(продолжение разговора об эротике в поэзии)
Л.
Знаете, Санто, о чем я ещё подумала?
Почему мне не хотелось писать эротические стихи?
Дело не только в том, что у нас разные натуры и разные вкусы.
Дело ещё кое в чем.
Мне это пришло в голову, когда я просмотрела ещё раз свои любовные стихи.
Которые, конечно, и так помнила.
Вы – человек, много лет живущий в счастливой взаимной любви.
И слава Богу!
Для вас это сильно и значимо, это в вашей жизни неизменно – при всем богатстве любовной чувственной гаммы, вариабельности проявлений и т.д.
У меня же самая сильная в жизни любовь была неразделенной. Это были самые сильные эмоции – и в то же время самое горькое смирение, боль, по безнадежности сравнимая с моими головными болями: что ни делай – безнадёга, и не утоляется, и не проходит.
Именно это чувство диктовало мне стихи о любви.
Это чувство было настолько сильным, затмевающим всё на свете, что даже постельные ощущения были менее окрашены эмоционально.
Постель – радость тела. Конечно, душа никогда не была безучастной! Иначе это не любовь, а просто телесная чувственность.
И всё же – эмоции соития, даже самые острые и счастливые, никогда не вызывали у меня потребности передать их на бумаге. А боль и горечь – да. Несмотря на то, что я в общем-то "светлый" стихотворец.
Минор вообще богаче мажора, думается мне. Хотя некоторые мажорные вещи (и в музыке, и в стихах) очень люблю.
"Счастье – словно взгляд из самолёта. Горе видит землю без прикрас". Е.Евт.
Кроме того, это ещё и не совпало по времени: когда была ещё незамутненная любовь к первому – я вообще ничего не писала, просто разучилась писать!
А вернулась к стихотворчеству через несколько лет. К тому времени пыл заметно поугас, и неспроста...
А потом, когда личная жизнь снова стала налаживаться, я – как бы это сказать? – переросла любовную лирику. Я уже сложилась как поэт со своими пристрастиями. С тягой к осмыслению – более, чем к живописанию чувств.
Тем не менее – вы же убедились: справилась, написала.
Не хочу – не значит не могу. МОГУ.
Ведь я же помню, КАК это было.
Но даже в том, что написалось и как написалось – горечи всё равно больше, чем сладости.
За радостью тела – грусть души.
Недолгое слияние, за которым следом – пожизненная разъятость.
С.
Хороший стиш, Любушка. Горжусь Вами.
На стиш этот я Вас, конечно, провоцировал, но на самом деле хотел, чтобы в Вашем творчестве было и это.
Я хочу, чтобы то, что было, – не пропадало.
Я понял о ком это: о том вашем герое-фанфароне.
Чтобы держать Вас на привязи любви к себе, ему надо было всего лишь отказывать Вам во взаимности – и больше ничего.
И я понимаю, что им двигало: желание, чтобы его любили.
Л.
Про героя моего стишка вы, конечно, всё верно поняли – самое смешное и грустное, что и я всё это про него очень быстро поняла, но меня это, к сожалению, не остудило. Он играл со мной, как кошка с мышью, а я не могла не вестись, кидалась на каждый зов и посул, заранее зная, что будет потом.
Что со мною? Какая сила
К этой боли приворожила?
И за что меня так тиранит
Этот горький, ненужный гнёт?
Между нами, казалось, было
Что-то вроде тугой пружины:
Отойдешь от него – притянет,
Подойдёшь к нему – оттолкнёт.
Это из моей давней-предавней поэмы "Монолог".
И ещё о том же – но из более позднего стиша:
...Какие знакомые, горькие дали!
И память о вёснах, и призраки зим...
Я еду туда, где не раз меня ждали,
Чтоб встретить, зажечь – и отторгнуть засим.
И, зная тому ожиданию цену, –
От благ, от спокойного, в общем, житья
Душа устремлялась к опале и плену,
К неволе и боли – на круги своя...
Сгорала, презреньем себя же клеймила –
И, выжата, выжжена, снова ползла
Назад, где спокойно, безбедно, немило –
И нового зова уже не ждала...
Но в тихом уюте, в разумности здравой,
Едва отдышавшись, забыв, поостыв,
Опять трепетала, заслышав лукавый,
Проклятый, родной, вероломный призыв...
И вот уж, глядишь – занялось, загорелось,
Идя по пятам, настигая везде...
Чего же вы стоили, опыт и зрелость,
Пред вечной, безудержной тягой к беде? ..........
И т.д.
С.
Жаль, Любушка, что я не встретил Вас раньше.
Сколько я разбил таких капканов, хитростей мужских сломал ради подруг своих милых.
Есть у меня (изменю имена, хотя за давностью лет можно и не менять) подруга –Наташа В.
Яркая, сильная, злоебучая, некрасивая 7 раз.
И влюбилась она смертельно в приятеля моего, главврача отделения клиники Кащенко.
Он от ее секса чуть с ума не сошел, потому что она была супер ас. Не в моем вкусе такая активность, но Бояринов очумел. Я называл секс с В. – групповым.
Не потому, что ее познал весь курс наш, а потому, что она умела занять все эрогенные зоны собой одновременно, я сам ее этому научил (теоретически).
Бояринов хотел ее до одури, хотя женщин имел немерено.
Когда расписывались, то в ЗАГСе вылупились на них диковинно: у нее 5-й брак и у него 5-й. Все жены – Наташи.
И она – пятая жена Наташа Бояринова.
И вот что случилось. Получив ее целиком и утолившись, он резко охладел.
Просто развод – и все. А я был зол на него.
Он психолог высокого класса и умел развести женщину, разложить молекулярно.
Из-за него и вешались, и кидались с балкона, и т.д., он кайфовал от списка своих жертв.
Хорош собой, крепкий – самоутверждался.
Была помолвка у одной теперь известной пары. Бояринов был там.
Жених гордился своей актрисой, какая она верная и любящая.
А Бояринов завистлив. Он сказал мне: я разведу ее здесь и сейчас!
Заказал корзину цветов, поднес ей и выпил на брудершафт крепкого вина.
Но не воспользовался правом поцелуя. В щеку поцеловал, как невесту друга.
Потом пригласил ее танцевать. Она захмелела, Бояринов прижал ее правильно, гладил под кофтой…
Все были пьяны.
В итоге он ей вставил, сделал пару фрикций, извлек себя и, трезво сказав:
– Ну, и так далее…, – повернулся и ушел.
Что было с ними потом – отдельная история.
Но меня эта изощренность его разъярила.
И тут ночью, часа в два, прибежала Наташа В. на грани суицида.
Утром у них развод.
– Хочешь остаться с ним?
– Я на все готова!
– Тогда выполняй дословно!
Через нее я с ним боролся и порвал его.
План был такой.
– Наташа, ты сейчас едешь домой и собираешь его вещи!
– Умоляю, только не это!
– Это, именно это!
– Он же уйдет!
– Нет, он не уйдет.
– А если да?
– Суть в том, что ты должна хотеть по-настоящему его вышвырнуть. Ты будешь первая, кто это сделает.
Но он не уйдет.
Сцена такая. Придешь домой. Откроешь шкаф и начнешь тихо, стараясь не разбудить, собирать его чемоданы.
Он проснется, спросит: куда ты собралась?
Приложишь палец к губам – ццыы, тихо, это не я собралась – это ты!
Он встанет.
Скажешь: спи, тебе работать.
Ты должна быть ничего не доказывающей, немногословной, ненамеренной.
Ты должна быть спокойно-безразличной, как человек, который понял, прозрел и потерял интерес.
Он начнет выяснять: где была, с кем говорила?
Он это сразу просчитает.
Скажешь, что посмотрела фильм, какой-нибудь судьбоносный, и поняла, что жизнь идет своим чередом, что тебе просто с ним неинтересно.
Тебе что он, что Вася на автобусной остановке – одно и то же.
Говори не много, но по необходимости.
Он тебя потащит в постель.
Не сопротивляйся и не поощряй, скажи ровным голосом, чуть уставшим: и это все уже было.
Не давай оценок: плохо или хорошо.
Просто безразлично, не нарочито, а изнутри. Не резко хоти, чтобы он ушел, как это бывает от боли, гордости. Просто чтоб не мешал.
Скажи ему, что поняла, как жизнь с ним будет происходить и как это все предсказуемо и неинтересно.
Пусть идет, в жизни есть много мужчин, способных доставить тебе удовольствие.
Нет смысла себя лишать этого. Вот паспорт – утром развод.
Потом мы ухахатывались с ней оттого, что все я просчитал, кроме одной сцены.
Она сидела на кухне, пила чай; он стал на колени, обнял ее ноги:
– Я всегда хотел такую женщину, я не знал тебя – ты потрясающая.
И тут ей действительно захотелось, чтобы он ушел (вошла в роль).
Она сказала:
– Не морочь мне голову!
И оттолкнула его легонько, а он откинулся и ударил плиту.
Чайник упал ему на голову.
А Наташа (это уже вне моего сценария) засмеялась:
– Боже, да ты просто смешон!
Когда мы с женой пришли к ним вечером, Наташа курила в кресле, а Бояринов мыл посуду в белой майке.
Спина у него была в грязных отпечатках ног.
– Наташ, а что это он такой топтаный?
– Я пришла после лекций, а он лег на пороге: «Вытри об меня ноги, только не гони!»
Она вытерла ноги и вошла в дом.
Развод он ей не дал.
Но я предупредил: как только он возьмет власть – вышвырнет тебя.
Вот так она его скрутила.
А Ваш герой – более примитивный, чем главврач Кащенко.
Мы б его научили ценить любовь.
Л.
Мне в связи с этим вашим рассказом вспомнилась книга нелюбимого вашего Веллера. Я его как человека тоже не люблю – и, что характерно, особенно осознала эту неприязнь к нему именно после злобно-завистливого "Ножика Серёжи Довлатова" – а когда, значительно позже, прочитала об этом у вас, порадовалась, что отношение мое совпадает с вашим. Но сейчас говорю о книге, которую читала до "Ножика" – "Приключения майора Звягина". Не помню, как называется глава, в которой он, Звягин, врач скорой помощи, при этом ас психологии, помогал мальчику по имени Ларик, безнадежно и униженно влюбленному, завоевать любовь девушки. Вот так же: вёл его, диктовал продуманную последовательность действий. И помог-таки.
Это не вы, случайно, были его прототипом?
Не сомневаюсь, что мы бы с вами его (моего героя) покорили бы. Мне ума не хватало – то есть хватало на то, чтобы всё понимать, но на то, чтобы изменить ситуацию – нет.
Но сейчас я думаю: слава Богу, что "не срослось".
Вероятно, он не унижал бы меня, тем более физически. Интеллигент всё-таки.
Да, очевидно, с вашей помощью я бы с ним справилась.
Но оглядываясь сейчас – нет, не хочу. Нет сожалений.
Он был женат трижды. Ни об одной своей женщине он не говорит хорошо.
Слава Богу, я не была ни женой, ни постоянной любовницей, иначе и я бы не избежала этих отзывов. А так – подруга юности. Свидетель лучших дней.
Забавно то (это я тоже поняла значительно позднее), что я ведь его тоже могла безоглядно любить только до тех пор, пока это была безнадежная, неразделенная любовь. Разделил бы он мое чувство – радости хватило бы, думаю, ненадолго.
«Я сколько ни любил бы вас, привыкнув, разлюблю тотчас…»
Привыкнув, я бы, скорее всего, перестала прощать ему позерство, фанфаронство и фальшь. Так что безответность была неотъемлема от любви и, как ни странно звучит, благодатна. Я бы первая остыла.
Останься я с ним – не было бы моих стихов о любви, которые мне потом много лет диктовала память. И время от времени диктует до сих пор. Но это стихи не о нем. Не о нем как о мужчине моей мечты. Нет. О собственной любви. Останься я с ним – этот неисчерпаемый источник просто пересох бы.
И, кстати, этого единственного эротического стишка тоже не было бы.
С.
Значит, Вы все-таки рады, что есть такой стиш?!!
Да, Вашего Геракла мы бы порвали, канеша, он не сложный архетип.
Справлялись и не с такими.
Тот же Бояринов – ещё расскажу Вам о нем. Психиатр больницы Кащенко, это известная психбольница в Москве.
Дружил я с ним, потому что он умен и стихи любил.
Интересно, что к моей жене он относился так, будто она – Статуя Свободы.
Он не брался за женщин, которые ему не по силам.
Но таких – была только моя жена. После того как он схлестнулся с ней однажды, он говорил мне: как ты можешь быть с женщиной, которая превосходит? Я ее боюсь!
Мне никогда не встречалась такая личность.
Она умна, насмешлива, она умеет вскрыть намерения и озвучивает их наотмашь.
Ее обожают в любых компаниях и боятся. Именно это слово.
Бояринов столкнулся с ней – жесткая была сцена.
Своим поведением он давал понять НЕЧТО, но она озвучила его намек, язык жеста. Вскрыла как скальпелем.
Я не предупреждал ее о нем. Не хотел чести ему. Не хотел показать, что волнуюсь.
Не хотел, чтобы он посеял между нами приватный разговор о себе.
Но думал.
Она девочка, он старше. 17 лет разницы, у него опыт. Он психолог, она Психея.
Надо сказать? Нет. Поймет сама.
В обществе я не вьюсь над своей женой.
Ухаживаю, знаки внимания, но не контролирую.
Компания. Бурное веселье.
Бояринов взглянул на нее, кинул флюид, восхитился ею, был очарователен. Потом отрезал внимание.
Занялся игрой с другой женщиной.
– Бояринов, Боже! Какой брутальный! Ты оценил мои прелести, я уже должна волноваться или еще нет? Думать – ах, как я хороша! Мне должно льстить, да?
Он усмехнулся (еще не понял, что она с ним сделает).
– Теперь то же внимание Светлане? Мы должны уже бороться, вцепиться в волосы?
Он покраснел, взглянул на нее, отошел.
– Ты отвернулся! Мне уже бежать, заглядывать в глаза? Или можно еще не бежать?
Бояринов выпил, поставил бокал. Заходили желваки.
– Ты холоден. Уже кидаться с балкона? Бесподобный Казанова.
Он ее смерил взглядом.
– Как испепеляет!!!! Надо сравняться с землей, да? Сейчас, подожди.
А загадочность? Ты еще не достал из загашника что-то типа есенинского:
Расскажи мне, скольких ты ласкала,
Сколько рук ты помнишь, сколько губ?
Экий ты! – смешной, хахахахаха!
Но Бояринов непрост. Побледнел, взял ее руки в свои:
– Не надо Есенина! – Я писал это, думая о тебе:
Белее белого лицо твое,
Нежнее нежного твоя рука,
От мира целого ты далека,
И все в тебе – от неизбежного.
От неизбежного твоя печаль,
И пальцы рук неостывающих,
И тихий звук неунывающих
Речей, и даль твоих очей.
Он правильно гладил ее руки, держал в своих.
Он хотел, чтобы я подключился.
Но я не велся на то, чтобы соответствовать его запрограммированности.
У меня все застыло внутри, она не убрала своих рук, она его слушала...
О, я знаю эти полуприкрытые веки, губы… Именно так: она откинула голову
и слушала его хрипловатый баритон, и рук не отняла, и он гладил и сжимал ее пальцы.
Было полное ощущение, что жена моя поплыла. И во рту у меня сделалось горько, точно желчь раздавили.
Бояринов склонился и стал целовать ее колено. Я сжал свой бокал, он треснул. Впились осколки в ладонь, стало легче. Начал растирать эти стекла в руке.
И вдруг Лада (остальные видят, смотрят) из-под этих полуприкрытых век, не меняя позы:
– Когда ты писал мне эти стихи, ты думал, что меня зовут Надежда?
Легко перепутать Надежду с Любовью.
Как перепутал ты вот эти строки:
Нежнее нежного лицо твое,
Белее белого твоя рука,
От мира целого ты далека,
И все твое – от неизбежного…
Это легко – присвоить себе чужие стихи, чужую жену, обольщать, не думать, как Вы лживы, как Вы непорядочны.
Вы уберите свои руки липкие, мне гадко.
Бояринов вскочил как ударенный, а Лада расхохоталась и подошла ко мне.
– Ты видел дорогой? Он думает, что здесь кругом его пациенты!
И тут она заметила, что я порезался.
– Пойдем, налью тебе еще вина!
Мы вышли.
– Надо промыть. Как ты неосторожен!
Она никому не сказала, не показала, что я порезался.
А когда спросили: что у тебя с рукой? –
– Это на кухне случайно!
И дома мы не говорили об этом. Я не выдержал и хотел сказать:
- А Бояринов…
Она подошла, обняла, положила голову на плечо.
– Не хочу слышать даже имя этого жалкого комедианта.
Потом еще расскажу про Бояринова, если интересно.
Он не просто психолог, он психиатр, а жена моя его сделала, как мальчика :)
После этого он никогда не играл ни с ней, ни при ней.
Они дружили. Много обаяния в нем, и в поэзии он волок круто. Стихи, которые он прочел, Мандельштам посвятил своей жене Надежде.
А Веллера эту штуку я не читал. Не выношу его многословие, зависливость – слизняк, воришка. Хоть и не бездарный.
Слюни текли у него от красавца и талантища Сережи Довлатова.
И серенькая плюгавая личность раздулась, как клоп, напитанный кровью.
Руки бы ему не подал – он же склизкий!
Мне лично он ничего не сделал, просто мутит от него до валидола под язык.
Л.
Я с Веллером познакомилась, ничего о нем не зная, подруга посоветовала, сказала – почитай, умнейший мужик, язык острый и т.д. Почитала. Действительно, умный, не откажешь. Языком тоже владеет, что правда, то правда. Начала, кажется, с "Легенд Невского проспекта" – некоторые рассказы действительно забавные, а некоторые – глумливые до цинизма. Хотя речь ловкая, умеет.
Потом завистливость и злобность "Ножика" отвратила совсем.
Рассказы замечательные, от Вашей жены я в полном восторге.
Такой изумительный спектакль – и ведь чистая импровизация.
С.
От нее я тоже уже лет 100 не опомнюсь никак.
А насчет импровиза – знаете, какие у меня были смешные моменты?
Я погорячился, сказав, что никогда ни копейки за это не имел.
ИМЕЛ!!! 10 тысяч долларпов. За одну пятнадцатиминутную импровизацию.
Хотя не воспользовался этими деньгами.
Однажды ко мне домой пришел хозяин дорогого элитарного порно клуба, с компанией.
Его юная любовница оказалась поэткой.
Он желал, чтобы я оценил ее талант, долго я уворачивался от этой чести, но в конце концов был прижат гостями.
Мы сидели – человек 15-17 – у меня дома, на третьем этаже, где Лешенька сейчас живет.
Пили вино с шоколадом и слушали ее невыносимые стихи.
И он следил за моей реакцией, было скучно и липко от жадно ждущего похвалы взгляда.
Его любовница была прехорошенькая и преглупая.
И вдруг зазвонил телефон, и она в ухе с ним вышла.
А он накинулся на меня: Санто! Ну что ты скажешь?!!!
И все впились глазами. Я почувствовал себя в капкане.
И, не знаю как вышло, но зацепился за более-менее ее строчку и... «Остапа понесло…»
Потом цеплялся за другую строчку – и новый стих.
И так минут 15, пока она разговаривала.
А когда она зашла, все закричали:
– Санто запомнил все твои стихи! Он уникальный! Какие у тебя уникальные стихи! Когда Санто читал, они были еще лучше!
И он тут же подарил мне мембершип в свой ибабельный клуб на год – он стоит 10 000 долларов.
Я был у него с друзьями несколько раз. Но не пользовался сервисом.
Хотя люблю проституток, как личностей – не их услуги.
Они бывают славные женщины, бывают человечны и несчастны.
И проститутки любят меня, я от них ничего не хочу, они любят стихи о любви .
Всегда им читаю и глажу по волосам, как детей.
Они почти все насилованные в юности и почти все любят про любовь – про то, чего у них никогда нет – и чему они вечно служат.
А мне дико то, что эти женщины считаются падшими.
А эти мужчины, которые с ними спят, не считаются. Я всегда думал наоборот.
Даже жалел, что нет названия для мужчин, которые с ними проводят время.
Я придумал эти названия для удобства, чтобы на слово "шлюха" можно было ответить, отпарировать. :))