, весь в мурашках был, сопли потекли. Вот так пробила меня верхушка твоего айсберга. Даже не думал, что книга может получиться столь значительной – настоящей.  Мы – трое – как части разрубленного Осириса, уже срастаемся в одно целое, где уже оживают и Руслан, и Иван-царевич, и Алёнушка выходит из воды живая и прекрасная. Ты, мой ангел, не отвлекайся на то, чтобы советоваться с нами. Это твоё дело, и ты его сделаешь сама лучше, чем сделаем мы все вместе. Работай спокойно и легко.
<...>
Обнимаю, радуюсь.
Твой Михалушка.
 
  —

 4 июля 2012 в 11:59
 Анищенко Михаил <sevapastushok@yandex.ru>

Марина, душа моя светлая, я потрясён величием этой книги. Были в двадцатом веке поэты посильнее нас (троих), но более значительной и весомой поэтической книги в двадцатом веке никто из них не выпускал. Какое же дикое счастье, что мы встретились!
Целую твои дивные руки!
<...>
 
  —

 В комментариях:

Валерий, слов нет. Но вижу тебя спокойно и ясно. Как хорошо, что мы вместе. Прочитал грядущую нашу книгу «Троица» – это самая сильная поэтическая книга 20 и текущего веков. Поэты были и посильнее нас, написал я Марине-Кристине, но КНИГИ равной этой книге не было. Я такие слова никогда не говорил. Отвечаю за них своей жизнью. Обнима...
Михаил Анищенко-Шелехметский

5.07.2012 16:25
 
  —
 
 М.А.
 
 УЙТИ

– Там нет меня – и нет меня!..

 Уйти от позднего веселья,
 Не взяв копейки про запас,
 Просить прощенья в час похмелья,
 Когда не ровен каждый час.

 Забыв о славе и свободе,
 Беснуясь, мучась и кляня,
 Просить прощенья на исходе
 Времён, похожих на меня.

 Когда не вывезет кривая
 И день уходит в никуда,
 Просить прощенья, умирая
 От слёз, от боли и стыда.

 Просить прощенья зло и строго
 За тьму учений и словес,
 За ложь, за истину, за Бога,
 Сто раз упавшего с небес.

 За всё, что рухнуло, свалилось,
 Застряло в горле, словно ком,
 За всё, за всё, что отразилось
 Во мне, как в зеркале кривом.

 Просить прощенья глуше, глуше,
 И всё же чувствовать в тоске,
 Что тьма, заполнившая душу,
 Всю ночь висит на волоске,

 Что по закону искупленья,
 Уже сливаются, звеня,
 И жизнь, и смерть – в одно мгновенье,
 Где нет и не было меня.
 
  —
 
Воанерге́с
Каждый в своём направлении носятся огненными вихрями встают на дыбы и вновь собираются вместе сливаются в новом едином пространстве неведомого миру движения...
 
  —
 
 С гибельным восторгом узнаю эту жизнь. Принимаю.

 Михаил Анищенко-Шелехметский   20.11.2012 16:15
 
  —
 
 О живая душа, опоенная ядом,
 Этой грустью времён из кровавой горсти,
 Твой Хранитель не спит, он безмолвствует рядом,
 Прозвеневшим дождём призывая – расти!

 Твой свободный полёт не насилует Сила!
 Как высокий порыв, богословствует дрожь.
 Твой Хранитель молчит, как безмолвствует Лира,
 Опираясь на меч, посекающий ложь.