Здравствуй Михалыч, пишу с того света, живой и здоровый, зажили раны
Планета планетой - вечное лето, похожа на Землю c периодом рая.
Еще, командир, не дает мне покоя, ссора с тобой перед вылетом с базы.
Солнечный ветер играет строкою моих откровений с оттенком маразма.
Клавиатура, увы, не бумага, пластик не рвется, но тоже сгорает.
Хочется выкинуть миг до шага, когда я ушел за эклиптику края.
Все-таки время – неясный фактор, принцип его до конца не понятен.
Ошибки - проклятая катаракта, не вижу уже и на солнце пятен.
Михалыч, Михалыч, так хочется сала, черного хлеба, острой горчицы.
Меня уже все здесь "вот так достало". Но этого больше уже не случится.
Увидеть бы Машу из (спец)столовой, или красавицу, нежную Любу.
Ну, это я так, да просто к слову, обычно нас женщины только губят.
Что есть, то и есть, а другого не будет: (Сух)пай, галеты, немного фруктов,.
Здесь пусто Михалыч, мне снятся люди. Текучая вечность - мои минуты.
Осталось немного топлива даже, и я пару раз облетел планету,
Пыль оседает на фюзеляже, пыль это время, пыль – километры
Пространства полета, наклона крыльев. Она забивается в сопла, в душу,
Так хочется взять и с шальною силой пули себя уничтожить, разрушить.
Но даже пули, Михалыч, нет. А лазерный луч освещение все же.
Планета планетой, какое лето, красивое. Только память гложет.
Не хочется мне повстречаться с Богом. Пускай присылает апостолов что ли.
Комбез не заменит райскую тогу, и в жизни играл я не лучшие роли.
Хотя, ну какие апостолы к черту. Здесь нет никого, ни людей, ни животных.
Корабль под вечер становится черным - тюрьма и надежда больного пилота.
Прости командир, это все отговорки, я должен, я должен еще раз вернуться.
К веселым огням новогодней елки, разбить для порядка салатное блюдце.
Михалыч, я жив, но зачем? Я не знаю. Печатаю письма тебе или небу.
Живу как Адам в окончании рая, до появления змея и Евы.