Если птицы спросят, в чём же смысл,
если птицы спросят, в чём же суть,
я скажу – с разбегу в волны с мыса.
На двоих. И наудачу чувств.
Мой ответ присяжных не сконфузит,
я отвечу бойко, без заминки –
жизнь свело в тугой душистый узел
на твоём закинутом затылке.
Том второй, распахнутая книга,
правила гласят – при прочих равных
быть тебе решающей уликой
в деле подсудимых у веранды.
Если птицы вновь меня осудят,
станет оправдательною речью
мой рассказ о встреченных и судьбах,
мой рассказ о суженных и встречах.
В шике мантий, париков и перьев
вы надменно оголили клювы?
Объясните, в чем же преступленье?
В том, что не посмел предать июль я?
В том, что вышел обнажённым в ливень?
Не тогда, не сразу, но намедни? –
Если в чем-то я теперь повинен,
только в том, что столько с ливнем медлил.
Да! Не отступлюсь от тонкой тропки!
Осуждённый заседаньем птичьим,
я решился быть большим, подробным.
Мое дело остаётся личным.
В шесть утра нас выведут к платформе
расстрелять рыданьем тепловоза.
Дорогая, я тебя запомню,
как запоминают вдохом воздух.
И исчезнет в тряске полустанок,
в сутолоке, сумках, сутках, всуе.
Хочешь отыскать меня устами?
Я подставлю мир для поцелуя.
Знаешь ли, разлука не причина
выходить из окон нараспашку.
Дорогая – всё уже случилось.
Мне теперь нисколечко не страшно.
Нет мне оправданья. Задыхаюсь.
Воздух – твой! В нем страшно оставаться!
Он насквозь отягощён духами.
Самым тяжким списком обстоятельств.
Нет! Не отступить. Не оступиться.
Ваша птичьясть! В деле у веранды
пусть меня за всё осудят птицы.
Я тобой пожизненно – оправдан.