ГЛАВА XXlX
Моя армия.
В давнее время в Новгороде был лишь один институт – педагогический, а еще был филиал – ЛЭТИ (Ленинградский электротехнический институт). Вот на базе этого филиала и появился Новгородский политехнический институт. Вот в этом институте, проучившись в Горьковском политехе почти два года, я и оказался. Академическая справка отличная с одной лишь четверкой повергла в
шок деканат моего будущего факультета Новгородского политеха. Они не могли понять как можно было бросить столь престижный ВУЗ…Может справка- подделка?
До проверки, думаю, не дошло. А мне весело было вспоминать как раз за разом декан наш , в Горьком, рвал мои заявления об отчислении и кричал, что я- дурак и мне еще придется горько пожалеть о своей глупости…С какой добротой и нежностью я вспоминаю сейчас этого человека! Так зло и яростно защищать мальчишку от ошибки, так ему казалось, может только глубоко порядочный человек. А я лишь пацан неблагодарный даже не помню сейчас как его звали… А старший брат был в армии, а мама, сердечница, была одна –
что делать? Вот и выбрал…
Мне удивительно легко училось. Уже на третьем курсе мне понравилось сдавать все экзамены досрочно и мы с товарищем, Мишкой Терешиным, единым фронтом всегда добивались в деканате и у преподавателей досрочной сдачи…И даже диплом свой- исследовательский я был готов защитить месяца за три до общей защиты. И защищая его вместе со всеми я все-таки ликовал! Я видел,
что никто из комиссии просто не понимает сути диплома. И меня понесло! Я нес всякую чушь и видел как прячет улыбку, склонив голову, мой руководитель диплома…И, все-таки, где-то я прокололся- мне поставили четыре балла и , когда я просто взвился от негодования, руководитель уловил, что сейчас начнется правдоискательство, подошел и тихо: «Не нарывайся, сам виноват, не все здесь дураки, а ты не один умный…». Самое главное, самое мудрое, самое то, что всю жизнь потом позволяло мне быть человеком,это слово руководителя диплома: «Не все здесь дураки, а ты не один умный!». Всего – то : уважать надо людей, окружающих тебя!
Но было в учебе институтской нечто параллельное, мне – интересное, но не более того…Военная кафедра. Интерес к военной службе я потерял еще в восьмом классе когда мы друзья- мальчишки из одного класса подали в военко-
мат заявления о желании учиться в Суворовском училище. И мечтали, мечтали…А вызов пришел мне одному. Конечно, я у родителей был поздний ребенок,они оба воевали, награды, да и какие, да и учился я хорошо…А у друзей моих родители были моложе, не воевали, а потому…Вот потому… Не поехал я без друзей в Суворовское. Если друзья- так вместе!
Но военная кафедра! То, что филиал ЛЭТИ еще не опомнился от перехода в новое качество- Новгородский политех, оставляло кафедру в ее прежнем предназначении- флот! Ах, как нам, все-таки, льстило, что мы будем выпускники военно-морской кафедры! Капитан третьего ранга Марущенко учил нас уму-разуму и отпускал с занятий уже в час дня Мы роптали- поздно. А он, уже зная, что скоро сменится профиль кафедры на сухопутный, корил нас:
«Подождите, вот придут зеленые, они вам покажут где поздно, где по стойке
«смирно» стоять, а где язык прикусить». А мы, глупые, смеялись…
Эх, морячки, вы знали когда «Смирно!» скомандовать, а когда просто по-человечески…Пришли зеленые. Раньше 18-00 час. Мы с кафедры каждую среду уж не уходили. И нас, студентов, сделали вдруг дневальными и драили мы полы на кафедре…И думали всегда, что драить полы премудрость невеликая и нужно ли этому учить будущих офицеров. И если через это дисциплине учить или еще
чему-то…Может неумные наши начальники? Был на кафедре майор Пилипчук, иногда чушь городил несусветную, но когда , однажды,услышал уж очень нелестный отзыв о себе от нас (шепотом), вдруг развернулся и тихо, спокойно, с какой-то болью: « Вы думаете это Пилипчук такой?», помолчал и сквозь зубы «Это система такая!». Я тогда еще не понимал этой боли его…
Рано или поздно- все кончается. Дипломы защитили, а теперь по линии военной кафедры в войска на 1,5-2 (точно не помню) месяца. Если там летеху не получишь, то и диплом не выдадут. Нас мучило: это как? Диплом здесь причем?. До сих пор не знаю – пугали может? Хотя, вряд ли, в те времена такое было скорее правилом…Нас отправляли с Новгородского вокзала на поезде, все строем,все очень строго, а нас просто душил смех: Паша Бек, уже в армии отслуживший два года, пришел на вокзал , в отличии от нас- с чемоданами, с одной авоськой, сетка такая плетеная, а в ней- кеды! И все!!! А мы были молодые и глупые! Многое, конечно, в чемоданчиках наших пригодилось, но можно было и просто с авоськой. И все!!!
Мы появились легко и просто в погранвойсках на Финской границе. Нас голодных, усталых от длинной тяжелой дороги, а кто и от выпитого, как стадо какое-то впустили на территорию погранчасти, ни минуты на размышления – в баню, сдали гражданку на хранение и уже после бани оказались на улице в форме, только старого образца, нас так поначалу и прозвали , как и во всем Союзе- партизаны. И только потом так нам и не поверили солдаты-погранцы, что просто студентики, нас в такие шоры взяли, солдаты срочники удивлялись:
«Не ребята, не врите, не знаем на кого вас готовят, только вы не студенты…».
Ах, чудо какое, после бани построение и в столовую, а мы уж как звери голодные. Салата, конечно нет, но зато на столе хлеб и три кастрюли ( на восемь человек каждый стол). В кастрюлях- суп, второе, компот. Суп был очень горячий и когда я увидел кусок сала плавающий в нем, а сало было в щетине, я не смог,- горячо и очень противно. Второе- пюре, ну …и сало в щетине… И вдруг команда: «Закончить, выходи строиться!». Все вскакивают, думаю, хоть компот, но и он- кипяток! А уже не есть, уже просто жрать захотелось!
Нас построили и пешочком, километра два с половиной, за пределы части, в нашу будущую казарму, с песней…Дождь. Нам со всеми делами плащ-палатки сразу уж после бани выдали. Идем. Поем. Мокнем. Черт меня дернул попасть на глаза майору Кулешову: «Лада! Срочный пакет в штаб! Бегом! Через тридцать минут доложить!». Попробовал бы он мне сейчас так…Стертые вмиг ноги, сапоги-то солдатские я и не видывал, а тем более портянки. И я, физически даже очень не слабый, с высунутым языком- в штаб и обратно…Ночи не
было. Глаза закрыл и сразу дикий крик: «РРРота! Подъем!».. И неведомая сила вдруг подняла тебя, портянки сами собой легли на ноги,все- быстро и ты уже в строю. И каждого, по очереди: «Снять сапоги!». И тем, кто раньше служил, кого просили научить – выговор и крик,а те- привычно, в армии- так я-то все, так они-то ничего! А мои ноги Сашке Шулепову, другу моему, чуть не в нос: «Воевать ты за него будешь!?». Я и буркнул, что, мол, сам могу и команда: «Сапоги одеть и три круга вокруг казармы! Бегом!!!!!!!!!!».Да ну их! Впечатления первые, может слишком яркие…Я потом в кирзачах такие круги нарезал по своей воле и даже в футбол мы в них играли и на перекладине
солнышко крутил как никто другой …
«Тревога!!!». Вскакиваешь как угорелый, но понимаешь- учебная. Еще только натягиваем штаны, а в кубрик вдруг влетает майор Часовских, лицо перекошенное, кричит, слюна во все стороны, переходит на визг: «Бегом! Полный боекомплект! А это нам как раз два дня назад выдали- по два дополнительных рожка, обстановка на границе, видите ли, тяжелая.Не успеваем толком построиться, как Часовских с пеной у рта погнал нас: «Вперед! За мной!». Никогда не забуду этот тяжелый ночной бег к границе. Темнота-полная, и лишь истошный крик майора:« Не отставать! За мной! Бегом!». Лес, валуны гранитные...Ребята падают, спотыкаясь, бряцают автоматами, лопатками саперны-
ми. Бегу с одной лишь мыслью - не отстать, сломав ногу, и из-за этого оказаться трусом. Майору хорошо- мастер спорта, дыхалка у лыжника еще та, и прет как танк по темному лесу, но, кажется, что не в себе он...Боится что ли? И то, что не только погранчасть подняли, а и нас, вносило в душу какой-то трепет и нарастающую злость: «Что,суки, не жилось спокойно? Рвать вас будем, гадов!». И безысходность какая-то при воспоминании, что давно уже так было в 1941 и не так все просто...
Впереди забрезжил неясный свет, затем все сильней...Боже ж ты мой, казарма наша! Только с тыла. Часовских: «Ста-а-а-новись!». Секунды три подождал: «Равняйсь! Смирно!». «Товарищи курсанты!»-усмехнулся-« Будущие офицеры Советской Армии!. Враг вероломно напал на нас ночью, но мы в едином строю блестящим броском разбили врага и с песней вернулись домой!». «В-о-о-ольно!». И вдруг громкий в ночи, просто шипящий шепот : «Сволочь!». Он усмехнулся: «Идите досыпайте, салажата». Куда там досыпать. Уж светать стало.
Уже недели две мы в армии, вроде привыкаем. И, наконец, воскресенье. Нас,как и обещали, везут в Выборг на экскурсию. Несколько крытых армейских грузовиков ползут не спеша, а нам- за счастье! Дурака валяешь в кузове, а служба- идет! Офицеры, уже умудренные опытом, осмотрев не спеша Красную площадь, есть такая в Выборге, командуют: «Сбор через два часа. Разойдись!». Они то знают и видят как мы гурьбой рванули в гастроном. Бутылка молока и батон. Счастье! А батон-то, оказывается, сладкий! Я и не знал, кто ж поймет каждый день булочку потребляя, что она не просто вкусная, но и сладкая необыкновенно! А молоко! И все время свербит меня одна и та же мысль:
а как же ребята два года служат, из них роботов делают или позволяют людьми остаться? А может просто сделать так, чтобы в Армии был солдат который чувствует и осознает себя человеком?
Мы на танковом полигоне. Август. Жара. Как мираж появляются вдали танки. Лишь легкий в отдалении свист. Т-80 несколько штук проходят мимо и лишь позади их слышим звук реактивного самолета. Впечатляет! Даже мурашки по телу. В отличии от солдат у которых есть бетонированные окопчики, нас заставляют для каждого индивидуально отрыть свой собственный окопчик. Сейчас над нами пойдут танки. Мой окопчик вроде бы ничего, только вот песок, а не земля. Окопчик при каждом движении чуть-чуть осыпается. Майор Кулешов проходит осматривая каждый окоп, у меня усмехается: «Молодец! В бою не успеешь вырыть глубже.»- губы пожевал, сдерживая усмешку- «Под танком не
дергайся, в таком окопчике один блин останется!». И все. И ушел. Ракета!!! Танки пошли. И вдруг я понял, что мой песчаный окопчик- ничто!
А вдруг танк надо мной чуть крутнется –все! Бежать! Нужно немедленно бежать куда-то в сторону. Нас предупредили, что танки пойдут строго по линии, так, чтобы обкатать каждого- окопчики-то были строго по линии- один за другим. Голову поднял – мой! Огромный. И еще ничего не услышав, я всей кожей уже почувствовал этот страшный свист и гул реактивного самолета. Бежать! Из окопчика, что впереди меня, рванул в сторону наш курсантик- кувырком, падая и спотыкаясь. Сразу, где-то сбоку заработал холостыми пулемет, а мне уж плевать – холостые, не холостые...И вдруг злость какая-то, крик мой, который я сам не слышал, просто чувствовал...Танк уже висит надо мной и в какой-то
странной ярости я вжимаюсь в землю, исчезает небо, гул и лязг, казалось, просто вжимают тебя в землю, танк еще не успел проползти надо мной, а я уже хохотал над собой- трус, боялся, а чего боялся! И вдруг так по ушам ударило, что вновь вжался я в свой окопчик. И чуть небо посветлело, развернулся и швырнул учебную гранату ему вслед. Ушел танк. А уже шел второй. Шел рядом, не над нами. И уже успел я подумать, что если б все было по настоящему,- не струсил бы, я ведь только что все пережил и вправду по настоящему. Пара курсантиков, все-таки, рванули из под танков, но, что удивительно, над ними не смеялись, видно каждый прочувствовал, что лежать под танком – не шутка.
Самое удивительное, что если б сейчас под танк лечь- раз плюнуть. Думаю, молодые мы были, впечатлительные, так это и хорошо – только такие и победить могут, когда страх перерастает в ярость...Самое прекрасное впечатление было от марш-броска на автомашинах. Мы ведь будущие командиры автомобильных взводов. Какое счастье, что не пехота! Трое суток , с остановками только на еду и ночь мотались мы по дорогам закрытой пограничной зоны. Когда грузились в машины, нашему взводу досталась машина без тента, шел легкий дождик и стоял вокруг хохот над нашим взводом. А что делать? Армия! Только тронулись и дождик перестал, солнышко появилось и все дни небо было чистым и ржали мы как жеребцы наблюдая как мучились ребята в затентованых Уралах, а мы скатки раскатали, шинельки на плечи накинули- курорт! И так три дня! Последней в колонне была кухня, мы едем, а кашка гречневая с тушеночкой варится- чудо. Привал. Обед.Я попадаю в боевое охранение. Какое там охранение
в закрытой зоне, разве что от пионеров- пионерский лагерь под боком. Хорошо пионерам- чужих нет, грибов и ягод- море, мало кто собирает. Автомат за плечом, сижу на пеньке, жую травинку, охраняю наших. Тушенку с кашкой метут сейчас за обе щеки, а я тут...Хоть бы кто притаранил котелок...Вдруг треск ветки, разговор. В глубине соснового леса прямо на меня в пионерских галстуках на шее идут, судя по всему, пионервожатый и две пионервожатых. Пионервожатые девчонки уж очень хороши...
Вот почему кому-то пионерский галстук на шею, а кому – автомат на плечо!? Подошли совсем близко, резко встаю, автомат наперевес :«Стой! Руки вверх!». Они обалдели. Девчонки руки подняли, а парню, видно, стыдно. Предергиваю затвор автомата: «Стрелять буду! Руки вверх!». Стоят! Начинаю понимать, что поступаю некрасиво, парня унижаю и над девчонками издеваюсь. Хотя над девчонками так, с поднятыми руками.., нет, тоже нехорошо. Голос Кулешова:
«Лада, в чем дело?»- «Товарищ майор, нарушили вот охранение...». Он их отпустил, а мне все сказал, сказал все в том смысле, что таким жеребцам как я, автомат в руки давать только армию позорить...А если по честному-какого хрена выставлять тогда «боевое» охранение?
Я медленно перелистываю, если можно перелистывать в компьютере, все, что написал за эти годы, я жду теплого и нежного дыхания прошлого…Я жду возвраще-ния детства, этого чУдного аромата чистоты и искренней нежной любви к жизни.
Я жду возвращения памяти о моих друзьях, трепетной, сводящей с ума, первой (навсегда!)любви…Я листаю страничку за страничкой и, касаясь прошлого,зами-
рает мое сердце, мысли мои, возвращаясь в прошлое, успокаивают мое сознание: все будет хорошо…И почему-то в памяти возникает маленький голубой мотылек, порхающий над полем, полным трав и цветов. И мой смех,поначалу совсем уж маленького мальчишки, затем старше…И не исчезал этот мотылек никогда, лишь с каждым годом порхал он все чаще и чаще в моем сознании. И когда больно и трудно, когда не спится ночью, прикроешь глаза и вдруг, как наваждение, как
нежное и легкое дыхание мамы, затрепещет крылышками голубой мотылек…Ну, здравствуй, вернулся ты, наконец…И засыпаешь,чувствуя легкую улыбку на своих губах. Все не просто. Я вспоминаю, когда мальчишкой лежал в поле и впитывал в себя нескончаемое пение жаворонка и пряный запах трав, вот тогда и появился этот мотылек, порхающий бесконечно над огромным полем, вот с тех пор
и хожу я по полю осторожно, все боюсь тронуть этого мотылька и загубить нежность и тепло, что живут в моей душе…А может это душа моя трепетно и легко порхает по жизни…Вот и боюсь тронуть ее грубо…А может и не моя душа легко и беззаботно порхает по жизни. Так и не мою- жалко! Пусть уж порезвит-
ся…А стрекозы! Как много было их, порхающих, в детстве, как страшно было поймав огромную стрекозу. подставлять к ее страшным челюстям пальчик. Укусит! А бабочки! Какое удивительное и легкое создание…И когда в своих ладошках увидишь это чудо и легкую пыльцу с крылышек, с испугом раскрываешь ладони- живи, лети! Лети…Живи…
И летит это чудо все дальше, все выше, а вместе с ним и твои мечты- мальчишечьи, в которых не было и капли тяжелого взрослого бытия…И страха не было и боли, и еще чего-то взрослого. Лишь легкость и счастье, этот нежный порхающий полет мыслей и чувств, это желание чтобы все было хорошо и обяза-
тельно– у всех! Я медленно перелистываю…День за днем моей короткой, а может уже и длинной жизни. Я листаю нежность и ласку, боль и грусть, а иногда и стыд.Медленной чередой страх и отчаяние сменяются надеждой, битвой воли моей с моим же безволием…Надежда, страшное чувство- расслабляет, просто губитель-
ное чувство! А как всегда хочется чтобы хотя бы она, Надежда, пришла! Чтобы- раз! И как в детских мечтах – сбылось! И лишь горько усмехнешься вспоминая как всю жизнь бился за то, чтобы- раз! И вот она- удача, маленький-маленький клочок удачи. А ты ждал УДАЧИ!И так по клочочкам собирая счастье свое,стро-
ишь жизнь. И ждешь. А она, эта жизнь, уже наверное, улыбается за твоей спи-
ной: «Давай, давай! Ты уж почти собрал свои клочки, ты уж счастлив, только вот понять еще не можешь, глупый…” А понимать уж и не нужно, когда поймешь- счастлив, оно, это счастье, улететь может…».Так я всеми силами и дурю судь-
бу, я ее все уговариваю, что нужно еще чуть-чуть, я пока еще не счастлив. Сжимаю голову руками, изо всех сил зажмуриваюсь и твержу:«Я еще не совсем счастлив!». А в зажмуренных моих глазах плывут образы дочки и жены и губы мои невольно растягиваются в счастливую улыбку. И я со страхом пытаюсь обмануть, уговариваю судьбу: «Подожди, несчастлив я еще! Мне еще много надо счастья!».
Вот и чистишь свой автомат, наслаждаясь запахом оружейного масла, чуть ли не вылизываешь каждую детальку до блеска и думаешь, думаешь…
Ведь если ты маленькую бабочку отпустил и радовался, наслаждаясь, ее полету, то как автомат поднять и по человеку…И приходит понимание того,что страшнее человека нет зверя на земле. Тысячелетиями этот зверь весь свой талант и мощь направляет на то, чтобы уничтожать себе подобных…Уму непостижимо. Никто в природе себя так не ведет и только «человек разумный» живет с одной целью- чтобы другие не жили…Всю жизнь терзает меня один вопрос: «человек разумный»? Что ж это за ученые такие, которые обозвали нас «человек разумный»? Может проще – неразумный?. Тогда все бы понятно было…Много потом было всего…И даже погоны на плечах, многим невидимые. А ты служил, именно служил, отдавая себя Родине. И вынес из этой службы самое главное- честь свою свято хранить. И храню…до сих пор!