Сначала он надоумил коммунальщиков
привезти чернозем и разложить его
в тенистом палисаднике перед домом
между старыми деревьями.
Затем дождался, пока из черной земли
начнут выпрастываться сочные травяные стебли,
неестественно зеленые, будто подсвеченные изнутри.
После этого призвал северные ветры,
которые стрясли со старой яблони
маленькие круглые яблочки,
бледные, безвкусно-незрелые, будто восковые —
того невыразительного цвета,
который обещает детям расстройство желудка, —
и аккуратно разложил плоды там,
где черная земля еще не покрылась молодой травой.
Он также велел ветрам пригнать тучи и тучки,
которые наперегонки понеслись по стылому небу,
то загораживая солнце, то давая ход его лучам —
и над землей закачалась защитная сетка светотени.
А потом повел меня по асфальтовой дорожке
между хрущевок и заставил неожиданно повернуть голову.
Я увидела
ровнодышащую черную землю, полную материнского спокойствия,
брызжущую молодостью нахальную траву,
трогательные в своей беззащитности анемичные яблочки,
прыгающие над всем этим веселые пятна солнечного света
и еще —
колонны темных замшелых стволов,возносящихся к небу.
— Что это? — спросила я.
— Гобелен для тебя, — ответил он.
Я закрыла глаза, чтобы навсегда запомнить картинку:
черная земля & островки сочной травы & бледные яблочки & брызги света
черная земля & островки... & бледные... & брызги...
черная земля...