Я брел, стеная, по пустыне,
За мной следил стервятник зоркий,
А мне мечталось: кофе стынет
И булок золотятся корки.
Морозным утром сквозь узоры
На окнах лезет луч в палаты,
И на подушке та, с которой
Мы без вины не виноваты.
… В то утро радость щекотала
До слез, и золотились булки,
И горсть презренного металла
Лежала в лаковой шкатулке.
И было тихо, печь гудела
И декабрист налил бутоны.
Она спросить меня хотела,
Кому в углу я бью поклоны.
Но не решилась. Зимней неги
Волна по комнате гуляла
И с ней все тот же лучик пегий
Касался робко одеяла.
Потом скрипели половицы,
Старуха за стеной ворчала,
А за окном очнулись птицы,
И свой конец зима встречала.
Дымы вытягивались в струны,
И бубенцы звенели в дугах,
И в небе светлом месяц юный
Грустил о брошенных подругах.
И с ним я, в мыслях подлых воя,
Стоял лицом к пескам Востока
И видел, как крадутся двое
С гримасой низменно-жестокой.
Как будто мимо, точно, мимо,
В бесхозный дом, что жмется рядом.
Но все же боль неутолима
От брошенного мельком взгляда.
Как все незыблемо, но хрупко!
Как уберечь тот миг погожий,
Когда вострится мясорубка
И муравьи бегут по коже?
Уже прошло минут с десяток
Как я стою, и утро длится,
И глобус, пестрый от заплаток,
Все так же на шкафу пылится.
Она проснулась, мило: складки
Там, где лицо прижгла подушка,
Зевок беспомощный и сладкий,
И влажных прядей вьется стружка.
Светлеет день и кофе стынет,
И ей уже совсем не спится...
А я опять бреду в пустыне
И солнце за бархан садится.