С.
Вчера Леша заставил всех пережить дикий стресс – упал с лестницы, катился кубарем.
Не знаю как, но я услышал с другого конца сада, почувствовал, рванулся и поймал его!
Ударились оба, но без переломов – ушибы.
Поэтому он ночь спал тревожно и не отпускал меня.
Утешал его, баюкал, перечел в темноте мойдодыров, цекотух, человека рассеянного, Федорино горе и басни Крылова… а он все не спал, обнимал, говорил:
Нэкст, папа, нэкст! (следующее)
А потом сказал:
–Тел ми эбаут э лав – расскажи мне о любви!
И я начал – он же просил!
Тем более травмами – весь геройский альбом заполнил.
Начал петь ему о любви, ямщицкую песню.
Качал его, но безумно хотел к жене, качаю и скучаю.
Она посмеялась!
Друзьям позвонила по скайпу
– Хотите видеть, как Санто качает дитя?!
– Конечно!!!
(У нас это с детства моих детей повелось. Жена с гостями, а я качаю.
Но, они у замочной скважины – кому глядеть, ибо мое усыпание чад – спектакли для них.)
И вот уже из Москвы – сюда, не только слышат, но и видят меня на мониторе в темной спальне с ребенком.
Реплики от моей песни комментируют.
Володька, друг:
– Ты можешь сделать погромче?! Хочу это слушать, лежа на моей любовнице!
Любовница Агата:
– Господи, да я сама разденусь!
Жена моя:
– Я тоже.
Представляете? Но Лешенька только после этой поэмы заснул, в 5 утра.
Я устал.
Но экспромтная поэма у меня есть, они ее записали – век техники, ИХМО!
Пришлю Вам текст.
Знаете, думаю, ребенок ловит вибрации чувств, не из-за любовной тематики, а из-за экспромта.
Я не повторяю из памяти, но произвожу – это особая энергия, толчок волны, увлекающий строку за следующей, как эврика! –
(независимо от достоинств строки и рифмы) – рождение из сознания.
Ему чувство от этих песен больше в масть, чем стихи детские, очень чуткий ребенок.
Вот поэма*.
*(Здесь дан не первоначальный, а выправленный вариант.
Форма и содержание не изменены.)
-1-
В камине ночном задрожал уголек,
Колеблется тень от лампадки...
Всему, что сгорает, отводится срок –
Как трудный вираж, или новый виток,
На вырост из детской кроватки.
Шагнешь на дорожную пыль – и в пути:
Припрыжкой, походкой, повадкой.
Живи как угодно – печалься, шути,
Будь щедр, или жаден до сжатой горсти –
Но жизнь все же кинет перчатку!
И встретишь синьору, пленяя собой,
Люблю – она скажет, аморе – ты мой!
И шею обхватит руками.
Прижмешь ее крепче, ладони сплетя,
Уткнешься ей в грудь, как родное дитя,
Прильнув осторожно губами.
И станешь качаться в прохладной траве,
До крика, до сладкого плача,
Щекой к темно-русой ее голове
Прижмешься на взлете, на яркой волне,
В восторге, в доверье собачьем.
Будь рыцарем или покорным слугой,
Люби сотни женщин, сливайся с одной –
И станешь избранником шанса!
Судьбе задавая извечный вопрос:
Так "да" или "нет?" – убыстряя свой кросс,
В безумстве счастливого транса.
-2-
Придумано кем-то: «слиянье в грехе».
Ее донага раздеваешь,
Горячую слезку на бледной щеке,
Нацелясь, в последнем, смертельном в пике,
Губами легонько сдуваешь.
А в небе светила пускаются в пляс
Смешной танцевальной походкой,
На тонкой цепочке качается Спас,
О Боже, ее нагота без при прикрас!
И входишь толчками короткими,
И в шепоте всхлипа – истомное «ах»,
Когда еще танец в начале.
Он длится… И стынут на хрупких плечах
Росинки-осколки, и в их зеркалах
Увидишь себя – свои дали.
Жестокая радость – в любви истолочь,
Терзать и баюкать, без устали мочь,
Душа теплым ветром умыта,
Себя не утешить и не превозмочь...
Качается лодочкой звездная ночь –
Заботой твоею укрыта.
-3-
Смеешься – веселый, игривый, шальной!
Не знала таких шелопутных?
Её утолив, напитаешь собой,
Почувствуешь крови прилив и прибой
С волной поцелуев беспутных.
В ладони возьмешь лепестки ее стоп,
Коснешься губами лодыжек
И вспыхнет на миг ослепительный сноп –
Спеша, чередуются жар и озноб
Быстрее ритмичных отдышек.
Не хочется чувств, облаченных в мундир,
В сюртук – на застежках по горло!
Ты раб этой ночью, и ты господин,
Ты – лампы властитель и сказочный Джинн,
Она – и нежна, и покорна.
Так в полдень, вздыхая, колышется лес –
Паришь, потеряв свою плотность и вес,
Над берегом с кромкой сыпучей.
От звонкого взлета до лунных небес –
Как будто ты, в ней растворяясь, исчез,
Мучительно, жарко и жгуче.
Закроешь глаза, не увидев лица,
Сольешься, достигнув глубин до конца,
Но мир познается с изнанки.
Тебе не распутать его узелки,
И пить ей несешь, расплескав, из реки –
И снова на прежние санки!
К рассвету она утолится глотком
Бессонницы алого солнца!
К ней в душу войдешь, как в распахнутый дом,
А в клетке грудной молит сердце птенцом,
Боясь тебя как самозванца!
Не лги на пути бытовых перемен,
Где плесень и цвель, да качели измен,
Свиданья сменяют свиданья.
Там пропасть и фальшь, там капканы и плен,
У каждого роль из заученных сцен –
Так мучают страх и гаданья,
Что тихо в ладонь на развилку судьбы,
Кладешь обессилено губы свои –
Волнуясь невольно от мысли,
Что капелькой в чреве уже ожило,
Пробилось, в тепле ее света, зерно
Проросшее к истине жизни.
Л.
Вы знаете, когда я впервые прочитала "Египетские ночи" (елки-палки, Клёпа у нас уже сквозной персонаж), я Пушкину не поверила. Не поверила в возможность существования импровизатора. Ну не может быть такого, чтобы человек выдавал непрерывный связный текст, практически не задумываясь. Конечно же, эти великолепные стихи написаны Пушкиным, но ведь не экспромтом же! Они же великолепно отточены – а я же помню пушкинские черновики (не этих стихов, а вообще), знаю, как он искал и правил. Какая уж тут импровизация? Просто вымышленный персонаж, вымышленная ситуация – ну что ж, автор имеет право на вымысел.
Или, думала я, это русскоязычных импровизаторов не бывает, а у Пушкина импровизатор – итальянец, там язык другой, может, им легче импровизировать?
Нет, я, конечно, знаю, что были сказители, акыны и прочие "что-вижу-то-певцы" (ямщики, опять же!), но это как бы другой культурный пласт. Это скорее фольклор.
А вот теперь читаю ваши колыбельные тексты – и беру свои слова назад. Значит, искусство русскоязычной поэтической импровизации – не народной, а авторской – это не вымысел! И как здорово, что ваши родные это записывают. Самостоятельно вы бы ни за что не восстановили эти тексты – ну, может, какие-то обрывки.
А ведь этот непрерывный наговоренный монолог, даже если там много всякого лишнего – это же "тысячи тонн словесной руды", из которой потом можно достать крупицы чистого вещества, очистив от пустой породы.
Это похоже на брейн-сторминг: сначала выдаются любые, даже бредовые идеи, что в голову придет, а потом из этой кучи выбирается то, что содержит рациональное зерно. Мне было очень интересно выбирать из вашего прошлого "ямщицкого" текста цельное стихотворение. "Отсекать лишнее от глыбы мрамора".
В нашей Марзельной паре (МАРтышка+шиЗЕЛЬ) Маринка – генератор. Она тоже может накидывать всякий бред, и в этом бреду нет-нет, да и промелькнет что-то настоящее. И тогда я за это ухватываюсь, вытаскиваю (как бабушка себя за волчий хвост) и начинаю прихорашивать.
Не всегда мы соавторствуем именно так, но часто.
Мы бы и в последний ее приезд помарзелили бы, если бы я не была на тот момент такой ни на что не годной размазнёй.
Сегодня я, кстати, прикинула: 5 июня я в последний раз до сегодняшнего дня выбиралась в город. Ровно полтора месяца просидела дома, как чья-нить отрада в высоком терему!
Очень интересно будет подробнее прочитать, что за школу создает ваш сын. Буду ждать ваш рассказ.
А стиш, который у меня с утра начал складывацца, так и пропал почти целиком. Вывалился из головы. Застряли отдельные строчки... Но я теперь к ним что-нибудь новенькое пристрою. И буду думать, что это новенькое – в сто раз лучше, чем было вначале.
Пришла ваша новая колыбельная, иду смотреть.
С.
О колыбельных.
Вопщет говорил Вам, что могу разговаривать стихами.
Так же знаю на память тома, в том числе куски прозы.
Просто люблю, удобно держать в голове, брать оттуда.
Помните, где-то у меня была описана детская мечта о Воскрешении Марины,
путем чтения на ее могиле сутками стихов ее по памяти.
Правда – могу это.
Говорить стихами?
Да пожалуйста!
Но не в любой момент! – Мне у Леши особенно приятно – люблю его.
Мне хорошо в этой комнате, я ее сам строил.
Мне там все с руки, и тишина, темнота.
Он тихо дышит, глажу его ножки, через час устаю от детского.
Идет экспромт, но никто никогда не записывал мои экспромты.
Это первый опыт.
Не знал, что это так высоко по уровню, в смысле, по уровню экспромта.
Л.
Санто, я выправила вам колыбельную. Что с ней делать – не знаю. Она по уровню стихосложения выше предыдущей, выкидывать из нее куски – труднее. Но и оставлять такой объем не стоит – слишком много. Боюсь (опять-таки – хотя вы меня разубедили в том, что я выгляжу синим чулком) показаться ханжой, но текст, имхо, слишком эротичен.
А ведь начиналось как обращение к ребенку: стань тем-то, будь тем-то, ты встретишь ее, она тебе скажет, обнимет... и т.д. А потом начинаются подробности, о которых ребенку знать пока просто не время.
Для взрослого этот текст вполне целомудрен (не считая мелочей), для ребенка – нет. Так я и не пойму: кто адресат этих стихов.
И что делать с ними – не пойму. Но текст вам отдаю. Может, после вашей работы для меня что-то прояснится.
Текст с правками и замечаниями посылаю.
С.
Дикое спасибо.
Я погляжу.
Но Вы не поняли меня до конца.
Я не сошел с ума, чтобы такие колыбельные петь.
Я укладываю ребенка по детским текстам ВСЕГДА!!!!
А это я говорю, когда он почти спит, но еще не могу уйти.
Когда он уже в дреме, я это себе пою. Потому что устаю лепетать целый час!!!!!
Вы шутите? Что я ребенка так укладываю?!!!!
Это я себе, но еще находясь с ним.
Да, он просит: расскажи про свою любовь.
Но сложность слов и всего текста такова, что он просто ритм ловит!!!!
Ну, Любчик – я же не сошел еще с ума!!!
Теперь я не согласен, что мои подробности есть плохо!
Это искусство так выразить.
Ну, попробуйте, хочу видеть – опишите свою ночь!
Это жизнь, это дети Ваши, Ваша любовь, и Вы не девочка не понимающая.
Кто вам сказал, что это есть плохо?!!!
Это надо скрывать? Это что, ГРЯЗНО?
ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННО?
Вы этим, Любчик, делом знаете сколько лет занимались?
И ЧТО ???? Чем-то ненормальным?
Я не понимаю!
Только бездарность, безвкусица и пошлость – есть запрет.
Если я звучу пошло и бездарно – скажите мне!
Все возможно.
Но применять этот условно называемый текст к ребенку?!!!
Вы шутите?
Или не понимаете меня?
Это же наши взрослые шутки, к тому же я чувствовал, что меня слушают,
и хотел пощекотать свою смешливую жену.
А ребенок, канеша, спал, просто чутко, я уйти не мог, но я устал
от лепета для 2х лет, вот и все.
Это был немножко спектакль для взрослых!!!!
Ну Любчик, мне не ловко стало от вашей фразы.
Я очень деликатен с детьми всегда!!!!
Но могу приколоцца, понимая, что они не волокут, зато взрослые имеют фан!!!
Я в культурном шоке от Вашей ремарки без доли снисхождения к этой гротескной ситуации!!!!!
Л.
Санто, вы меня тоже не поняли. Я тоже не сошла с ума, чтобы заподозрить вас в том, что вы сознательно напичкиваете двухлетнего малыша такими знаниями. Возможно, я неуклюже выразилась. Но текст – именно сам текст, независимо от ситуации! – начинается с обращения-напутствия: вырастешь из детской кроватки, шагнёшь на дорогу – стань тем-то или тем-то, а потом ты встретишь ЕЁ – и понеслось. Для меня весь текст распадается на две неравные части: первая, короткая – это напутствие (назовём его условно так), обращение к юному, иначе для чего будущее время, если речь о себе, взрослом человеке, который всё это уже знает? Поэтому всё воспринимается как "делёж опытом": ты вырастешь, встретишь любовь, и потом у тебя с ней будет вот так.
А вторая – длинная-предлинная часть! – это собственно описание любви в действии.
По поводу эротики в искусстве. Я уже вам об этом говорила. Это не ханжество – это мой вкус. Я откровенную эротику в искусстве не люблю. Приемлю ее до какого-то уровня откровенности, а дальше этого уровня – нет. Я не говорю, что это плохой, низкий жанр, нет. Но мне откровенный физиологизм, натурализм претит. Я разделяю позицию Новеллы Матвеевой:
"Не пиши, не пиши, не печатай
Хриплых строк, восславляющих плоть".
Для примера: меня абсолютно не шокируют в вашем стише, например, такие строки:
И станешь качаться в прохладной траве –
До крика, до сладкого плача.
А строка –
И входишь толчками короткими –
это уже физиологизм, это подробности.
Вообще весь текст (вторая часть – эротическая) в основном целомудрен, нежен, кроме мелочей типа этих толчков, но – его слишком много. Мне понятно, почему много: потому что вы этот текст наговаривали, это именно импровизация. Но если бы мне этот текст попался на глаза вне зависимости от того, ЧТО я об этом знаю – я бы сказала, наверное, что автор увлёкся, ушел в смакование своих ощущений. Поэтому я думаю, что сокращать (если вы хотите придать этому статус художественного произведения) всё-таки надо. Хотя и жалко. Текст в целом хорош.
С.
Не жалко сокращать: главный критерий – художественность!
А в отношении эротики – не согласен!
Не имею склонности в стихах к воспалению плоти, но хочу, чтобы в каком-то тексте было и это – что тоже есть я!
Л.
Санто, дело же не в согласии или несогласии – это дело вашего выбора и моего выбора.
Моего вкуса и вашего вкуса. Они имеют право на несходство.
Я просто этого не люблю, но никоим образом не навязываю никому эту нелюбовь.
Тем более вам. Пусть будет то, что вам хочется и нравится!
Это просто мой вкус. Мне в стихах интересна душа, а не плоть.
И дело не в том, что я женщина, а вы мужчина. Я и женские слишком откровенные стихи не люблю. Дело автора – писать или не писать. Дело читателя – принимать или не принимать, любить или не любить.
А дело редактора – править с холодной головой, независимо от того, приемлет он сам жанр или нет, и заботясь только о художественности.
Но это трудно разделить. То есть трудно воспринимать текст только по-редакторски, забыв о том, что ты ещё и читатель со своими вкусами. Поэтому я пишу: для меня "короткие толчки" в сочетании с "золотым Спасом" – моветон. Некошерно, как вы говорите.
Но отказывать вам в праве на любую вольность? Да кто я такая, чтобы кому-то в чем-то отказывать?! Тем более (это я уже повторяюсь) вам.
Я попробую убрать лишнее – но это будет лишнее с МОЕЙ точки зрения, вы вправе не соглашаться. Тогда я верну особенно дорогие вам строфы. Если смогу – сделаю прямо сейчас. Если окажется, что голова уже не справляется – оставлю на завтра.
С.
Хотел спросить, разве Вы не пишите легко экспромты?
Я с Вами писал Лопаткину.
Что ж Вы Пушкину удивляетесь? Вы отлично реагируете,
быстро находчиво ярко.
Экспромтам я никогда не придавал значения.
Вот сейчас впервые. И мне понравилась эта игра.
Ну как там тимуровцы очистили Ваш сад от погрома?
А девочки Ваши с юмором :))
Л.
А у нас все с юмором :))
Тимуровцы пахали часов 10 кряду и завтра ещё обещались прийти. Сделали много, но до порядка ещё – как до Луны.
Я пишу экспромты легко, но я над ними, хоть недолго, но думаю. Выдавать поток не могу. И, если вы заметили (щас тоже буду проявлять свой комплекс полноценности) у меня и экспромты качественные, я их дорабатываю. Это натура, опять-таки. И всегда хоть с маленьким, но изюмом, каким-нить прикольчиком. Это сходу не делается, я всё-таки тормоз, не могу выдавать на гора и качественно, и много, и с изюмом.
С.
Да какая разница, Любушка?!!!
Думайте, хоть сто лет! – хоть минуту! – важен результат.
Мне копейки не принесла эта способность!
Она и морально никогда и никем не ценилась.
Это даже на стихире не имеет значения.
Потому что я никогда не вижу рецку сразу, она уже стоит там час или день,
пока я открою ее и отвечу.
Так что не видно, что я это сделал за минуту.
А если и видно – какая разница? Минута, час пять часов?!
Это я приватно с Вами говорил, просто разговор с Вами о личном.
У Вас, правда хорошие экспро и изюм, и идея, и вкус да! – Я знаю! Согласен.
Но вижу, Вам нельзя говорить, как писался стиш, в какой ситуации.
Вы это привязываете к тексту.
Я застегну зиппер на эту тему!
Какое имеет значение? Как что писалось?
На салфетке или в альбом?
Я даже удивился, что Вы придаете сознанию того, что это экспромт, такое значение.
Мы же не читаем Рэп со сцены!
Пошел править, уже боюсь сказать – колыбельную)
Просто стиш. И все.
Рад, что тимуровцы Вас откапывают.
Очень жаль садик Ваш.
Но квохтание не люблю на эти темы.
Меня это ранит очень.
Что?
Вот это – когда жизнь разваливается, которая у тебя была.
Л.
И опять буду спорить. Не привязываю текст к ситуации!
Оцениваю сам текст. Именно он для меня важен. Отвлеченно ото всего.
Но именно в отношении "колыбельных" – ситуация важна!
Их нельзя оценивать вне ситуации, без понимания, что откуда выросло.
Потому что как импровизации – они удивительны.
Как художественные произведения – они растянуты (особенно предыдущая) и недостаточно цельны – им не хватает логического стержня, единого "цевья", на котором держится стиш.
Для меня – редактора это еще не состоявшиеся произведения.
Для меня – человека, общающегося с вами, это удивительное явление вашего разума, проявление одного из ваших талантов и – да, сырой материал, который можно расматривать как основу для будущего цельного произведения.
Так должна я или не должна знать, как родились эти тексты?
С.
Знаете, Любчик, не должны, я думаю.
Как редактор Вы произведение должны видеть и в нем потенциал.
Вы это улавливать должны, независимо от автора – как редактор!
Надо видеть Вам вообще как редактору не просто текст, а то, что Вашим прикосновением золотым можно из него сделать.
Тем более что я всегда безупречно правлю, в смысле – не игнорирую ни одной вашей ремарки – никогда, кроме случайной оплошности.
Вы все что угодно можете знать как друг, но как редактор?
Ну, разве что для эмоции своей человеческой!
Но как профи? – ПОФИГ!!!!
Что это? Экспромт или что?
Длинно? – Урежьте!
ПОшло – другой разговор! Бездарно – другое дело!
А цевье есть! Неправда!!!
Там целый путь показан!
И кроватка – это мерило то, из чего мы все вышли, выросли!!!!
А дальше долгая, долгая жизнь в любви ночной, по крайней мере!!!
И это несоизмеримые, по жизни даже, куски времени его отрезки!!!
И не должны быть они равными, может, не такими длинными, но не равными.
И вот еще что.
Мы с Вами немало моих текстов сделали отличными!
А какая разница для произведения, каким оно было до того?
Из гафна пулю не слепишь!
Если тексты заиграли, то это не только потому, что ВЫ золото, но и потому, что в них было изначально заложено.
Вы чудо человек и редактор, но не волшебник, и ВЫ не сделаете, хоть изведетесь, поэта из того, кто бездарен.
Потому что там изначально НЕТ зерна.
Поэтому считаю не важным знать, из какого сора, Вам как редактору.
Вам важно видеть произведение и его возможности после Вашего вмешательства.
Хотя бы потому, что я не простой человек, и все что бы я ни делал, имеет этот непростой окрас.
Хотя бы потому, что Вы одаренный человек, и что бы вы ни делали, тоже имеет свой окрас.
И когда два таких человека обмениваются своими духовными сущностями, это больше чем просто разговор.
Л.
Что я не должна знать, "из какого сора" – не могу согласиться, Санто! Я же не просто ваш официально назначенный по должности редактор, для которого существуют тексты и не существует того, что за ними – вас, вашей жизни, истории создания этих текстов. Вы мне хотите в этом отказать? В этой радости – знать, узнавать?
Я же в конечном итоге всё равно уберу из вашего текста то, что сочту нужным, – независимо от того, знаю я историю его создания или не знаю.
С.
Я бы дал Вам тему: «Ночь зачатия!»
Я написал «роды»! – А вы, женщины – у вас читать нечего о вас самих!!!
Вы о главном в жизни хоть раз сказали?
Где Ваши роды? – Трижды были, а стихи? – ни одного.
Или что-то главнее было?
Веточка-листик, да? – Где сокровенное?
Где любовь?
Что это за стихи без любви, зачатия и родов?! – птичка на ветке важнее, да?
Вас смутило, что у меня в стихах толчки любовные и Спас золотой?
Так это – правда! Спас или Богородица – всегда в спальне – где икона висит и смотрит, если не закроешь, а крест – не успеешь, не снимешь, так и качается во время фрикций… И Он как на качелях…
Всем, кто носит на цепочке крест, узнаваемо это и во все века! Но отметил это только я, вот в чем здесь фишка.
Безбожница, если не поняли, и мужья явно безбожники! (Это шутка, но говорит о том, что я вижу: Вы не носите крест, и они тоже.)
В стихе я не сказал ни одного анатомического слова, как член, например – вполне целомудренно прозвучал!
Разве нет?
Л.
Если сказано: "И входишь толчками короткими..." – это достаточно живописно, совсем не обязательны анатомо-физиологические термины: член, фрикции.
Главное – картинка настолько наглядна, что я как читатель чувствую себя... эээ... невольным вуайеристом.
А я не хочу ни подглядывать за чужими фрикциями, ни демонстрировать свои альковные действия.
И поэтому вряд ли я напишу на предложенную тему. Раздеваться в стихах я не люблю – не моё.
Я в стихах думаю. Или прослеживаю движения души. (Фрикции души, во как!) А не "птичка на веточке". Если и птичка – то как средство, а не как самоцель. Я никогда не пишу просто лирических пейзажей-картинок без осмысления, за ними всегда что-то. Это – моё. А живописать постель – не моё. Для этого "ремесла есть тьма охотников – я не из их числа".
Уточняю: НЕ ПОТОМУ, что считаю это грязью и пошлостью! Скажите мне, где и в каком месте я назвала любовные страсти низкими? Разве это каким-то образом прозвучало в моем нежелании писать на эротические темы?
Я никогда не считала это низким! Ну разве что в невинном детстве, когда пугалась своих мыслей об "этом". Но очень скоро поняла, что любовь сама по себе исключает понятие низменности, пошлости и грязи. Даже "грешная", запретная любовь, любовь-измена - ее можно клеймить иными категориями (неверность и т.п.), но при чем тут грязь?
НЕТ!!! Любовь и грязь несовместимы по определению.
И вовсе не потому я отказываюсь писать об этом.
А потому, что это слишком интимно для меня, и я не хочу обнажаться. НУНИХАЧУ!!!
С.
Вот именно! – Не пишете, значит – не умеете!
А роды – это разве слишком обнажаться? А первенец Ваш где?
Это я написал о внутриутробной жизни, а не Вы, в которой эта жизнь была!
Почему этого надо избегать? Вы ничего не расскажете о себе миру, чего МИР не знает о Вас.
Вы бы могли рассказать – только то, что называется «найти своим талантом слова, передающие Ваше переживание».
Сказать о том, что знают все, словами, которые можете найти только Вы.
Не надо меня опримитивленно трактовать!
Я не считаю Ваши стихи «веточками», но считаю, что они меньше своего автора.
Как я должен знать, что это Ваше эстетические воззрения на культуру слова?
Ведь я могу думать, что Автор не сумел раскрыться в стихах.
Где страсть?
К чему скрывать?
Что, собственно, Вы можете открыть или скрыть, чего бы я не знал о Вас?!
О любой из Вас?!
– У всех – дети, любовь, боль, радость, измены…
У всех один и тот же джентльменский набор души и тела, прихваченный в дорогу жизни, как в поезд!
В каждом чемодане есть зубная щетка! Для этого знания – не надо быть Вольфом Мессингом!
ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МОЖНО ОТКРЫТЬ О СЕБЕ – ЭТО СВОЕ СЛОВО – О ЖИЗНИ.
Я его не вижу, в той мере, в какой Вы взяли жизнь.
Я не хочу касаться чужих интимных сфер, проникать, узнавать и впечатляться.
Но хочу СЛОВО поэта о главном в жизни – умения выразить, мастерства и таланта.
В любом жанре – нет для писателя запрета!
Есть только два критерия – талантливо и бездарно!
Если в поЕзии главное – «ромашка я взгрустнула» культурно и грамотно – то о,кей!
Если главное «женско лирика: я плакать» (не Вы лично, но общая тенденция), то ОК!!!
А возражаете – покажите Ваши стиши о главном?
Вы умны, усвоили ряд правил, приличный вкус – есть поэтические удачи.
Взрыв – не Ваша стихия – я не об этом!
Где старые песни о главном?! Где?
Я не хочу вывернутый в родах неба пуп луны – не надо!
У меня есть об этом, пожалуйста:
Поблекла красная помада –
След торопливых губ зари.
В разброде гороскопье стадо –
Собаки, Лошади и Львы..
Но гром по водосточным трубам
Рванул! И молнии зигзаг
Перечеркнул рассвета губы,
И красный след на небесах!
Восход рубцами разомкнулся,
И вдруг от грозовой волны
Живот тяжелой тучи вздулся
И вывернулся пуп луны.
И мука, остывая, в нежность
Перетекала... а душа
Устало плавилась в безбрежность...
На краешке карандаша.
Вот мое – о матери, о женщине:
Ночные роды... Ветер сник,
С вершины падает комета...
Что возвещает первый крик? –
Мне нужен Свет! Мне мало Света!
Застыв на темном вираже,
В твоем измученном пространстве
Дитя плывет, как в мираже,
И в каждом взрыве его странствий
Я слышу сокровенный крик
Из океаньих недр на сушу:
Мне нужен свет! Чтоб он возник!
Чтоб он пролился прямо в душу!
Летящий зов сквозь пропасть лет,
Из тьмы, из ракушки жемчужной –
Сильней тоски. Мне нужен свет!
Мне нужен свет! Мне это нужно!
Так небо плетками грозы
Стегает землю, крушит ветром,
Иди ко мне из пут лозы,
Увидишь мир, пронзенный светом!
Я не берусь искать слова,
Молить или судьбу назначить,
Не здесь задумана судьба,
Здесь мир иной, здесь все иначе!
Не смей его поранить, Ночь,
Не предрекай! – Оставь заветы!
Чтоб эту муку превозмочь,
Откройте Свет! Нам мало Света!
Я не духовный эксгибиционист и не призываю к душевному стриптизу!
Но уверен, что самые сильные чувства, которые Вы помните – это: первая любовь, первая близость, роды, приложение к груди, дети, обиды, какая-нить пионерская штука, не знаю, ракету запустили – этого нет !
Дружбы – да, об этом есть.
Считаю, что «яма», «абрикосы» и «цыганка» – это лучшие темы! О родителях – чудны строки: «На стареньком диване».
Но у меня и осталось чувство, что не выражены сильнейшие переживания.
Вы можете сказать – это не мое!
А любить – ведь Ваше?
Вы мне привели в пример Новеллу?
Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой плащ висел на гвозде
А потом только гвоздь, а потом только след от гвоздя – вот, что у нее было!
И об этом она писала!
А Вы хотите, чтоб я, человек, имеющий каждую ночь и плащ, и все, что под плащом, писал про дырочку в стенке?!
Вы шутите?!
Новелла как раз выразила себя!
Потому так пронзителен ее плащ и след от гвоздя.
Она сказала: «Любви моей ты боялся – зря» –
боишься, что я тебя обременю собой, востребую?
Зря, я не тот человек.
А дальше рассказывает, какой она человек. Но не словами-характеристиками!
А образами – выводами! В этом главная сила ее стиша.
«Не так я страшно люблю!» – цепляться, приставать?! – никогда!
«Мне было довольно видеть тебя»…
Говорит о малом, но душа ее – велика, от мизера может воспарить!
И если ты уходил к другой
Иль просто был неизвестно где –
Мне было довольно того, что твой
Плащ весел на гвозде.
Довольно знать, что ты есть, не претендуя на целое, тем более на свободу.
Но он и этой малости пожалел, убоялся.
Снял плащ, ушел.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Потому что и эта малость в богатстве ее духа обретала смысл, надежду,
что когда-нибудь… а вдруг… и снова плащ на гвозде...
Ожидание живо… (Хоть мимолетный этот гость, но знал о ее любви, раз боялся) –зря, как мы поняли …
Но не сбылось... об этом дальше:
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь...
А в доме событье – страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь!
Все отняли и это последнее, призрачное, тайну ее.
Осталось только слушать ветер…
Туман, и ветер, и шум дождя...
Теченье дней, шелестенье лет...
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Пронзительность, глубина, тоска передается не прямыми словами:
«Люблю, Хочу, Жду, Желаю» – а другими, в которых нет слова ЖДУ, но все в них –ожидание и боль.
Сила в том, что чувство не названо, но присутствует, не озвучено, но прозвучало, дотронувшись до каждого!
Почему так бьет?!
Потому что метафоричный гвоздь далек от ассоциации с любовью и в то же время прочно вбит в нее.
По самую шляпку в то, что скрыто!
Что может так остро обнажить, как не сокрытие?!
Мастерство в том, что не назвав вещи своими именами (которые мы и без того знаем), Новелла сумела обострить образы и вызвать их в сознание.
Она дала понять, а не швырнула в лицо!
Ярко еще и потому, что не навязано свое оголенное слово, но позволено каждому самостоятельно извлечь свое из ее очень далекой ассоциации.- Это и есть сопричастность с поэтом!
И это попадает в Вашу позицию, в Вашу духовную эстетику.
И у меня есть такие тонкости, но ими не исчерпывается полотно жизни, не выражается только ассоциациями.
Есть вещи, которые бьют наотмашь – по другим законам, как Спас на цепочке, качающийся во время любви!
А у Новеллы в неожиданном контрасте столкновения противоположных сил (ее статичность и его динамика) – удар и попадание!
Этим парадоксальным гвоздем она исцарапала душу и каждого царапнул ее гвоздь!
Когда ж и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра, –
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Неугасима любовь, способность пылать от малости, пламенеть от следа и после стертого следа, грустна и благородна!!
Статика и динамика еще и в том, что она, которой больно, – не бежит от любви.
Он бежит – которому почти все равно.
Главное, что след стерт под кистью старого маляра, но она способна разглядеть за видимым сущее.
Придать значение тому, в чем никто не способен значения узреть.
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь?
Того тебе – не понять.
Финал – она восторжествовала! – хоть и сквозь скрипок плач!
Ему не понять, ибо он не имеет того душевного резервуара, который мог бы вместить представление о ее глубине и масштабе.
Нельзя в стакан влить бидон! Нельзя в бидон влить цистерну!
Все, что больше стакана, не существует для стакана!
Ибо не вливается, а переливается через край!
Все, что больше стакана – им не может быть осознано, даже представлено!!!
Ибо чтоб осознать, надо иметь объем духа и владеть пространством мысли.
Меньший объем никогда не воспримет больший – только наоборот!
Поэтому Новелла (из уважения скажем Автор, чтобы не проецировать ее личность на Л.Г) – не жалкая отверженная в неразделенной любви. Она прекрасна! – Он жалок! Ибо обеднен! Вот в этом красота, глубина ее простых строчек.
И последнее – может, это смешным покажется, но признаюсь, что лично меня всегда
задевало в этом стихе и почему мне было ее мучительно жаль.
Думаете, любовь неразделенная?
Нет.
Думаете, что болеет она, смотрит на стену, это?
Нет.
Может потому, что он ушел, не оценил – нет.
Сколько вариантов ни переберете, ответ будет – нет.
Но когда я скажу – это станет очевидным.
Ибо во мне оно первично.
Как-то Баринов – психиатр Кащенко, о котором мы говорили намедни – увлек меня на тесты для специалистов (врачей).
Тесты на нестандартность мышления.
Отвечать надо не думая – интеллект не важен.
Такие вопросы: назовите резервуар для жидкости.
Не знаю, почему то, что я писал, изумило специалистов.
Люди отвечали: банка, чайник, кружка, бидон и т.д.
Слово радиатор было только у меня!
Но уверяю, в этом нет ровным счетом ничего особенного.
У меня в доме постоянно переливалась в радиаторах с шумом вода!
Эти вечно водянисто гудящие баяны батарей доставляли беспокойство.
Потом они прорвались кипятком! Судите сами, как я мог думать про какую-то банку?
Меня удивило, что это их удивило!
Правда, все ответы у меня были такого же типа, но к ним были такие же веские поводы.
Так вот, что лично меня мучило в стихах Новеллы?
Признаюсь. Радиаторы!
Поэтому о них и речь!
Радиаторы, капающая вода в кране, выцветшие обои, убогий быт, нужда.
Потому что плащ, который не на вешалке, а на гвозде, – это разруха!
Это неустроенность и бедность.
Я хотел бы думать, что это, допустим, ремонт, но нет – она жила постоянно, как в ремонте, страдала.
Потому что:
Теченье дней, шелестенье лет –
Туман, ветер и дождь...
Шелестенье лет… Понимаете? Годы проходят, шелестят лета, в этом быте,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму,
Куда несет нас рок событий. С.Е.
А гвоздь торчит, значит, и полочки кривые с книжками, и вода капает из крана, и трубы ржавые… и сыр, в газету завернутый…
Ну, о Боже! – наконец на ремонт! – И все равно нчего не меняется.
Потому что опять:
Туман, и ветер, и шум дождя...
Теченье дней, шелестенье лет...
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Теченье дней, шелестенье лет…
А след остался, то есть – ремонт вечен.
Ужас.
Любовь неразделенная, что тут сделать, но жить так… мг…
А потом, когда встретились, мне хотелось спросить: ну, кончился этот проклятый ремонт когда-нибудь, который там на гвозде?
Но неловко, согласитесь. :)
Л.
Санто, Ваши размышления о Новелле Матвеевой не опровергают мою позицию и не подтверждают вашу в отношении именно эротики.
Хотя сама часть, посвященная Новелле, конечно, хороша и убедительна.
Но это НЕ разговор об эротике. Это разговор о стихотворении, где есть любовь, но нет эротики.
Независимо от того, какой человек Новелла и какова её жизнь - это стихотворение о любой бескорыстной безответной любви.
Вы писали мне, что я привязываю стихотворение к автору, а это, мол, неправильно.
Но ваши размышления тоже привязывают это стихотворение к Новелле, к ее невесёлой жизни и трудному быту.
А ведь она умышленно спряталась за лирической героиней, назвав стихотворение "Девушка из харчевни": мол, это не я! Не потому "не я", что у меня всё иначе, а потому, что это ВООБЩЕ рассказ о безответной и ничего не требующей любви. И даже о счастье уметь ТАК любить: "А что я с этого буду иметь..." – не важно, как зовут эту девушку.
Смотрите, как протекал наш разговор.
Я говорю: я не люблю слишком откровенной эротики в стихах.
Вы мне говорите: а вы сами попробуйте написать о том-то и о том-то, вы просто не умеете.
И дальше разговор про Новеллу. При чем тут эротика и при чем тут мое умение-неумение?
С.
Новелла и разговор о ней возник, потому что Вы привели ее слова как цитату к теме Эрос в поэзии. И ответил я по теме.
Гвоздь – это и есть ее эрос в данном тексте. Но я ушел дальше в ее стих, не остановился на цитате, потому что это живой разговор, и он увлек.
Но и дальнейшее развитие темы гвоздя в моей интерпретации говорит о первичности духа в искусстве, а не плоти. О значении образа и ассоциации в стише, а не лобовых, воспаляющих нижний этаж фразах. Это ответ, так или иначе, по теме нашего дискуса.
А назвать автор может свой стиш "Девушка в таверне" или "Девушка на речке" - мне как читателю видно, где вбит этот гвоздь, я понимаю, что это срисовано с жизни, у меня дома нет гвоздя, торчащего из стены, и я ни разу не придумал такой гвоздь.
Но у меня текли радиаторы, и есть об этом стиш! Даже если я его назову "Мальчик в таверне", Вы как читатель почувствуете, что по мне течет кипяток из этого радиатора, конкретно, по моей судьбе.
Поэтому я как читатель вижу, куда у нее в доме вешают плащ, и вижу все, что за этим стоит.
Л.
Разговор немного ушел в сторону, но я ещё не на всё ответила. Я не ответила на ОБВИНЕНИЕ! :)))
На обвинение в творческой ограниченности, а может, творческой импотенции или фригидности!
НЕ МОГУ написать?
Могу! Что угодно могу – если, конечно, тема не противоречит моим вкусам или убеждениям.
МОГУ!!! Но – вот именно что не хочу.
Я вам могу написать – именно вам, для вас, просто в порядке самозащиты, чтобы доказать, что могу.
(Точно так же, как могу написать сонетный верлибр и повытаскивать из него, поскладывать из пазлов несколько ЯСов. Чтобы доказать, что могу.)
Но: во-первых, я сама у себя это произведение не полюблю.
Во-вторых, я его не возьму на стихиру.
Написать вам про ночь любви?
Напишу. Уверяю вас, что это будет не беспомощный, а вполне качественный стиш.
И вполне откровенный.
Но – вы думаете, это будет лучше того, что я пишу и написала?
У меня есть что сказать ещё на эту тему, но я так никогда не лягу, а утром приедут гости!
ВСЁ!!! СПЛЮ!!!!
С.
Посмотрим, как Вы можете!
Сказать легко!
Вы еще не написали!
Это я написал и верлибр, и сонет, и интим – и качественно.
А Вы пока токо угрозили!!!
Говорить легко! :)))
Л.
ДА?
Не верите? Не умею?
Фигушки. Напишу!
Это примерно то же, что "брать на слабО". "А слабо тебе..." и т.д. :))
Считайте, что вы меня таки взяли на слабо. Я повелась и завелась. Назад ходу нет.
"Я докажу вам преданно и рьяно
Лю-бовь-сво-ю, лю-бовь-сво-ю,
Любовь! Своююю!"
Я не ориентирована на читателя,
я ориентирована на себя.
Мне нравится писать о том, о чем мне нравится читать.
Мне нравится в стихах ум, а не умствования.
Мне нравится чувство, а не чувственность.
Настроение, а не "я плакаль".
Наблюдательность, а не созерцательность.
Психология, а не психодели.
Мне нравится совершенство формы, а не формалистические изыски и не конструкторские задачки (типа – "найди в этом верлибре ещё десять ясов").
Прерываю дозволенные речи: приехали мои гости! Допишу попозже.
С.
Любчик, все!
Занимайтесь людьми не отвлекайтесь.
Я понял.
Я согласен, это правда дело вкуса.
А на слабо Ваше посмотрим.
Пока что одни угрозы :))
Очень страшно, аёё аййй :)))
Представить не могу, как Вы это напишите.
Слащавые слова, звезды и прочие прелести – отвратно в этой теме.
Остальное непроизносимо.
Вот у меня полная чушь – пока. Это самая сложная тема.
Л.
Я тоже пока представляю смутно, как я это напишу. Но практически уверена, что справлюсь. Это МОЙ комплекс полноценности. Моя самоуверенность. Или – уверенность в себе, это не совсем одно и то же.
Слащавость мне не свойственна – возможно, вы это заметили. Склонность к литературным штампам – тоже.
Но не будем делить шкуру неубитого медведя, говорить и хвалицца, идучи на рать.
Я берусь написать.
В какой-то период я как бы переросла любовную лирику, сложилась как поэт со своими пристрастиями. С тягой к осмыслению – более, чем к живописанию чувств.
Тем не менее – я от своих слов не отказываюсь. Не обещаю, что напишу сегодня же.
Но напишу.
Пока посылаю Ваш стиш после переработки - то, во что я его превратила.
Несколько комментариев.
Кое-что я ничтоже сумнящеся дописала от себя. (Не настаиваю, можете отвергнуть.)
Оставила ваших героев на траве - не перетащила их в спальню, мне это показалось вернее.
Возможно, вам в моем варианте недостанет "ибабельности". Но, по-моему, там всё сказано.
И - мне, если честно, нравится.
Вот:
В камине ночном задрожал уголек,
Трепещет, как свет от лампадки,
Горит – и пророчит взросления срок,
И трудный вираж твой, и новый виток –
Ты вырос из детской кроватки.
Кем быть тебе – рыцарем или слугой?
Любить сотни женщин, сливаться с одной?
Ты будешь избранником шанса,
Когда ее встретишь: тебе повезёт!
И жизнь полетит, убыстряя свой ход,
В безумстве счастливого транса.
Ты станешь качаться в прохладной траве –
До крика, до сладкого плача,
Щекой к светло-русой ее голове
Прижмешься на взлете, на яркой волне,
В восторге, в доверье собачьем.
А в небе светила пускаются в пляс,
На грудь её блики бросая,
И ловишь ее наготу без прикрас –
О Боже! – и золотом светится Спас,
На тонкой цепочке свисая…
Не хочется чувств, облаченных в мундир,
В сюртук – на застежках по горло!
Ты раб этой ночью, и ты господин
Ты – лампы властитель и сказочный Джинн,
Она – и нежна, и покорна.
Услышишь, как песню, истомное «ах»,
Когда ещё танец – в начале,
Он длится… И дрогнут на хрупких плечах
Росинки-осколки, и ты в зеркалах
Увидишь себя – свои дали.
Так лодка качается в звездную ночь,
Под ветром душа не прикрыта.
Жестокая радость – в любви истолочь,
Терзать и баюкать, без устали мочь,
А всё остальное – забыто.
Так в полдень дрожит и колышется лес –
Паришь, потеряв свою плотность и вес
Над берегом с кромкой сыпучей.
От звонкого взлета до лунных небес
Ты будто бы, в ней растворяясь, исчез,
Взлетел и растаял над кручей.
В ладонь ее нежно – в развилку судьбы –
Уткнёшься губами – и шепчешь мольбы,
Волнуясь от радостной мысли,
Что капелькой в чреве живое зерно
Уже ожило – и, как света звено
Доверчево тянется к жизни.
С.
Вы сделали мой «колыбельный стиш» – очень хорошо, благодарен, что он не пропал, как будто остался тот миг, что ушел, и кажется мне, что это было очень давно.
Он ровный, хороший стих в Вашем варианте.
Но знаете, не цепляет, все хорошо, все правильно, но не дрогнет.
Вы сохранили безупречный вкус в этом стихе, но он не вкусен.
Хороший стих, но полюбить его нельзя.
Вспоминать его нет смысла – такое чувство. Зря Вы убрали толчки. Зря Вы считаете, что возбудив низ живота, даже стихом, Вы низкое пробуждаете. Если только для живота написано, то это – вульгарно, но когда в конгломерате чувств – то это просто жизненно.
Странность от этого стиха в том, что он гладкий, правильный и тусклый.
Поверьте, я хорошо знаю такие вещи. В отношении вкуса, одно слово в конце – «упрямо» зерно к свету. Слово «упрямо» имеет несколько негативный оттенок, оно правомочно, но настроение сбивает. Хотя в стихе нет настроения, полета нет. Он похож на человека, который правильно говорит нужные прописные истины.
Он не искрится, этот стиш.
Л.
Попытаюсь ответить последовательно на всё. Или не последовательно, а как получится :)
Про стиш.
Я же предвидела, что вам в нем недостанет ибабельности! Так и есть. :)
Мне это понятно, но я вижу в этом несколько причин.
Во-первых, вы к своему стишу привыкли и, хотя назвали его впоследствии неудачным, несостоявшимся, но вам дороги в нем самые "цепляющие", самые "сочные" моменты. Самые ибабельные. И то, что они из стиха ушли, вы воспринимаете как выхолащивание.
Во-вторых, у нас разные цели. Разная первичность целей. Моя цель – вы же помните! – художественность. В таком – приглаженном, по вашему мнению – виде стиш стал художественным произведением. Я убрала толчки не потому, что они меня шокировали откровенностью, а потому, что они не добавляют художественности. На мой вкус – вредят.
В-третьих, я не согласна, что стихотворение стало никаким. Оно стало менее брутальным и более нежным. Что важнее в акте любви – большой вопрос. Собственно, не вопрос: и то важно, и другое. А меру, соотношение – каждый определяет, вернее, чувствует, по-своему. У меня (я уже писала об этом, кажется, во время спора о любви на ЧФ) нежность всегда шла впереди, не больше, но глубже трогала, чем телесное наслаждение само по себе.
Поэтому для меня "сладкий плач" – достаточная мера чувственности в стихах, а "жестокая радость в любви истолочь" – достаточная мера брутальности.
И полёт есть! – меня уносит на строчках – на ваших строчках! – только чуть измененных:
Так лодка качается в звездную ночь...
Так в полдень дрожит и колышется лес...
Тут музыка, ритм согласного любовного движения – кто сказал, что в этом нет полета?
Но – опять же: разные натуры, разные приоритеты. "Каждый выбирает по себе". Поэтому я вас прекрасно понимаю. Понимаю, что стиш для вас померк. А для меня – заиграл.
И то, что "полюбить его нельзя" – верю, что вы не полюбите. Но это не значит, что никто не полюбит: восприятие у людей разное. Я вот не полюбила толчки :))
Не сами толчки, разумеется – разве я против толчков? :))
Но в стихотворении... впрочем, всё уже сказано.
И ещё: хочу предложить в вашем "спасенно-кастрированном" стише заменить в последней строчке "упрямое" на "доверчиво" (если согласитесь заменить, то сотрите запятые до и после этого слова).
С.
Заменил на доверчиво и повеселел :))
Прям легче, а то упрямое ужасно было. Ты его не хочешь,а оно все равно,
ну что это такое!? Милая наглость!
Ты его на строну, а оно все равно!!!!
Моя подруга М. не хотела беременеть и всяко и изощрялась,
не допуская в себя семяизвержений.
И все равно.
Но узнала поздно, так как регулы были в сроки.
Пришла ко мне:
- Санто, спасай! - ставь иглы, не хочу рожать!
Мы по-украински разговаривали.
- Любо мое! Дывысь, як твое дытынко жыты хочэ,
як воно ховаеця! Якэ хытре!!!
Мабудь не трэба його вбываты?!
Дывыся, якэ разумнее! Воно ж тебе дурэ,
щоб ты його не вышторкнула гэть!
И убедил!!! А малый, правда, умный и хитрый :))
С.
В отношении ибабельного стиша – считаю, что такие стихи не должны превалировать в творчестве, но совсем без них – совсем плохо!
А назвал неудачным, огорчившись Вашей реакцией.
Тот, кто взлетает легко, тот и ушибается быстрей ползающего.
Я все равно напишу про толчки!!!!!!!!
Короткие и длинные, глубокие и не очень! ДА!
А на этот стиш не будет отзывов, посмотрите.
А ритм Вы уловили, только обезвредили.
Но должен сказать Вам (Вы же любите предистории):
у меня нет потребности к написанию таких стишей, немножко я повелся на ситуацию.
Зная, что моя жена взяла манеру подглядывать в монитор уже не за Лешей, а за мной тоже, я хотел дразнить ее (не зная, что Москва тоже там в зрительном зале).
Л.
А теперь читайте мой эротический стиш.
Как бы вы его ни восприняли – я его всё же написала.
Можно считать, что строфику (пятистишия) я позаимствовала у вас :))
Хотя у меня много других стишей, написанных с такой схемой рифмовки.
Ты опять приснился мне, мой дальний.
Нашу ночь я помню до штриха.
Не было ночей исповедальней –
Ангел пролетал над нашей спальней,
И в соитье не было греха.
Мы давно разъединили звенья,
Заплатив спокойствию оброк.
Но не знать покоя и забвенья
Мне – пока я это откровенье
Не соединю в цепочки строк.
Я бы успокоилась – да где там!
Разве мне забудется, как ты
Первый раз со мною был раздетым,
И окошко обливало светом
Чудо первозданной наготы.
Плавала лениво и размыто
Светотень от веток на стене.
Не было забот, проблем и быта,
Я была до донышка открыта
Для тебя, припавшего ко мне.
Ты уже горел, спешил до дрожи,
Властен и настойчив, но не груб.
Я счастливо бормотала: «Боже…» –
Ощущая терпкий запах кожи
И касанье торопливых губ.
Жадное скольжение ладоней
По тебе – моих, твоих – по мне,
И уже всё слаще, всё бездонней
Обморок, подобие агоний,
Растворенье в радостном огне.
Мой короткий вскрик на тонкой ноте,
Твой счастливый хрипловатый зов,
Колыханье двуединой плоти
И паренье в сказочном полёте,
Смесь дыханий, трепет голосов.
Мы звучали слаженней хорала,
И хотелось это длить и длить –
Нас блаженства пламя пожирало,
Будто я всего тебя вбирала,
Будто нас уже не разделить…
…Мы разделены с тобой, разъяты
На десятки, сотни дат и вех.
Но вошел пожизненно в меня ты,
И воспоминанья эти святы,
И навеки свят безгрешный грех.
С.
Можно Ваш чудесный стиш останется хотябэ в нашей переписке, и я его помещу среди писем, хотя бэ на факте?
Если да, то дайте мне пож. наш сегодняшний разговор.
Я его поставлю как разговор о любви.
Хороший стиш. Горжусь Вами :)
На стиш этот я Вас, конечно, провоцировал, но на самом деле хотел, чтобы в Вашем творчестве было и это.
Я хочу, чтобы то, что было, не пропадало.
Рад, что Вы написали. Рад, что получилось :)
Я бы, конечно, устроил Вам взбучку, если б Вы не написали.
Считайте, что спаслись.
Знаете какую? Вам же интересно, да?
Страшную, стрессовую гг.
Да.
Я бы написал очень чувственные стиши и посвятил Вам. И поставил на своей странице.
Ну, как вендетта? Нравицца?
Трепещите, Любчик, при мысли, кагбэ я расписал ваши прелести :0)
А так откупились – теперь спокойствие Вам гарантировано :)
Л.
Хорошо, что я не знала о ваших коварных планах!
А то бы получилось, что это я с перепугу написала :)) Из страха избиения толпой ваших воздыхательниц :)))))))
Да, конечно, в диалогах можно будет поставить этот стиш: я сказала, что не потащу его на стихиру, но, во-первых, это же не я потащу, а вы; а во-вторых, он будет не самодовлеющим, а в контексте разговоров и споров об эротике в стихах. Как иллюстрация.
Соберу переписку, конечно. Там есть что почитать :))
С.
Любчик, напасть могу, но шантажировать – нет! Шокировать могу – но издеваться – нет.
Скрутить могу – но изнасиловать – нет. Швырнуть что-то апстену – да, но ударить – нет.
Уйти могу – скорее чем выгнать. Промолчать – скорее чем накричать.
Могу не выслушать. Могу не пожалеть. Могу вспылить. Солгать – нет. Не сказать – да.
Могу настоять и взять что не дают. Могу отказать и не взять, когда дают.
Это чтобы Вы имели представление о степени мОнстрасти
Читайте гостям, Любчик, свой эротический стиш!!!
У Вас культурные люди, чо им не послушать пра любофь?!!!
Л.
Санто, прочитала вашу лодочку. Стало лучше. Остались кое-какие проколы – по крайней мере, в отношении спэла. Давайте я вам их исправлю, а трогать уже больше ничего не буду: раз они остались, значит, вы так решили, а это ваше авторское право. Стиш-то ваш.
Гостям своим я эротический стиш не читала. Зачем? Не в стыдливости дело. я достаточно откровенна с ними, мы знакомы многие годы и всё друг про друга знаем – нечего мне скрывать. Но стиш – как бы это объяснить? Я его невысоко ценю. Знаю, что он хорош, что он сделан качественно, на высоком уровне и чувственности, и чисто стихотворческого мастерства, и что при этом я не покривила душой ни в одном слове. Но это не я. Я – как женщина, но как поэт – нет. Мы ещё поговорим о приоритетах в поэзии и в стихотворчестве. Мне хочется сформулировать главные наши с вами различия в расстановке этих приоритетов, потому что не все ваши истины я могу принять безоговорочно. Не поспорить хочу, а просто расставить правильно акценты: для вас важнее одно, для меня – другое, и это не значит, что один из нас прав, а другой заблуждается, что одни вкусы и убеждения лучше, а другие хуже. А значит только то, что мы разные. У меня ведь, вы помните, свой комплекс полноценности. Несмотря на много-много комплексов неполноценности с детства, некоторые из которых в течение жизни рассосались, некоторые – не до конца.
Меня кое-что зацепило в вашем тексте. Но об этом потом.
С.
Любчик, а выяснять, собственно, особенно нечего.
Потому что потакать в искусстве вкусам низким и чувствам низменным не есть хорошо.
Не есть хорошо в любом творчестве воспаляться плотью, а в поэзии колыхать ею строки.
Не есть хорошо возводить телесную чувственность в степень духа.
И вообще щекотать нервы плотскими вещами – моветон, без второго слова, Любчик.
А взрыхление эротико темы произошло у нас потому, что я на самом деле
провоцировал Вас и был несправедлив.
Ибо любая провокация имеет подвох, она преувеличивает и искажает сущность.
Зачем я делал это?
Потому что еще более, чем плотское и низкое, не люблю штампы, не терплю навязанных ролей и ценю выбор.
Для меня верность без искушения не имеет цены.
Если женщина верна поневоле, ибо не нужна – это беда, а не достоинство.
Но та, что, окруженная соблазном, верной остается – дорого стоит.
Мне хотелось окунуть Вас в соблазны, чтобы выше оценить Вашу верность своим убеждениям.
Я достаточно противоречил себе в теме «Новелла Матвеева», выражая на ее примере, что именно дух и образ превыше всего ценю в искусстве.
И должен сказать Вам, я понимаю, что Вы цените примерно то же.
Но написав стих интимного свойства, Вы просто показали свое «могу, но не хочу». А не «нихачу», потому что не умею.
Вот в этом, собственно, и суть.
Но я бы хотел, чтоб оттолкнувшись от этого спора, Вы еще более убедительно изложили свои концепции.
Ибо, доказывая что-либо, человек обостряет аргументы.
Он ищет более точные и убедительные доводы, чтобы пересилить сопротивление – в чем и заключается великая польза спора, его смысл.
Глубоко ошибается тот, кто утверждает, что спорить бессмысленно.
Это близорукое суждение, которое позволяет во главу угла эгоцентрично ставить самого себя.
Как будто ты и есть краеугольный камень правды. (Это значит полагать, что цель спора – навязать свое или потакать чужому.)
Но я убежден, что смысл спора не в совпадении точек зрения, не в их совокуплении после перетягивания каната.
А в том, что убеждая другого, ищешь более точные определения, более веские аргументы, и наводишь ими резкость на телескоп обзора, протирая свои диоптрии.
Да! Именно поэтому – в споре рождается истина!
Она рождается в столкновении противоположных начал! Они сталкиваются, как инь и ян, как мужчина и женщина.
И в этой борьбе происходит зачатие истины. А после поиска самых точных слов, самых убедительных фактов – ее рождение.
Истина живет независимо от того, согласен ты с ней или нет.
Как бы мы ни относились к ней, одним только фактом своего существования истина самодостаточна.
И отношение наше никак не влияет ни на факт ее наличия, ни на факт ее самодостаточности.
Поэтому я с интересом выслушаю Вас, но трудно мне выразить Вам сопротивление, потому что по существу я согласен.
А через согласие, Любушка, продираться еще трудней, чем через препятствие.
Согласие – не терновник, а степь гладкая, и когда преодолеваешь ее, кажется, что не преодолеть, потому что нет конца, как нет преград, все открыто – ступай беспрепятственно.